- Итак, Анемподист ты наш Афиногенович, надобно мне полюбить кого-нибудь да поскорее, - Гарик сидел на скамье и нервно теребил в руках увесистую отцовскую кувалду, подаренную ему в честь дня окончания войны с чурками.
- Полюбить? – старик закончил ковырять в носу и поспешно вскинул брови. – Трубы горят или чего другое? Вообще, для этого дела дома специальные понастроили ради таких… лоботрясов, как ты.
- Да ты что, дед! Чего говоришь-то? Хоть перед братом меня не позорь!
- Перед братом, - передразнил старик, - этой дуре волосатой уже двадцать четвертый год стукнул и стукнул видать отменно – ты глянь на него. Чудо с клизмой! Только и умеет, что сопли пускать, да дрова пилой колоть. Тоже мне, отдали бабке на воспитание, не посмотрели, что у нее самой маразм десять лет назад случился.
- Опять ты за свое! – начал сердиться добрый молодец. – Мне сегодня тест на любовь сдавать, понимаешь? Тест! А у меня ничего не готово.
- Знаю я ваши тесты, - проворчал Анемподист Афиногенович, - после теста на любовь тест на беременность последует. Совсем стыд потеряли! Охальная молодежь пошла.
Гарик поднялся со скамьи и принялся расхаживать взад-вперед по комнате, что-то злобно бурча себе под нос. При каждом шаге доски пола поскрипывали, и дед недовольно морщился. Жутко хотелось любить, но на глаза кроме слабоумного брата никто не попадался. Светало.
***
А началось все три года назад на дневном отделении шестнадцатой кафедры восемнадцатого факультета Богатырской Академии Художеств. После пятиминутной минуты молчания в честь главного преподавателя кафедры, ушедшего на заслуженную двенадцатилетнюю пенсию строгого режима, было объявлено о проведении досрочных выпускных экзаменов по причине выезда академии на уборку подсолнухов в солнечный Уркаган. Тогда еще Гарик и не предполагал, во что это может вылиться. Сразу же после занятий они с друзьями направились в ближайшую таверну, где крепко справили сначала окончание учебного года, затем окончание академии, затем начало экзаменов, а потом и нужду. Отсидев в вытрезвителе до конца следующей недели, Гарик, по свидетельствам очевидцев, пришел домой, собрал походную сумку и, даже не позавтракав, дал подзатыльник старшему брату, который за месяц извел уже третью пилу. После этого Гарик закинул суму за спину, обнял на прощание ничего не понимающего деда и ушел вон из города, высвистывая такую задорную мелодию, что у иных ноги сами в пляс шли.
Долгое время от юного художника не было ни слуху, ни духу. С севера приходили вести о войне с западом, с юга – о перемирии с востоком, а с запада и востока ничего не приходило, ибо не хотело. В газетах продолжали печатать старые анекдоты, объявления о купле-продаже, съеме-одёве, сдаче в наем и в плен; политические новости, новости “торговли и спорта”, новости культуры. В криминальной хронике уже которую неделю обсасывался случай самоубийства доведенного до ручки домового Измаила (беднягу нашли висящим на собственных шнурках в уборной; кто довел его до ручки и помог завязать на ней узел было неизвестно).
И вот, в один прекрасный день зашел в город бродячий гусляр. Старый он был жутко, аж песок сыпался: избы за ним (коль заходил, не выгонять же) выметать приходилось. Ходил, ходил, да возьми и в таверну загляни. Накушавшись там изрядно и будучи сильно под мухой, поведал нараспев всем жаждущим, ожесточенно дергая струны гуслей своих многострадальных, удивительные истории о добром молодце, расхаживающем по миру с сумой походной и совершающем всяческие великие дела и подвиги. Взволновались тогда люди, узнав в герое Гарика, два года назад пропавшего: что же это – там, на чужбине, он подвиги как из глины лепит, а тут, в родном городке, даже нужник вычистить не может, уж тем более – выпускные экзамены из академии сдать. И спел гусляр в ответ другую песнь, где говорилось, будто былинный (!) герой Гарик, однажды хорошо отметив с друзьями окончание Богатырской Академии Единоборств, впал в состояние сильного душевного расстройства и ни за что угостил ни в чем не повинного чародея-туриста (по словам самого Гарика “уж сильно смахивающего на чурку”) порцией тумаков и затрещин. Проснувшись на следующее утро в местном питомнике для сильно дерябнувших, будущий герой внезапно ощутил в голове чужое присутствие. Присутствующий, не вытирая, ног прошел в саму горницу, развалился на стуле и принялся думать… Самое страшное было в том, что думал он не только за себя, но и за Гарика тоже. И мысли, надо сказать, были самыми отвратными. Не выдержав такого напора дикой и чуждой ему информации, добрый молодец мысленно достал отцовскую кувалду, размахнулся ею пострашнее, да со зверским лицом попер на гостя непрошеного. Гость, не долго думая, схватил с полки серебряный подсвечник и дал стрекоча. Заметив пропажу Гарик крайне опечалился и, опять же мысленно, пошел в таверну, где мысленно набрался, но очень даже реально захмелел и остался в том же вытрезвителе спать до следующего утра.
