Вид у дежурной феи Службы Безопасности был усталый и крайне измученный; синее форменное платье с нашитыми на груди золотыми звёздочками (соответствующих количеству лет выслуги) было измято, серебряный уставной колпак на голове в грязных пятнах и без положенного шёлкового шлейфа; стрекозиные крылья были обвисшие и тусклые. Словно фея сутки в восстанавливающее зеркало не заглядывала. Впрочем, возможно, так оно и было на самом деле — вся Служба Безопасности уже вторую ночь работала в аварийном режиме "гоблин-альфа". Аккурат с того момента, как поступил сигнал о проникновении чужого в обособленную реальность. В магическую.

— В конце концов, никто не мог знать, что он — человек, — обиженно сказала фея, нервно постукивая по крышке стола волшебной палочкой, — никто! Этот случай — за всю историю нашего исхода из реальности людей, — первый. И, надеюсь, последний. Хотя авгуры-аналитики в своё время и предупреждали нас о такой возможности, но вероятность проникновения была настолько мала, что...

— Что вы ею пренебрегли, — закончил мысль феи Охотник. — А сейчас за эту оплошность придётся отвечать всей вашей организации. И вам лично. Ведь это вы, судя по всему, были на дежурстве в прошлую ночь? В Ночь Майского Эликсира. Так?

Фея не ответила: волшебная палочка хрустнула в её пальцах, обломки полетели в корзинку для мусора. Охотник проводил обломки равнодушным взглядом, посмотрел на фею — та была близка к истерике; однако через секунду фея успокоилась. Почти успокоилась.

— Собственно... — дежурная фея запнулась и поморщилась, словно прогорклого нектара выпила. — Собственно, я пригласила вас... э-э... ну-у, вы сами понимаете... — фея в затруднении умолкла, и, рассеянно потирая левый висок, выжидательно посмотрела на Охотника.

Охотник помогать ей не стал — действительно, и так всё было понятно: Служба Безопасности не может найти преступника. Служба Безопасности в очередной раз села в лужу. Служба Безопасности, как обычно, обратилась к Охотнику. К Охотнику, который найдёт и обезвредит. Вместо Службы Безопасности. Как обычно.

— Скажите, уважаемая, — голос Охотника был нейтрален и лишён эмоций, — это не вы ли беседовали со мной в прошлый раз... лет эдак восемьдесят тому назад? По поводу ожившего музейного василиска? Помнится, ваше ведомство тогда мне неплохо заплатило...

Фея поняла.

— Нет, — облегчённо сказала она, доставая из ящика стола початую пластиковую упаковку со свежими волшебными палочками. — Конечно, не я. Восемьдесят лет тому назад я ещё на курсах училась... Впрочем, это к нашему разговору не относится. — Фея не глядя вытащила из пачки первую попавшуюся палочку, бросила упаковку в ящик и с силой задвинула его.

— Значит так: заказ будет частный. Будем считать, что от меня лично. Оплата наличкой, без платёжной документации. По факту... За молчание — особая доплата. Впрочем, вы и так всё знаете.

Охотник кивнул — он знал.

— Сумма? — Охотник устроился в кресле поудобнее, закинув ногу на ногу и небрежно отбросив в сторону край широкого чёрного плаща: живая материя так и норовила прикрыть ему ноги; порой излишняя забота охранного плаща раздражала Охотника. А порой спасала ему жизнь.

— Двадцать пять лет дополнительной жизни, — быстро сказала фея, — и освобождение от подоходного налога на десять лет. В качестве особой доплаты. Между прочим, таких льгот нет ни у одного пёсиголовца!

Охотник помолчал, разглядывая носок своего сапога; фея опять стала нервничать — она бесцельно потряхивала волшебной палочкой, не замечая этого; палочка окуталась нежно-зелёным облачком.

— Перестаньте, — с неудовольствием сказал Охотник, — отвлекает. — Фея недоумённо посмотрела на палочку и уронила её на стол: сияние погасло.

— Пятьдесят на пятьдесят, — Охотник посмотрел в глаза феи. — Пятьдесят лет жизни и пятьдесят лет освобождения от налогов. От всех налогов.

