Бледный свет сквозь толщу вод.

Место: 
10
Баллы: 
49

— Посмотрите направо, мы только что проехали…

Да ещё во тьме кромешной. Ли не хотелось ехать, этот город с угловатыми домами до неба и улицами, по которым только и бежать стремительной воде, и днём-то навевал мысли о храме разбитых сердец, но Кэти вусмерть приспичила эта экскурсия, а поскольку поселили их вместе, то не стоило её раздражать. Ли не была коммуникабельна, но с людьми старалась не пререкаться без нужды. Людей она не любила. И промысел её, а позже — и спорт были по сути своей индивидуальны. И по большому счету, значение имели не столько те, кто платит ей деньги, пишет о ней пространные статьи в газетах или вслух восхищается её способностями задерживать дыхание в холодной воде, сколько осознание этой самой возможности задерживать дыхание, пусть даже на четверть секунды дольше других. И ещё пятно света, сочащееся сквозь толщу воды над головой. И стремление к свету, повинуясь которому она всплывала. Всегда. Забывая даже о тех, кто каждый день ждал, когда она принесёт эти самые деньги.

— Я видела японок, — сказала Кэти, повернув голову. — Они плавают голяком, с распущенными волосами. Ты относишься к ним серьёзно? Они тебе — конкурентки?

Высокие спинки в матерчатых чехлах отделяли обеих женщин от тех, кто сидел спереди и сзади, создавая обманчивую иллюзию уединения. Поезд привез Ли рано, ещё до света, и грешным делом она надеялась отоспаться в мягком кресле, убаюканная плавным движением экскурсионного автобуса. Поэтому и речь её была замедленной. Невыспавшейся. Словно двигающейся в мутной воде. Кэти представляла собой её полную противоположность. Другой вид спорта. Смуглая степнячка, возница колесниц. Жилистая, многословная, явившаяся за лаврами. С вожжами в руках способная навязать свою волю паре коней. Кони приехали на Олимпиаду вместе с ней, в отдельном вагоне. И спасибо, что хотя бы их не взяли в экскурсионный автобус.

— В наших широтах не поплаваешь голой, — ответила Ли. — И распущенные волосы у ныряльщиц я видела только по телевизору. Красиво плещутся, да, но мешают смотреть кругом. А кругом плавает всякая тварь. В том числе и зубастая. В холодных водах не меньше, чем в тропиках. Без ножа в воду не входи. Так что ты смотрела рекламу. Японскую.

Она задумчиво провела ладонью по чёрным, коротко остриженным волосам. В юности она их даже брила. Казалось, так входишь в воду легче и глубже.

— А принц? — спросила неугомонная Кэти. — К нему ты тоже не испытываешь ни малейшего пиетета? Он, насколько мне известно, намерен выступить в твоём виде.

Ли неопределенно хмыкнула. Уважение к царствующему дому обязательно для всех олимпиоников, но… едва ли здесь требуется проявлять его, образно говоря, придерживая коней.

— Принцу, — дипломатично сказала она, — едва ли приходилось собирать жемчужницы по найму.
— Ты хочешь сказать, принц для тебя — салага?

Ли смерила подругу взглядом.

— О, не обижайся! Мне интересно, насколько люди, съезжающиеся сюда, намерены побеждать.

Набережная за окном была освещена газовыми фонарями. Плещущаяся внизу вода отсветами напоминала ртуть.

— О! Вот это интересно! — перегнувшись через колени Ли, Кэти уставилась в окно, на улицу, чёрную, как будто бы их заставили нырнуть ночью. — Слышала? Здесь будет проходить трасса. Знаешь, они тут совершенно сумасшедшие. Проложить трассу по городу! По набережной, по мосту!
— Возможно, — предположила Ли, — так им удобнее снимать.
— А каково нам ехать? Миллиметры высчитывать, там зеваку не задень, тут угол не зацепи!
— У нас нет профсоюза. Мы — штучный товар. Я тоже ныряю не в бассейне.
— Я про тебя вообще не говорю. Все ныряльщики — клиника.

В ответ Ли только пожала плечами. Конный спорт казался ей бессмысленной толчеёй, оставлявшей на коже сантиметровый слой пыли, а в ушах — грохот, бессмысленный, как барабаны дикарского ритуала. Глубокая же вода давала ей ощущение чистоты и самодостаточности. Сколько бы их ни ныряло разом, там, в глубине она всегда была одна. Кто-то тешится изгибами женского тела и волосами, колеблемыми, как чёрные водоросли. Для неё главнее был момент, когда она стремилась к свету, как душа — к богу. Это как любовь. Ли никогда не ныряла в темноте.

