Весна словно ждала выходных. Ещё вчера, застрявший в вентиляционной решетке, скулил ветер, и чуть живые батареи наполняли сердца тревогой. В небе стыли мутные, как кофе "три в одном", облака; на дорогах и тротуарах растеклись грязные, ничего не отражающие лужи, а по обочинам и вдоль заборов корчились изъязвленные оттепелью сугробы.
А сегодня, вдруг и сразу - весна. И небо чистое, будто вымытое с "Fairy", и ошалевшее от синевы и простора солнце, и брызги из-под колёс вспыхивают салютом, а в распахнутых окнах весенними водорослями, праздничными лентами колышутся обрывки бумажных и поролоновых полос.
Но когда мимо меня пронёсся рейсовый троллейбус, в пустом салоне которого молоденькая кондукторша, чтобы не потерять квалификацию, ловила солнечных зайчиков,- захотелось махнуть на всё рукой и... Разумеется, именно в этот момент в кармане завозился мобильник.
- Влад, ну, ты где?
- Уже подхожу.

Двухэтажное здание частной клиники пряталось в тихом переулке из таких же двухэтажек, построенных ещё пленными немцами. Говорят, если взглянуть на переулок с высоты птичьего полёта, то аккуратные прямоугольнички домов сложатся в фашистскую свастику, и будто бы за это кого-то даже расстреляли. Дома, впрочем, сносить не стали: люди не летают.
Месяц назад в этой клинике я по просьбе школьного друга Михи взламывал защиту программного обеспечения одной хитрой диагностической установки. Обычное дело: поставляют полный пакет, но с ключами разного уровня доступа. Поэтому знающие люди покупают версию подешевле, а потом приглашают специалистов вроде меня. Защита, к счастью, попалась знакомая, долго возиться не пришлось. Миха (в миру Михаил Исакович Швайбер, врач-невропатолог) на мне же установку и опробовал. Занятная штука, что-то связанное с пропусканием по энергетическим каналам организма (между прочим, известным ещё в Древнем Китае) микротоков высокой частоты. Облепляют тебя электродами (один даже в зубах зажимать приходиться) и через полчаса на экране дисплея все твои явные и скрытые болячки с пояснениями и рекомендациями. Из-за рекомендаций-то я с Михой и разругался.
Программа обнаружила у меня невроз третьей степени.
- Ого! - отреагировал Миха
- Подумаешь, горе! Сколько их всего, степеней?
- Три, - ответил Миха и нехорошо так на меня уставился, - Я слышал, ты от Ленки ушёл?
- Не я ушёл, а меня ушли, - огрызнулся я, - И вообще, не твоё это дело. Откуда узнал?
- Лену встретил недавно.
- И что? Жаловалась?
- Да, - сочувственно кивнул Миха, - Устала она с тобой как через дверь общаться. Я ей попытался объяснить, что ты у нас всегда такой был, слегка замороженный, а она...
- Михаил Исакович, а не пошёл бы ты...
Чуть не подрались тогда. А вчера он позвонил. Голос восторженный, как у первоклашки на перемене, самодовольства на стадо слонов. Проорал, что я дурак холодноухий, но доктор Швайбер мне поможет. В субботу. То есть, сегодня.
Поджидая меня, доктор Швайбер штудировал толстенный учебник по менеджменту. Светло-зелёный хирургический халат, едва сходящийся на могучем животике Михи, придавал сей картине сюрреалистический оттенок.
- Наконец-то! - воскликнул Миха, глаза его сияли. - Влад, как люди бабки зашибают! Ты послушай, - Миха зарылся пальцами в учебник, словно в инструментарий.
- Ты меня за этим звал?
- Нет, конечно. Просто...
- Такой день на улице, а ты всё о деньгах думаешь, - я укоризненно покачал головой.
- А о чём ещё думать? - недоумённо уставился на меня Миха.
- О любви, жирный, о счастье, о женщинах, в конце концов.
- Значит, всё равно - о деньгах, - ухмыльнулась наглая морда.
Произнеся последнюю фразу, Миха замолчал и некоторое время испытующе смотрел на меня. Потом решительно встал.
- Тут такая штука, Влад, - начал он. - Я на досуге немного повозился с диагностом...
Судя по опыту, ничего хорошего такое вступление мне не сулило.
- Не тяни.
- Теперь, - Миху просто распирало от гордости, поэтому говорил он медленно и веско, - эта установка способна не только тестировать энергетические каналы человеческого организма, но и... прочищать их!
- И что?
- Влад, ты не понимаешь! - Миха подскочил, обнял меня, словно поздравлял с чем-то. - Ведь это вернёт человеку яркость эмоционального восприятия детства! Норбеков отдыхает!
Вот теперь всё ясно. Среди Мишкиных идефикс центральное место давно занимала мысль об отмирании чувств. "Почему, - особенно в подпитии непременно заводил Миха, - нам в детстве было достаточно съесть одну черешину, а сейчас мы и с ведра вкуса не ощутим? Как это вернуть?" "Зачем? Ради экономии на черешне?" - однажды съехидничал я, жестоко обидев друга.
Высвободившись из объятий, я поинтересовался:
- Проверял?
- Слегка, - увильнул от ответа Миха.
- Значит, честь стать первым почётным кроликом принадлежит мне?
- Влад, - пролепетал Миха. - Я думал, ты обрадуешься.
Внезапный переход от самодовольного беспардонного хамства до позы лишённого игрушки ребёнка - ещё один фирменный Мишкин номер. Не знаю, как на других, но на меня он действует всегда.
- Обрадовался, как же! - ворчал я, разуваясь и вставая босыми ногами на холодные медные пластины, смазанные токопроводящим гелем. Подготовил, зараза, знал, что уговорит.
Отчего-то я сразу поверил Михе. Поверил, что он смог переделать программу; что сейчас он шарахнет меня микротоком, и ко мне вернутся "буйство глаз и половодье чувств".
- А представь, - бормотал Миха, шаманствуя с настройками, - сколько можно будет брать с разных там бизнесюков, утративших вкус к жизни? Ведь с годами мы всё меньше получаем впечатлений извне и вынуждены восполнять их дефицит разными суррогатами: наркотиками, водкой, рефлексиями или, как ты, графоманией.
"Не трогай графоманию - это святое!" - хотел возмутиться я, но помешала капа.
- Конечно, большинству этого и на дух не нужно. Зато для тех, кто хочет, но не может... Запускаю, - буднично произнёс Миха, нажимая клавишу "Enter".