Утром в голову постучался очередной посетитель. На сей раз это была восхитительной наружности девушка. Она скромно вошла в заднюю дверь и уселась на краешек табуретки, устремив взор глаз своих прекрасных на до невозможности изгаженный пол. Гарик забегал, засуетился, достал тряпку, принес из колодца воду и начал надраивать доски. Девушка удивленно взглянула на него и сказала, чтоб не тратил зря силы, а шел, не медля, в кровать.
Прождав минут двадцать герой откинул одеяло и выбежал в чем мать родила в светлицу. Девушки уже не было. Не было также дедовой лопаты, пилы брата и табуретки, на которой сидела девица. Снова загоревав отправился Гарик в таверну, где и наклюкался безбожно, а потом проспал в вытрезвителе до очередного утра.
Наивен будет тот, кто помыслить вздумает, что на этом все и закончилось. Посещения в бедную голову героя свершались ежедневно в течение всей недели. И если сначала герой без особых мудрствований пустил бы к себе первую попавшуюся старушку, страдающую радикулитом, то под конец он даже мертвых старушек к себе пускать не осмеливался. Тем не менее, вещи продолжали пропадать. Наконец, по прошествии семи дней, Гарик заколотил досками все входы и выходы, подпер их столами и скамейками, и никто на этот раз не пришел в его бедную голову.
На выходе из вытрезвителя его уже поджидали. То была пожилая женщина, подрабатывающая ведьмой по совместительству. Она поведала Гарику, что на него было наложено древнее проклятие, называемое “кодированием”.
- Помнишь старого чародея, которого ты таскал за бороду по всей таверне? - спросила она, и Гарик кивнул в ответ. – Это был не чародей, а волхв! Он наложил на тебя древнее проклятье “кодирования”!
- Боже мой… - прошептал потрясенный Гарик, но ведьма продолжала.
- Ровно неделю длился процесс “кодирования”, и теперь твой мозг изнутри закрыт от воздействия алкогольных паров, а привязанность к спиртному вынута из тебя по кусочкам. Настали твои черные дни, мой мальчик.
- Ну и что же мне делать-то теперь? – спросил Гарик.
- Есть одно средство, - ответила ведьма и поманила к себе сухим крючковатым пальцем. Когда герой приблизился на достаточное расстояние, женщина быстро заговорила. – Если ты хочешь раскодироваться, ты должен пройти три испытания: испытание на терпение, испытание на отвагу и испытание на любовь. Только тогда ты вновь обретешь способность восприятия мира в его истинной сущности.
- Да уж, обрадовала, спасибо тебе… - Гарик искоса взглянул на таверну. – Слушай, я брата своего слабоумного уже двадцать один год терплю, неужели это не может сойти за испытание на терпение? А как отважно я каждое утро корову дою! А как я люблю их всех: и брата, и корову, и деда!!! Не поверишь!
- Так, - ведьма нахмурилась, - торговаться вздумал? Я могу уйти, мне это не надо.
- Хорошо, хорошо, я согласен! Готов исполнять твои поручения.
После этого разговора Гарик отправился в путь, в надежде показать людям свою отвагу и пройти первое испытание. Ему было достаточно одного лишь подвига, который добрый молодец незамедлительно совершил. Но по дороге домой герой неожиданно потерялся – случайно сошел с тропинки из зеленого кирпича, которой строго-настрого велела держаться ведьма…
- И до сих пор бродит он где-то, совершая подвиги случайные, в надежде рано или поздно на дом родной набрести, - проорал не в рифму раскрасневшийся гусляр, совсем позабыв о гуслях.
На том его история и закончилась. Поблагодарила публика старика за интересную песнь, налили в бурдюк рассолу на оздоровление, да выгнали поскорее, чтоб про них вдруг ничего сочинить не успел.
Сам герой появился только через год. Люди показывали на него пальцем и перешептывались, старухи крестились, черные кошки обходили стороной. Торговец “курами-гниль” у дома старосты выскочил из-за своего лотка, потрясая грязным листком с намалеванной на нем рожицей и умоляя оставить на рисунке отпечаток легендарного пальца. В ответ Гарик предложил ему запечатлеть на бумаге отпечаток более весомой части своего тела, и торговец тут же отстал.