Толстые автобусные стёкла оберегали экскурсантов от звуков. Эта огромная консервная банка на колёсах концентрировала в себе только внутренние голоса, поэтому удар, скрежет, ещё удар обрушились неожиданно… Картинка, метнувшаяся в боковом стекле, отпечаталась в сознании Ли парой взмыленных коней, осаженных на задние ноги, двумя ужаснувшимися бледными лицами в голубоватом газовом свете, какой-то колымагой, отброшенной с дороги прочь. Картинка медленно перевернулась — Ли только успела инстинктивно вцепиться в кресло, чтобы не переломать себе кости. Литая чугунная решётка набережной вылетела, словно выбитая щелчком. Сознание замкнулось на себя, так что вопли людей, кувыркавшихся в салоне, как горошины в погремушке, лишь скользнули по нему. Даже детский плач. Спортсменам, конечно, запрещалось брать с собой семьи — да и дорого, сказала бы Ли — но для функционеров правила не указ, и ещё раньше она заметила в салоне несколько скучающих жён с сонными малышами и возбуждённых подростков. Вдоль затемнённых стёкол из поляризованного стекла вздыбились две стены жидкого серебра, и Ли ощущала себя совершенно беспомощной, пока сила тяготения вновь не вернула её ботинки к полу.

“Консервная банка” оказалась не столь герметична, как хотелось бы. Поступая в щели раздвижных дверей, а пуще — снизу, где мотор отделяла от внешней среды только защита картера, вода заливала пол уже по щиколотку. Электросистему залило, а вместе с ней — всё управление автоматикой салона. Опасаясь быть раздавлена в панике, Ли вжалась в стекло со своей стороны.

Было светло. Или это паника обострила её ночное зрение настолько, чтобы в свете фонарей с набережной видеть перекошенные ужасом лица. Люди боятся воды, когда её больше, чем нужно, чтобы наполнить ванну. Ха! Она привыкла страшиться, когда слишком мелко. Она привыкла смотреть на воду сверху. Но тем не менее — она привыкла к воде. Надо продержаться, пока не приедут спасатели. Кран. Парни, виновные в столкновении, должны хотя бы вызвать службу спасения! Надо признаться, в данном случае Ли предпочла бы открытые окна и двери.

Водитель, отгороженный от салона пластиковой стенкой, ничего, казалось бы, не предпринимал. Рядом с ним на крышке двигателя скомканным кожаным пальто простёрлась гидша. Оба были если не мертвы, то в состоянии, не позволявшем им позаботиться даже о себе. Незнакомый здоровяк, силой проложив себе путь по салону, остервенело молотил кулачищами по кнопкам управления, всем подряд, имея, видимо, довольно слабое представление об электричестве.

Кувырок автобуса разнёс их с Кэти в разные стороны. Ли удалось только увидеть, как подруга, встав на сидение ногами — сухопутная, она боялась прикосновения воды, словно прикосновения смерти — молотит кулачками в стекло. Маленькая. В ней не хватает ни силы, ни весу, чтобы высадить его. Жокей. То ли дело она, Ли, со спины — почти мужчина.

Вода, достигавшая пояса, казалась холоднее, чем та, в которой Ли готовилась демонстрировать мастерство ныряльщицы. Всё дело в точке зрения, уговаривала она себя. В точке… зрения! В поле зрения, с той стороны стекла промелькнуло гибкое тело. Тяжёлые ботинки на тракторной подошве прошли прямо перед окном, у самого её носа. Никогда в жизни она не нырнула бы в таких ботинках… разве что у неё не нашлось бы времени, чтобы разуться. Пластика “амфибии”, шарившей ладонями по стеклу, не оставляла сомнений в её намерениях. Цепочка пузырьков, вырывающихся изо рта, свидетельствовала, что и ей для дыхания необходим не растворённый в воде кислород. Ему. С той стороны завис молодой мужчина с лицом, искажённым подводным светом. Ли в сердцах стукнула кулаком по стеклу. На что он годен тут, один! Тем более, разглядев сквозь стекло её расплющенное лицо, он стремительно взмыл к поверхности за очередным глотком воздуха. Ли готова была возненавидеть его за это.