В следующее мгновение в моё тело вонзились тысячи крохотных игл, словно в отсиженную ногу, в которой возобновился ток крови. Прошла минута, другая. Миха, не отрываясь, смотрел на меня. Как Дарвин на обезьяну, прямо у него на глазах превращающуюся в человека. Наконец, он поморщил лоб, почесал волосатую грудь в прорезе халата и то ли спросил, то ли предупредил:
- Поднимем уровень сигнала до максимума.
"Не надо, Миха," - хотел, выплюнув похожий на боксёрскую капу электрод, попросить я, но челюсть отказалась повиноваться.
- Приготовься...
Из подключенного к компьютеру диагностического прибора вдруг выплыла небольшая шаровая молния, покачалась недолго над столом и взорвалась. Напуганные вспышкой паркетные плашки приподнялись на тараканьих лапках и запоздало бросились врассыпную.
- Миха-а! - закричал я, избавившись, наконец, от капы. Открывшийся под паркетом бетон, оказался вовсе не бетоном, а серой кисельной массой, в которую я тут же начал погружаться.

- Владик, ты меня слышишь? - вопрос напомнил мне зов волка из "Ну, погоди!" и я хихикнул. - Ну, ты и гад!
- Я же и ещё и гад, - я осознал себя лежащим на прокрустовой кушетке в михином кабинете. - Мистер, отойдите. От вас плохо пахнет.
- Это "Кензо"! - оскорбился Миха, послушно отступая.
- Плохо значит - сильно. Из пригоршни поливался?
- Работает, - благоговейно прошептал Миха, - Влад, у тебя же хронический гайморит.
- Был, - ухмыльнулся я, усаживаясь. - Между прочим, с гайморитом лучше. Ты бы знал, какая отвратительная вонь в твоём кабинете...
- Сейчас форточку открою, - рванулся Миха.
- Погоди, я сам... Как непривычно. Со ступней словно срезали кожу, - охая и вздрагивая, будто по острым камням, а не по гладкому полу, недоверчиво косясь на паркетины, я подошёл к окну.
- Русалочка, блин! - прокомментировал мои ужимки, немного оправившийся от испуга Миха.
За стеклом творилось нечто невообразимое. Даже не знаю, как описать. Ощущение такое, словно ещё утром моё зрение было чёрно-белым, а сейчас его апгрейдили до цветного. Ужасно!
- Миха, а это пройдёт? - спросил я, не в силах оторваться от разглядывания мира.
- Должно, - как-то неуверенно ответил доктор Швайбер и попросил, - Опиши впечатления, а?
- Описать?
- Только без мата.
- Тогда, слов нет. Сплошной садомазохизм. Как это объяснишь? - я прислушался к себе. - Ну, вот, например, я почему-то уверен, что стоит мне выйти на улицу, как я тут же найду ножик или кошелёк.
- Какой ножик? - в голосе Михи отчётливо прозвучали профессиональные интонации.
- Обыкновенный, перочинный. Ты в детстве находил ножики?
- Ну-у, разумеется.
- А сейчас? Повзрослев?
Миха просиял:
- Ожидание чуда.
- Нет, - я скривился, - чудо - это другое. Скорее, радости... нет, даже не так... И это вовсе не ожидание. Это больше похоже на уверенность. То есть, я сейчас уверен, что в этот момент там, - я кивнул на окно, - по улицам ходят разные добрые и повсюду раскладывают перочинные ножики и кошельки специально для меня. Чтобы я их нашёл, если вдруг захочется. Понятно?
- Смутно, - признался Миха.
- У-у! Или вот. Телефон. Он вдруг зазвонит и...
Телефон зазвонил.
- Швайбер, - деревянным голосом рявкнул в трубку Миха. Я смотрел, как меняется выражение его лица, и моё сердце холодной льдинкой скользило к пяткам. - Привет, Лена. Как неожиданно, что ты позвонила. Между прочим, знаешь, кто сейчас у меня сидит?..
Мои новые уши легко распознали фальш в его голосе, но сил на ироничную усмешку у меня не было.
Ленка. Каре на фоне детсадовских косичек подруг. Небрежные "тройбаны" по лит-ре и победы на математических олимпиадах. Вечерние прогулки "на пионерском расстоянии". Студенческие безбашенные вечеринки... свадьба... семья... развод... Господи, да таких историй миллионы! Сколько раз я выслушивал их от друзей-приятелей, прочитывал в книгах. Точно таких же, точно такими же словами, какими мог бы рассказать я. Тогда почему так больно? Это ведь прошлое. Прошлое. Дважды в одну реку и всё такое...
- Дать ему трубку?
- Здравствуй... Нет, не простыл.
Предатель Швайбер скорчил озабоченную гримасу и сбежал из кабинета, а я остался разговаривать с моей единственной, самой и навсегда любимой Ленкой. И было такое чувство, что она рядом: наклони голову и коснёшься губ. Но я сдерживался изо всех сил, специально подбирая банальные пустые слова. Ибо не знал: это я болтаю с Ленкой или та суперэмоциональная обезьяна - глазастая, ушастая и носастая - которую разбудил во мне Швайбер со своим тараканьим паркетом. Ещё я боялся, что внезапнообретённая чувствительность так же внезапно пропадёт. Швайбер предполагал, что эффект будет кратковременным, но насколько кратковременным?
Однако и с Ленкой что-то такое происходило. Я почти не узнавал её. А когда она вдруг пригласила меня в гости.
Она же никогда не просила и не удерживала? Считала это унизительным для себя и для других.
- Когда?
- Да хоть сегодня.