— Вы с ума сошли, — ахнула фея, — вы... вы...

— Такое моё условие, — Охотник улыбнулся. Он знал, что шрамы, исполосовавшие его морду, делали улыбку больше похожей на яростный оскал, чем на дружеское приветствие, и потому улыбался лишь в исключительных случаях. Когда надо было убедить заказчика. Как сейчас.

— Хорошо, — казалось, фея вот-вот заплачет. — Но вы вынуждаете меня пойти на должностное нарушение... на перерасход выделенных средств. Первая же ревизия...

— Заказ частный? — Охотник говорил ровно, размеренно, словно договаривался не о дополнительных пятидесяти годах своей жизни, а всего лишь обговаривал несрочный заказ на починку старого клинка в гномьей кузне. — Частный. Значит, я имею право выставить свои условия. Или ваше ведомство предпочтёт пойти официальным путём? — Голос Охотника стал вкрадчивым. — С обязательным заключением договора и неизбежной оглаской. Что, конечно же, будет гораздо, гораздо дешевле, чем частным образом... Я, насколько помню, должен обществу одну услугу из трёх, назначенных мне Государственным Попечителем за получение патента Охотника. Бесплатную услугу! Готов отработать.

— Не надо дешевле, — фея, похоже, смирилась с неизбежным. — Пусть так и будет. Пятьдесят на пятьдесят. А с ревизией решим. Как-нибудь.

— Пусть так и будет, — кивнув, подтвердил Охотник. — Теперь о сути дела. Попрошу рассказывать подробно, не пропуская ничего, — он замолчал, сложив руки на груди и бесстрастно глядя на дежурную фею.

— Нарушитель... человек то есть, как-то смог проникнуть в наш мир, — фея угрюмо смотрела мимо Охотника. Наверное, так ей было легче говорить о неприятном.

— Возможно, отыскал верное заклинание... случайно. Или сам составил... Самородок от магии.

В мире людей — перед исходом — было оставлено множество книг с ложными, недействующими заклинаниями... специально оставлено. Для отвлечения внимания. Чтобы не смогли нас найти... А все истинные книги были унесены с собой. Или уничтожены. По возможности. Да вот, похоже, не все уничтожили... Кто-то недоработал. Будем разбираться!
Охотник молча кивнул — историю исхода Малого Народца из мира людей он знал прекрасно. Сам в нём участвовал. Правда, тогда он ещё не был Охотником. Щенком он тогда был. Слюнявым.

— Самое ужасное, — обречённо сказала фея, уставившись невидящим взглядом в бугристый лоб Охотника, — что человек прибыл... проник в наш мир именно в Ночь Майского Эликсира... мало того, он и Эликсира выпил, наверняка выпил... на улицах ведь всем наливали! Всем желающим. Он теперь — один из нас. Во всяком случае внешне... Поисковые заклинания не могут определить чужака! Не чувствуют его...

— Даже так? — Охотник задумчиво подвигал ушами. — Тогда понятно. Понятно, почему вы не можете его найти. Хм, человек, выпивший Майского Эликсира... Забавно. Оч-чень забавно. М-м, поспешил я с договором об оплате... Впрочем, пустые сожаления! — Охотник неожиданно подался к фее:

— Вы не пробовали проверить сводку происшествий по всем, абсолютно всем статьям? Ну, несчастные случаи там... всякие самопроизвольные превращения с последующими массовыми увечьями, непонятные магические проявления... Какие-нибудь странные чудовища? Неклассифицированные.

Фея удручённо развела руками:

— Всё в пределах праздничной статистики. Мы и не стали бы к вам обращаться, будь оно так просто...

— Разумеется. — Охотник встал. — И последний вопрос: существо, бывшее человеком, его?..

— Уничтожить, — жёстко сказала фея, беря волшебную палочку со стола. — В любом случае — убить! Кем бы он ни стал... Чтобы никогда не вернулся в свой мир. Чтобы дорожку для остальных не проторил! Голову отрубить и с ней немедленно ко мне! До начала посмертной трансформации. Она и будет подтверждением вашего успеха. И гарантией оплаты.