Тем более, когда со стороны задней двери раздался вопль торжества, и в считанные секунды вода в салоне поднялась ей по грудь. Мужчинам удалось немного отжать дверь, и теперь, отталкивая друг друга и оттеснив женщин, в страшной давке они по одному протискивались в щель. Жестянка корпуса не была герметичной, и у Ли не оставалось ни малейшей надежды на образование колокола, в котором можно отсидеться. Счёт пошёл на секунды. Расслабившись, она позволила воде приподнять её к потолку. Руки, шарившие в поисках поручня, наткнулись на ручку люка, из тех, что всегда вызывают препирательства пассажиров: часть их умирает от духоты и желала бы его поднять, тогда как другая часть смертельно боится сквозняка и настаивает на своём праве. Люк вентиляции — прелестный отечественный анахронизм в эпоху кондиционеров.

Бесполезно. Она только отталкивалась обратно в воду. Ноги скользили по обивке кресел. Бурлящая вода в салоне, вспененная несколькими десятками обезумевших бьющихся людей не доставала до потолка уже всего лишь сантиметров двадцать. Из воды выступали только лица, их искажённые ужасом маски тянулись вверх. Ли, Королева Глубин, чувствовала себя оскорблённой их соседством.

Руки у неё были сильные, а ноги всё-таки сильнее. Ноги служили ей на суше, где приходится преодолевать бо́льшие нагрузки. Кулаками и локтями освободив вокруг себя пространство и уцепившись руками в поручни, Ли что есть силы нажала ногами на люк, преодолевая сопротивление лежащей сверху воды. Локти при этом выпрямились, голова ушла под воду. Вероятно, окружающие сочли её сумасшедшей. Только сумасшедший пожертвует одним из немногих оставшихся глотков воздуха. Или тот, кто считает себя частью воды. Абсолютный рекорд Ли составлял пять с половиной минут БЕЗ предварительного вдоха. Так или иначе, помешать ей не успели. Главным, в общем, было, чтобы её не успели оторвать прежде, чем она протиснется в люк. Ли так торопилась, что проделала это как была, ногами вперёд.

Она успела ещё увидеть, как с той стороны, снаружи, мужчина с бледным лицом и длинными тёмными волосами бил по стеклу кулаком, обмотанным цепью. Движения его были по-подводному плавными. Запомнилось, как стекло, невидимое от подступившей к нему мутной воды, словно бы перестало существовать, миниатюрная Кэти, приплюснутая к нему, безвольно выпала наружу, следом выплеснулось ещё сколько-то человек, и мужчина, разбивший стекло, видимо, приняв её за ребенка, потащил Кэти наверх.

Ли застряла. Лючок предназначался лишь для воздуха, а не для крупных женщин с большой грудью. Ныряй она в него вперёд руками, может, и могла бы в аффекте выломать стопоры голыми руками. Или вырвать их из тонкой жести корпуса, к которому они крепились. Дёргаясь, как в капкане, Ли расходовала драгоценные минуты. Её не спасут. Помощь там, где народ давится возле стекла. Едва ли кто обнаружит, что она попыталась выбраться в одиночку. Самостоятельно. Вот за самостоятельность она и заплатит. Пытаясь найти, от чего бы оттолкнуться — поручни были уже вне досягаемости — Ли только царапала потолок салона и вовсе содрала себе ногти.

Когда кто-то схватил ее поперёк талии и что есть силы дёрнул вверх, для верности упираясь в крышу ботинком на тракторной подошве, Ли уже не думала о том, что это приятно разочарует её в людях. Мозг требовал кислорода, организм, подчинявшийся его гибельным требованиям, уже не мог удерживать давление воздуха в носоглотке, не позволявшее воде проникнуть в дыхательные пути. Ли вдохнула воду. Забилась. Закашлялась… уже в воздух. Намного более холодный по сравнению с водой ночной воздух, прорезанный фонарями.

— Я доберусь! — она оттолкнула руки спасателя. — Я плаваю… хорошо. Там другие.