Как я орал на Швайбера! Он, наверное, сто раз пожалел, что прочистил мои древнекитайские арыки.
- Случайный звонок, да? Вот такой совершенно случайный звонок и приглашение в гости, да? Я ведь теперь размороженный! А ты будешь сидеть за шторой и записывать наблюдения?

Миха непривычно спокойно переждал мои вопли, потом так же спокойно и неторопливо принёс мне кроссовки.
- Побриться не забудь, - только и сказал он.

Дорогу до дома я проделал как во сне. При этом видел и слышал всё вокруг. Даже реагировал, улыбаясь ветру и жмурясь на солнце. Но все впечатления и ощущения тут же превращались в эмоции. Вполне самодостаточные эмоции. Не требовалось подстёгивать их мыслями или словами. Подставлять костыли метафор и ассоциаций.
Моя суперобезьяна весело и бездумно шагала по асфальту, изредка подглядывая за мной в замочную скважину: как там я? Не загнулся ещё от рефлексий; от привычки долго рассматривать яблоко, прежде чем откусить; от страха?
Да, обезьяна, я боюсь. Боюсь быть искренним, доверчивым, открытым. Беззащитным. У меня нет удивительной жизнестойкости детей. Любое падение мне грозит переломом, любая царапина - неважно, на теле или в душе - будет заживать годами, саднить и гноиться.
В ответ обезьяна глупо скалилась, притворяясь глухой, и зыркала по сторонам, задирая взглядом юбки всем встречным женщинам.

Потом был вечер. И Ленка. И одно её прикосновение примирило меня с обезьяной.

А это значит, что швайберовский эксперимент провалился. Ты выиграл битву, но проиграл войну, Миха. Твои микротоки способны только разрушать преграды, устранять засоры в древнекитайских энергетических каналах, но если их нечем наполнить, то не всё ли равно, забиты они или нет? Конечно, можно годами развивать в себе разные замечательные способности, даже способность любить, если такая существует, но, скажи мне, Швайбер, чего она будет стоить в отсутствии самой любви?
Я ещё много чего наговорил, глядя на стоящий на кухонном столе мобильник и ожидая звонка, и надеясь, что его не будет. Лунный свет легко проникал сквозь полупрозрачные шторы, и мне казалось, что это хороший знак. Но телефон всё-таки зазвонил.
- Да? Да, я... Нет... Нет, не знаю... Хорошо, я утром приеду.
- Влад, что случилось? - Лена, закутавшись в одеяло, словно в крылья, стояла в дверях.
- Звонили из милиции. Миша повесился.
Я поднялся со стула, подошёл к Ленке, молча обнял её, прижал. Так мы и стояли в дверном проёме. Сколько - не помню.