Возле дома героя поджидала ведьма. Она сердечно поздравила Гарика с успехом и как бы между прочим напомнила о двух оставшихся испытаниях…
Сразу душить старушку герой не стал. Он долго и в красках описывал все те места, где ему довелось побывать, а так же те места, в которых он с удовольствием лицезрел бы ведьму со всеми ее проклятьями и испытаниями. Из беседы старушка почерпнула много новых названий давно знакомых вещей и в дальнейшем часто вставляла их в свои повседневные разговоры, что делало их намного оживленнее.
Когда Гарик, наконец, успокоился, ведьма объявила дату второго и самого главного испытания – испытания на способность любить…
Всего один месяц давался на подготовку, и этот месяц подходил к концу.
***
- Ладно, от меня-то ты чего хочешь? - Анемподист Афиногенович закончил чесать голову и засунул мизинец в правое ухо.
- Ну, как чего, - Гарик снова уселся на скамейку, но кувалду из рук не выпустил. – Надобно мне благословение получить напоследок. Положено так.
- Эх, икать, молотить! Когда на подвиги шел, ничего ему нужно не было, а тут ему благословение подавай! - в сердцах стукнул по столу дед и принялся колупаться в копчике. – Жизнь по любви, я тебе скажу, это не жизнь, а сплошной брак, и если будут в жены кого предлагать, отказывайся. В мужья – тем более!
- Не соплями вязаны! – гордо проговорил Гарик. – Ты и представить себе не можешь, чего я там за границей видал.
- Лучше не рассказывай, я и так плохо сплю, - сказал Анемподист Афиногенович, ковыряя ногтем в зубах. – И желудок у меня слабый.
- Это я давно заметил, - кивнул Гарик.
- Цыц! Как-никак с дедом родным разговариваешь!
- Так ты меня благословишь или нет?
- Да, черт с тобой. Благословляю, только отвяжись.
- Спасибо тебе, дедушка!
- Свободен… От света отойди, не вижу где чесать.
- Может тебе баньку истопить?

Встреча с ведьмой была назначена на девять часов утра. Опушка леса всегда слыла местом опасным из-за разбросанных по ней в беспорядке коровьих мин, и ее старались обходить за километр. Благодаря минерам-самоучкам, которые помечали опасные места красными флажками, многим мирным жителям удалось избежать злой участи, но временами инциденты случались…
Прихрамывая на обе ноги, Гарик брел к лесу, со злостью вырывая попадающиеся на пути флажки. Где-то вдалеке надрывно мычали коровы. Пахло весной.
Когда раскрасневшийся молодец, треща сучьями, выкатился с опушки, ведьма уже была на месте и нетерпеливо перебирала в руках подол длинной юбки:
- Вот ты и на месте, - сказала она.
- Без тебя знаю, - поприветствовал ее Гарик.
- Следуй за мной, мой мальчик.
- Смотри, не смойся никуда, слыхал я про ваши фокусы.
Ведьма медленно кивнула, махнула Гарику рукой и стала углубляться в лес. Еловые ветки больно скребли по лицу, били по затылку, норовили пробраться за шкирку, бросались под ноги цепкими корнями. Стаи комаров, насвистывая до боли знакомую ноту, косяками патрулировали местность и глядели на незваных гостей голодными глазами, но не бросались на людей, не высасывали, жадно хлюпая носами, сладкую горячую кровь, а ждали, видимо, подкрепления, чтобы потом наброситься всей толпой, дико пищащей оравой и запинать до смерти, отомстить за безвременно ушедших братьев и сестер.
Минут пятнадцать спустя ведьма остановилась.
- Ну вот мы и пришли, - сказала она.
Гарик в недоумении закрутил головой. Лес вокруг был все тем же, разве что комары матерились громче, но дела до них никому не было. И только через несколько минут он вдруг заметил избушку, стоящую прямо перед ним. Заросшая по самую крышу мхом и закрытая ветвями елей она была почти незаметна отсюда.
Довольно ухмыляясь ведьма провела гостя в дом, да усадила за старый дубовый стол, услужливо придвинув к нему табуретку. Добрый молодец открыл было рот, чтобы спросить, когда начнется долгожданное испытание, но старушка жестом велела ему молчать и ушла в туалет, откуда вернулась уже с кипой бумаги и пером, да чернильницей.
- Мысли иногда дельные от напряжения приходят, - пояснила она.
Листы ведьма положила на стол перед гостем. Чернильницу с пером поставила подле них. Ушла в темный угол, притащила оттуда табуретку и уселась напротив Гарика, вперив в него выжидающий взгляд.
- Чего это? – удивленно спросил Гарик.
- Тест на любовь, как я и говорила, - сказала ведьма, - начинай, у тебя мало времени. Как стемнеет, я листы у тебя заберу.
- Ты хочешь сказать, что не будет никаких ухаживаний, прогулок под луной, жарких объятий, страстных поцелуев, детей, в конце концов?!
- Почему же? – возмутилась старушка. – Я к твоим услугам.