Он послушно выпустил её, хотя и не сразу, и снова исчез с поверхности, бесшумно, Ли сказала бы — профессионально. Мокрая, обросшая водорослями каменная стена тянулась бесконечно, издевательски повторяя изгиб берега. Взлепиться наверх, цепляясь за трещины кладки Ли не смогла бы и в лучшем состоянии. Наконец она буквально наощупь наткнулась на ступеньки лестницы, ведущей наверх, на бульвар. Там уже лежало, слабо шевелясь, несколько человек. Она узнала среди них Кэти, сидевшую неподвижно, обхватив руками колени и всю в синяках. Плечи её прикрывала чужая куртка большого размера. Издали приближался мигающий огонь службы спасения, сирена скорой помощи оглашала берег, в многоэтажных домах вдоль набережной, украшенных в честь Олимпиады, зажигались огни. Флаги и вымпелы, развеваемые ветром, казались чёрными.

Ли была последней, кого вытащили живой.

Кэти металась по номеру в непривычной для Ли цивильной одежде. Всё остромодное: стёганая юбка, огромные высокие сапоги на тяжёлом каблуке, короткий свитер крупной вязки в облипку. Хватала вещи, швыряла их в сумку или, забывшись, роняла там, где стояла. Номер был на четырнадцатом этаже, из окна виднелся залив в опаловой дымке, похожие на жирафов портовые краны и добрая половина города, раскинувшегося внизу. Ли сидела на своей кровати, подтянув колени к груди, и наблюдала молча. Неподвижно. В отличие от Кэти, у нее всё ещё было впереди.

— Я могла победить, могла! — во весь голос вдруг всхлипнула та. — Кой чёрт им померещилось… Дисквалификация… какой позор… неспортивное поведение! Как я оправдаюсь дома? И кому бы ещё проиграть! Ты газеты читаешь?
— Нет, — без колебаний ответила Ли. Газет она не читала и была от того вполне счастлива. — Но мне ты можешь сказать, ты и вправду пропустила его вперёд?

Кэти сделала неопределённый жест, свидетельствующий о том, что она не вполне доверяет Ли.

— Ты видела гонку?
— По телевизору. Ты же знаешь, дилетанту трудно рассмотреть такую мелочь.
— На том же месте, — тускло произнесла в воздух Кэти. — Там, где поворот на набережную с моста. Ненавижу этот город!

На том же месте. Эти слова вызывали ассоциацию, предельно точную для них обеих. До конца жизни оно останется “тем самым местом”.

— Да, — наконец сказала Кэти. — Он прижимал меня к сфинксу моста. Наши оси цеплялись друг за дружку, но в поворот я входила по короткой дуге. Да, я дёрнула этот грёбаный повод, потому что если бы он толкнул меня на гранит, я вылетела бы в воду птичкой! А они написали, что я сделала это… в знак благодарности! Жизнью я, типа, обязана этому длинноволосому жеребцу! И ещё чёрт-те какую гадость, от того, что я подкуплена… тем или иным способом…
— Жизнью? — Ли подняла бровь.
— Я подарила чемпионский титул красавцу мачо, который вышиб наш автобус в залив. Убей меня, Ли, я этого стою.
— По телевизору говорили — он, якобы не виноват. Они обкатывали трассу в ночное время, когда нет ни людей, ни машин. Виновато чёртово экскурсионное бюро с его маршрутом по памятным олимпийским местам, да ещё с попыткой вписаться в график наших тренировок и презентаций. Это наш автобус не должен был там оказаться. Кстати, этот монстр и не предназначен для таких узких улиц. Кроме того, парни оказали посильную помощь на месте. Они вытащили одиннадцать человек.
— А сорок два остались, — Кэти свирепо шмыгнула носом. — Всё дело в том, подруга, что вторым в той каталке сидел принц! Скажи, возможен ли в такой ситуёвине нелицеприятный разговор? Кста, милая, сегодня вечером тебе с ним состязаться в вашем обалденном виде. Желаю успеха и всего…
— Ты останешься? Посмотреть?..
— Разумеется, — Кэти кинула к ней на колени бюллетень. — Ты — фаворит. На тебя ставят деньги. Я тоже охватилась.

Ли не читала газет, но в дневном выпуске спортивных новостей сказали, что по причинам этического характера принц Эудженио отказывается от участия в соревновании ныряльщиков. Показывали самого принца, который оказался приятным кудрявым парнем с серьгой в ухе, достаточно обыкновенным на вид. При встрече Ли никогда бы не заподозрила, что кровь в нём — голубая. К материалу об отказе последовало множество комментариев, большинство из них касалось темы катастрофы, а кое-где даже всплывало имя Ли как возможной причины… Не желая погружаться в это, Ли нажала на пульте красную кнопку.