— Голова? — широко усмехнулся Охотник.

— Трансформация, — дрогнувшим голосом ответила дежурная фея, непроизвольно загораживаясь от яростного оскала казённой волшебной палочкой.
Выходя из кабинета, Охотник-пёсиголовец услышал, как за его спиной раздался знакомый резкий хруст и растянул пасть в презрительной гримасе: фея нервничала. Очень нервничала. Пусть себе! Заслужила... Впрочем, этих палочек, похоже, у неё было предостаточно: рано или поздно успокоится. Или не успокоится. Что его, Охотника, ровным счётом не касалось.

Охотник вышел из здания Службы Безопасности и, завернувшись в угольно-чёрный плащ, исчез в ночной мгле.

...В Ночь Майского Эликсира, бывающей раз в десять лет, могло произойти всё, что угодно; именно потому праздничная Ночь была праздником для всех, кроме Службы Безопасности.

Магия Эликсира позволяла изменить судьбу того, кто его выпил. Вернее, рискнул выпить... Изменить резко и бесповоротно — во всяком случае, до очередной Ночи Майского Эликсира. Гоблин мог стать эльфом, эльф — гоблином; трудяга гном мог превратиться в полубога со всеми положенными полубогу возможностями и льготами; а в кого мог превратиться обычный человек? Этого Охотник не знал.

Майский Эликсир приводил физический облик выпившего его в соответствие с его, выпившего, нынешним душевным состоянием. С текущим, так сказать. И потому не каждый хотел отпробовать этого напитка. Далеко не каждый... Но — многие.

Хотя уже много тысяч лет — само собой, ещё до рождения Охотника — шли споры: а есть ли душа у представителей Малого Народца? Хоть у кого-нибудь? У баньши, например. Или у фей. По человеческому определению — не было. Из за чего, собственно, и произошёл исход, как бы о том не распинались нынешние теоретики, историки-специалисты по "Исходу".

Охотник шёл по тёмным улицам города; ночной город, как всегда, был странен и опасен — странен, да, опасен, да... Но не для Охотника.

Чёрный плащ делал Охотника невидимым для любого встречного, даже для эльфов, но жители города давно научились чувствовать приближение Охотника. Жизнь научила. И смерть.

Улицы, по которым шёл сейчас Охотник, мгновенно пустели, стоило лишь ему сделать первый шаг по той улице; в окнах ближних многоэтажек начинал лихорадочно гаснуть свет. Словно жильцы домов вдруг резко решили лечь спать. Все — одновременно.

Квартал лицензионных зомби Охотник прошёл, закрыв нос платком: вонь стояла неимоверная. Зомби, как всегда, сливали нечистоты на улицу, прямо из окон, и никакая современная сантехника — установленная в каждой квартире мёртворождённых, по особому распоряжению мэра — не могла исправить положение: сантехникой зомби не пользовались. Вообще.

В квартале эльфов пахло иначе: розами и хвоей. Праздником пахло.

Охотник сбавил шаг: эльфов он терпеть не мог, но запах... Запах хвои был знаком и любим. Мать-Сука родила Охотника в хвойном лесу... давно это было. Очень давно. Лет восемьсот тому назад. Или тысячу? Он не помнил.

Присев на лавочку, Охотник проверил своё снаряжение: вызов был срочный, несвоевременный... Случайная вечерняя подруга осталась недовольна. Очень недовольна. Ну и Кобель с ней! Плевать.

Собирался Охотник в спешке, но вроде бы взял с собой всё, что нужно — малый самозарядный арбалет, иглы к арбалету и меч. И метательные ножи. Ножи, конечно, вряд ли понадобятся в работе, но Охотник привык не полагаться на случайность. Глядишь, и ножи сгодятся.

Охотник не торопясь вставил в арбалет магазин с отравленными иглами: рисковать он не хотел. Рискуют лишь киношные герои — постоянно глупо и постоянно крайне удачливо; Охотник не был героем. Он был всего лишь Охотником. Исполнителем. Работником по найму. И делал своё дело, не полагаясь на удачу.