Гарик судорожно сглотнул и, побелев лицом, ответил:
- Я готов отвечать на тест. Где мое перо? – он схватил чернильницу, поставил ее ближе. - До вечера говоришь? У! Да я за каких-то восемь часов управлюсь!
- Разрешается три раза сходить в туалет и один раз пообедать, - решила хоть чем-то обрадовать трезвенника старушка. – Обедать будешь в лесу: что найдешь – твое.
- И на том спасибо, - Гарик кисло улыбнулся. – Я могу приступать?
- Приступай, милок, приступай. Главное в этом деле – не оступиться.
И Гарик приступил к первому в своей жизни испытанию на любовь. Сколько было вопросов всего, он не знал, а ведал лишь, что на первом листе их насчитывалось больше пятидесяти. Однако какую связь частота стирки носков и умение одновременно делать несколько дел сразу имела с любовью, Гарик и вовсе понятия не имел.
Попадалось в тесте множество других интересных вопросов. “Ведаешь ли ты, кто третьего дня спернул у конюха Архипа новую упряжь?” - был одним из них. Гарик поставил галочку напротив “да”. Подумал и поставил еще одну. А на вопрос: “Ты ли это, сын мой?” - однозначно ответить не получилось. Гарик долго думал, сын ли он того (или той), кто вопрошал или нет, плюнул и оставил вопрос напоследок. Мало ли, как обстоятельства сложатся.
К полудню добрый молодец один раз сходил в туалет и ответил на десять листов вопросов. Голова шла кругом, а прошло-то всего два часа. Ведьма все это время занималась домашними делами. Сначала она затеяла стирку, чавкая где-то сзади мыльным раствором вперемешку с тряпками, юбками и прочим барахлом. Затем носилась по всему дому с веником, поднимая такую жуткую пыль, что на Гарика напал неудержимый чих, и один из листов оказался заплеванным, чернила потекли.
К шести часам вечера лимит на два туалета и обед был исчерпан. Оставалась последняя надежда. Ведьма, громогласно храпя, лежала в кресле-качалке с вязаньем в руках. Одеревеневшие пальцы с превеликим трудом удерживали перо. Место галочек заменили точки. Чернила приходилось подливать уже три раза – пить тоже очень хотелось.
Когда испытание было завершено, Гарик без чувств свалился на пол, очнулся дополз до старушки, дернул ее за юбку и попытался сказать, что все закончено, но неожиданно для себя уснул, обняв ведьму за костлявую ногу. Кое-как отбрыкавшись ведьма поднялась с кресла, отложила вязанье и с удовлетворением взглянула на кипу листов. Дело было закончено. Тогда старушка подошла к двери в подвал, отперла ее, отодвинула засов и закричала вниз:
- Выходи! Все готово! Клиент созрел, - почему-то поморщилась от последней фразы, слегка покряхтывая, подняла с пола кусок глины, отвалившийся от ботинка Гарика, а потом, наконец, удовлетворенно улыбнулась.

Гарик проснулся от нежного прикосновения к щеке.
- Вставай, касатик, - пропел чей-то мелодичный голосок. – Завтрак готов.
Гарик с трудом разлепил глаза, сфокусировал взгляд и… уставился на розовощекую девушку, сидящую рядом с ним.
- Ты… - голос сипел то ли от страха, то ли просто от неожиданности, - ты кто такая? И чья такая?
- Я – твоя будущая жена, - улыбнулась толстушка. – Принимай, какая есть. Нам еще долго жить вместе. И будем мы счастливы с тобою до самой смерти.
- Это… - Гарик опять не мог подобрать слов. – Ты откуда упала?
- Боже мой, какой ты непонятливый, - засмеялась она звонким грудным смехом. – Госпожа ведьма, можно вас на минутку?!
Хлопнула дверь, раздались шаркающие шаги.
- Аюшки! Тутачки я! – она подковыляла и погладила Гарика по голове.
- Что за творение? – показал он на девушку. – Из лесу вышла?
- Это суженая твоя! Последнее твое испытание, - улыбнулась ведьма.
- То есть как? – не понял Гарик.
- Показав свое стремление к любви, ты заслужил ее, однако женись на ней, и третье, последнее испытание очень скоро будет завершено.
Посмотрел Гарик на девушку, посмотрел на ведьму, сел и крепко задумался…

- Знаешь что, - злобно брызжа слюной, кричал на ведьму волхв, - так мы ни одну дочь нашу замуж не выдадим! Я все сделал как надо! Все! И напоил молодцев, и бороду вовремя подставил, и заклятие такое смастерил, а ты все испортила, карга старая!!! Три года коту под хвост! Три! Ты меня слышишь? А? Я с тобой разговариваю!
- Я вот тут подумала, - нахмурившись заговорила ведьма, - а как наши дочурки отнесутся к слабоумному?…