То, к чему шло так долго, кончилось неожиданно быстро. Ли дольше надевала костюм: прекрасный костюм для подводного плавания, подаренный спонсором, прорезиненный сверху, на хлопковом подкладе, который подразумевал, что кроме него на теле больше ничего не нужно. Прилаживала на пояс нож, без которого не входила в воду со своего самого первого дня, и который спасал ей жизнь… неоднократно. Погружалась в себя, прежде чем погрузиться в воду, в поисках света, дающего силы всплывать. Но сегодня она нашла только покой. Вода перед её мысленным взором была спокойна, как стекло. Даже как стекло, покрытое жиром. Свет не проходил вглубь, отражаясь от поверхности вод. И, охваченная этим призрачным потусторонним спокойствием, Ли продолжала стоять на своей тумбе даже тогда, когда выстрел сигнального пистолета отправил в полёт над заливом всех до единого её соперников. Она холодно проводила их взглядом и продолжала смотреть на круги, расплывшиеся после них по воде. Там, внутри неё, не было ничего, что заставило бы ее погрузиться в этот омут, что ей захотелось бы искать на его дне, и что помогло бы ей всплыть. Там, под водой, не было ничего, кроме смерти. А смерть того не стоила.

Вот только костюм не хотелось снимать. Ни в трейлере, где на плечи Ли накинули одеяло, ни позже, в гостинице, в номере, затопленном зеленовато-голубой дымкой, скрывающей углы, да и весь мир по ту сторону. Костюм был как вторая кожа. Даже лучшая. Костюм — это было единственное, что оставалось от Ли, нырявшей лучше всех в мире.

Фантастика. Это она-то, ни разу в жизни не заплатившая психотерапевту.

А, да, олимпийскую медаль выиграли японцы.

На полу номера стояла раскрытая сумка с вещами. Теперь уже её сумка. Ли тупо смотрела в пространство поверх неё.

— Тебя кто-нибудь встретит? — спросила Кэти.

Ли дернула плечом.

— У тебя муж есть?
— Есть, — разомкнула она наконец бледные уста. — Много всех, до черта.

Например, отец с его гордыней бомжа, проводящий бесконечные дни на лавке у порога, с пенсией, чуть ли не от сотворения мира уходившей только на табак и газеты. То, что в газетах писали про его дочь, делало его самой значимой на селе фигурой, главой местного клуба, когда по телевизору шла трансляция. Он и знать никогда не хотел, что сперва Ли шарила руками по дну ради оплаты его счетов. И попробовала бы она ему это сказать! Замурзанная старуха-мать, не отрывающая глаз от стирки-уборки и прочего мытья посуды. Единственные слова, слышанные ею от матери — это жалобы на нехватку денег. Не будучи злопамятной, Ли всё же помнила, чего стоило ей купить себе для работы приличный фонарик. Ещё были братья и сестры, включая троюродных, некоторые уже семейные, которые вдруг, ни с того ни с сего настойчиво напоминали ей о себе. Муж… да, муж. Смазливый, профессионально вежливый официант в прибрежном баре. Особенно предупредительный к коротко стриженной женщине, чьё фото появилось в центральной газете даже прежде, чем в местной. Ли взяла его, потому что оставаться дома и оставаться одной не было больше никаких сил. Было время, когда она слишком торопилась уйти в мир галогеновых ламп и сотовых телефонов, автобусов с затенёнными стёклами и гостиниц, где полотенца подавали подогретыми, а на полке умывальника стояли пузырьки с шампунем и гелем. Где она могла позволить себе новый фонарик только потому, что он светит лучше. Она ныряла всё чаще, чувствуя себя там лучше, чем на суше, но не могла же она в самом деле оставаться под водой вечно! К тому же ей так хотелось, чтобы хоть кто-то был с ней предупредительным.

Она не знала, где допустила ошибку. Вероятно, оказалась сильной там, где следовало показать слабость. Муж охотно и сразу признал, что она круче него, и что это в порядке вещей. В то время как суммы денег, приносимые ею домой, становились всё больше, его заработки падали. И предупредительность куда-то делась. Оказалось, у него есть много чего сказать. И сама Ли в свои тридцать три обнаружила, что уезжать ей проще, чем оставаться. В конце концов… она слишком много времени проводила в холодной воде.

Её первый работодатель говорил: “Надеюсь, ты понимаешь, что я разговариваю с тобой до тех пор, пока получаю больше, чем вкладываю”.