Охотником он стал, обнаружив в себе странную способность находить любого, кем бы тот ни был. Не по запаху находить, а по сути того, кого он искал. По его определению. По сущности. Достаточно было лишь краткой характеристики... или общего описания... или части тела. Ногтя, например. Или засохшего плевка: неважно чего... Порой хватало и описания.

Сейчас Охотник искал нарушителя. Человека, выпившего Майского Эликсира и ставшего одним из Малого Народца. Навсегда ставшего.

Нарушителя, ставшего братом, плоть от плоти. Кровь от крови.
Опасного предателя, которого надо убить.
За смерть которого дают пятьдесят лет жизни.
И снятие всех налогов. На пятьдесят лет.
Даже налогов на убийство.
Пятьдесят на пятьдесят.

... Охотник шёл по следу: невидимая нить вела его из города; превращение после Майского Эликсира происходило не сразу, часа за два-три, нарушитель вполне мог уйти в лес. Во владение сангов.

Сангов Охотник не любил — грязные, неопрятные, жрущие падаль... всё жрущие. Всё подряд. Но не трогающие живых.

Городские постоянно воевали с сангами, из принципа воевали — санги были местными, жили ещё до прихода Малого Народца; племя сангов было неистребимо — они размножались делением.

А ещё они были невкусными.

Охотник вышел из города.

Светало: верхушки деревьев на фоне серого неба смотрелись чёрными самодельными углами; птицы проснулись и начали свою утреннюю перекличку; стало холодно.

...Поляна была широкая, на такой хорошо было устраивать пикник: есть где зажечь костёр, есть где поваляться с подругой; трава была высокой и сочной. Аккурат для быков Зевса.

Зевса Охотник не любил — за последний заказ Зевс не выплатил ему ни дня жизни. Сказал, мол, Бог простит. Но не пояснил — кому простит. Зевсу или Охотнику.
Охотник повёл носом: на поляне пахло.

Нарушитель был где-то здесь.

Рядом.

Взведя арбалет, Охотник осмотрелся.

Было тихо. Очень тихо: даже птицы умолкли — то ли почуяли Охотника, то ли разлетелись по своим птичьим делам, кто их знает.

— Выходи, — негромко сказал Охотник, — не прячься. Я тебя всё равно найду. Я — Охотник. Я пришёл за тобой.

В ближних кустах кто-то громко вздохнул: Охотник мгновенно повернулся на звук и навёл арбалет; отравленная игла, чувствуя цель, налилась ярко-красным пламенем.
Кусты раздались: нарушитель вышел к Охотнику. Не таясь вышел. Открыто.

— Мать-Сука! — выдохнул Охотник, опуская арбалет. — Кобель-Отец!

Это был Единорог.

Белый как молоко, с золотой гривой и золотыми копытами. И с зелёными человеческими глазами. И с сияющим рогом на белом лбу.

Красавец Единорог — статный, молодой. Полный сил.

Единорог. Легенда. То, о чём говорилось в древних сказаниях Малого Народца. То, чего не было никогда. То, чего никогда не существовало. И не могло существовать. Как, скажем, Великого Дракона...

То, чему поклонялись и молились все.

И Охотник тоже.

— Как же так... — убито сказал Охотник.

И поднял арбалет, целясь в Единорога.

Единорог смотрел на Охотника — зелёные глаза Единорога были безмятежными... Добрыми. Всепрощающими.

— Кем же ты был до Эликсира? — Охотник медленно опустил арбалет. — Душа... Кто ты? — Единорог молчал.

Охотник снова поднял арбалет.

— Пятьдесят лет жизни, — сказал Охотник. С трудом сказал.

— Единорог, — сказал Охотник и опустил арбалет.

— Пятьдесят лет без налога, — сказал Охотник и поднял арбалет.

Единорог молчал. И смотрел на Охотника.

...Они стояли и смотрели друг на друга: единорог и пёсиголовец.
Нарушитель и Охотник.
Человек и зверь.
Стояли и смотрели.