Теперь… что она с ними всеми будет делать теперь?

— Извини, — выговорила она нехотя. — Ты потеряла деньги. Я знаю, я должна была раньше заявить о своем неучастии. Клянусь, я думала, что смогу.
— Уж не думаешь ли ты, подруга, что я поставила на тебя последнее? Никто, лучше меня, тебя не понимает. Пойдём! — сказала Кэти, шлёпнув её по колену. — Прокатимся напоследок.

“Не надо меня понимать, — подумала Ли. — Меня надо взять на содержание.”

Кэти с вожжами в руках оказалась совершенно другим человеком. Ветровка, кроссовки, джинсы, волосы, связанные в хвост. Лёгкая как девочка, или скорее, как мальчик. Ли буквально обалдела, обнаружив, что Кэти старше её на семь лет, и только спустя некоторое время сумела отвергнуть эти размышления как бабские. В конце концов, эта дюймовочка держит в руках две вполне конкретные лошадиные силы.

В гонках колесниц исторически всегда предусматривалось место для пассажира-лучника. На самом деле, Ли слыхала хохму, что патриоты, без голоса коих не обходится ни одно начинание, предлагали модифицировать изначальную двухколёсную персидско-эллинскую форму к легендарной тачанке. Ага, и ввести в экипаж второго, чьей обязанностью будет отстреливать соперников из пулемёта! Но это была не та шутка, что стоило бы повторять в лицо Кэти. Особенно сейчас, вцепившись в полированное дерево остатками ногтей, едва держась на ногах под напором встречного ветра, дыханием и сердцем повторяя заданный лошадиными копытами ритм и только перепрыгивая с ноги на ногу, когда колесо встречало ухаб. Это сейчас колесницы оснащены резиновыми рессорами и амортизаторами. Каково же было стрелку в битве, в чистом поле, на голом деревянном ободе выцеливать врага и поражать его, или быть поражёнными им, если стрела от толчка свистела мимо цели! А темп Кэти взяла бешеный, словно торопилась за своей медалью. Словно и впрямь неслись рядом с ней, борт о борт, злые соперники. Благо, набережную и мост закрыли для автомобильного движения. Слишком пострадали они от лошадей. Будучи представителем спорта “кто дольше” и “кто за время больше цацок соберет”, Ли едва ли понимала упоение этих, которые “кто быстрее”. Но всё же было в этом что-то, вполне объяснявшее упоение некоторой части человечества страстью глотать ветер напополам с пылью и ощущать горячую дрожь коня как свою. Губы Кэти, насколько Ли могла видеть со своего места, были плотно сжаты, глаза — сощурены. Что-то своё читает возница в том, как подкованные копыта ударяются в асфальт, как качаются перед его носом расчёсанные хвосты. Кэти как-то обмолвилась, что те, кто ездят в очках и перчатках, не скачут, а катаются. Для понта и красоты. Скача на лошади надобно бежать вместе с лошадью. Иной раз — впереди лошади. Ну… что-то вроде того, ради чего сама Ли брила голову когда-то. Ну и доведённый до абсурда феминизм… мать его за ногу, так.

Они чувствовали себя в полной безопасности. Все улочки, выходившие на трассу, были перегорожены жёлтыми лентами. В некоторых устьях даже красовался полисмен. Катастрофа… чему-то научила службы безопасности. Жаль только, строчки их инструктажа всегда оплачены дороже, чем люди пожелали бы платить.

Ли пыталась когда-то водить машину. Сказать по правде, всё время, пока у неё продолжалась эта дурь, она испытывала непрерывную благодарность ко всем тем, у кого это получалась лучше. Во всяком случае, её уже не удивляла способность опытного шофёра на всех четырёх колесах буквально отпрыгнуть в сторону от её крошечного таункара, становившегося на редкость неуклюжим, стоило только Ли сесть за руль.

Кэти оказалась больше, чем опытным шофёром. Когда из дворика, отделённого от проезжей части коваными решётчатыми воротами, под истошный вой автомобильной сирены в бок ей вылетела упряжка гнедых, она дёрнула свою колесницу вправо, вплотную к гранитному парапету прежде даже, чем успела об этом подумать. Ли бросило на деревянный борт и хорошо, что не выбросило вовсе. Грянувшись об асфальт на этой скорости, едва ли она сохранила бы в целости много костей. Кстати… неужто Ли и вправду думала, что до сих пор у них была скорость?

Упряжка взбесилась. Ли, бултыхаясь в кузове беспомощным грузом, не сводила глаз с Кэти, всем телом повисшей на поводьях, даже упёршейся кроссовкой в борт и немыслимым образом сохранявшей равновесие на одной ноге. Не помогало. Упряжка белых, от которой разлетались клочья розовой пены, казалось, потеряла чувствительность к боли ртов, разрываемых грызлом. Всё, что Ли знала о лошадях, было почерпнуто ею из художественной литературы. Оттуда же она, скажем, знала, что лошадь, взбесившаяся с перепугу, будет нестись, пока не упадёт. Или пока её не пристрелят. Или пока ее не остановит нечто такое, что она признает над собой большей силой. И сейчас это явно была не Кэти.

Кэти, кажется, это тоже понимала. Поэтому вернувшись к стойке на две ноги, она только направляла коней, чтобы траектория их движения по крайней мере повторяла изгиб набережной. И ещё, вероятно, молилась, чтобы путь оказался свободен.

Мужчина в упряжке, нёсшейся с ними бок о бок, что-то кричал, но Кэти, похоже, отключилась настолько, что слова его были для неё не больше, чем звуком, сопутствующим скачке, вроде топота копыт, или даже только ветра, бьющегося в ушах.

Набережная сделала крутой поворот, и Ли словно рухнула в холодную воду. Дальше дороги не было. Всю проезжую часть перегородил передвижной кран, с помощью которого поднимали из-под воды тот самый экскурсионный автобус. Работа шла, серебристая корма с синей полосой уже показалась из-под воды. Объехать кран было негде. Если бы она знала, что делать, она бы сделала это любой ценой.

Но поскольку, вероятно, она была не так занята, ей удалось сообразить, что мужчина в колеснице рядом обращается к ней. Повинуясь его приказу, она сжалась в комок в углу трясущегося короба. Было не время обижаться на слова, обычно не употребляемые в обществе дам. Некоторое время упряжки, не сбавляя хода, шли, цепляясь осями. Ноздря в ноздрю, так, кажется, говорят. А потом он бросил свои поводья, прыгнул через борт, и их колесница сильно осела влево. Какое-то время казалось даже, что она опрокинется.

Его упряжка шла, видимо, в здравом уме, потому что не будучи понукаема, сразу сбавила темп и отстала. Над ними же вырастала громада крана. Большие глаза страха уже позволяли Ли различать рисунок протекторов колёс, каждое из которых было её выше. Перешагнув через её ноги, отчаянный прыгун встал позади Кэти и схватил поводья прямо поверх её рук. Ли не рассматривала его специально — не до того было. Свободный джинсовый костюм, длинные цыгански-черные волосы, связанные в хвост. Какая-то ассоциация, которую Ли не удалось поймать. И только лишь немного спустя по наступившей тишине, по прекратившейся тряске, по воздуху, который наконец прошел в носоглотку, она осознала, что осталась жива, и осторожно приподнялась, держась за борт.

Пара белых стояла смирно, уткнувшись ноздрями в махину передвижной платформы крана, и словно сама себе удивлялась. Прямо перед носом Ли из свинцовой, покрытой рябью воды торчала корма автобуса. Скользкая округлая крыша наклонно уходила в глубину. Встав во весь рост, Ли ощутила, как холоден нынче ветер.

На крыше утопленника-автобуса стоял человек в одних только обрезанных до колена джинсах. Ну, ещё в мурашках, сплошь покрывавших округлые мышцы рук. Кудрявые русые волосы, круглое лицо. В глазах выражение, знакомое ей из зеркала. Да, она знала, кто он. Вспомнила.

— Я знаю, что это такое, — сказал он. — Я должен тебе больше, чем могу заплатить. Прыгнешь со мной?

Ли медленно выбралась из повозки. Голова была на удивление пуста. За ее спиной Кэти колотила волосатого спасителя кулаками в грудь, вопя: “Психиатры чертовы… мать!” А потом, кажется, рыдала в его объятиях.

Любить можно одного мужчину… или другого. Или одного за другим, или нескольких сразу… Мало ли причин, да и мало ли женщин, которые поступают так или иначе. Перелезая через парапет на качавшуюся под шагами автобусную крышу, Ли думала про бледный свет, растворенный в воде, что раз за разом заставлял ее всплывать.

04-06.10.2002