"Чалый звездолёт, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов..." - прочёл Коля Грунькин, снял очки и уставился на продавца, державшего в руке мятый обрывок газеты на немецком языке.

- Что это за тарабарщина? – спросил он скептически, с видимым презрением возвращая ему его товар.
- Откуда мне знать? – ответил тот бойко, - я это, что ли, написал?
- Говорил – переводят. А что это за перевод такой нескладный?
- Так это, я тут что? Не сам же я их делал!
- А кто?
- Да кто ж? Японцы, наверное. А то, может быть, ещё какие китайцы, к примеру. По мне всё одно. Это ж, ить, ишшо при Союзе дело было. Студентик их мне один ваш приволок. Ну, узкоглазенький такой, не из наших краёв, видно. Шёл себе тоже так вот, мимо. Рынок тогда, конечно, меньше был, не в пример сегодняшнему. Но я уже торговал барахлишком всяким, старьишком. Вот он-то мне их вкупе с энтой газетой в завёртке-то и дал. Пусть, говорит, побудут у тебя пока, батя, а я завтра заберу. Только дай ты мне взамен копейку хотя. А то пить, мол, жуть как охота.
Жарко было, как сейчас помню. Оно ить, автоматы тогда на кажной улице стояли. Милое дело! Копейку кинул – вода газированная. Три копейки – вода с сиропом. Вкусная – не то, что сейчас. Эх, враги народа, развалили страну...
- И что дальше?
- Да что? Дал я ему копейку. Даже три. Он обрадовался, и бегом так, бегом... Больше, правда, не приходил. То ли недосуг было, то ли украл он их – почём мне, старому, знать? А вещичка осталась. Я продавать не хотел поначалу. Думал, пригодится самому. Оно ведь милое дело – надел, и читай себе языки любые иностранные. Не дюже складно, зато по нашему, по-расейски. Чуешь?
- Ну-ка, дай ещё посмотрю, - Грунькин водрузил с виду самые обычные очки в металлической оправе на нос, мельком взглянул на своё изображение в витрине магазина, отметил, что в них он будто умнее, и продолжил читать текст в газете.

Каким образом иностранные буквы, проходя через линзы, становились русскими, понять было нельзя. Перевод оставлял желать лучшего, но в целом смысл его был ясен.

"Чеша шкуру головы, капитан вызвал Вальтера, и приказал бегло устранить аварию в отсеках.
-Да, господин майор! – воскликнул чётко офицерский выродок, щёлкнул каблуками и пошёл вон громко подавать команды в коридоре..."

До начала первой пары оставалось двадцать минут. Надо было спешить.

- Ну, дед, и что ты за них хочешь? – как можно более равнодушно спросил Коля, переминая в кармане скудные остатки стипендии.
- Да мне много ли надо, внучок? – хитро прищурился продавец, - только сам знаешь, пенсия у нас какая. Электричество дорожает. За квартиру платить нужно...
- Так сколько?
- Двести, - деловым шёпотом сообщил старик.
- Сколько?!
- Сто восемьдесят, так и быть. Меньше уж никак нельзя. В другое время я б тебе их и так отдал. Но сам понимаешь, пенсию не плотят...

Грунькину до слёз не хотелось расставаться с вышеназванной суммой. В душе он надеялся, что дед запросит от силы сороковник. Но по хищно сверкнувшему во рту пенсионера ряду золотых коронок он понял, что торговаться бессмысленно. Тем более, вещь стоила намного больше. И трамвай уже приближался к остановке. А ещё завтра надо сдавать немке текст в две тысячи знаков, а он за него ещё и не садился...

- Ну, ладно. Из уважения к старости...

Скрепя сердце, Коля отсчитал три полтинника и три десятки, сунул завёрнутые в газету очки во внутренний карман пиджака и, бросившись стремглав к остановке, с разбегу втиснулся в собравшиеся уж было закрыться двери "двойки". Новый учебный день начинался весьма необычно.

Лекцию по информатике Грунькин слушал невнимательно. Прекрасно сознавая, что препод потом на занятии может его "достать", он, тем не менее, никак не мог сосредоточиться. Мысли всё время возвращались к очкам. Не терпелось проверить их в деле. Сколько языков они знают? И всегда ли перевод такой смешной получается? Удастся ли с их помощью перехитрить немку? Надо просто надеть их, и не снимать, чтобы все привыкли...

Зазвенел звонок, пара закончилась. Аудитория зашумела, зашевелилась.

- Равиль! – Коля поймал за рукав намеревавшегося было проскользнуть мимо одногруппника, - дай списать, будь человеком.
- Бери, друг, конечно бери. Почерк если устроит, смотри...
- Сойдёт, мне бы что нибудь, - он чуть ли не выхватил из рук маленького татарина общую тетрадку.
- Только завтра верни, нужно будет.
- Хорошо, спасибо!

Облегчённо вздохнув, Грунькин вышел в коридор и, подумав, направился в туалет. Там, закрывшись в кабинке, с нетерпением надел очки, и хотел было продолжить свои опыты с газетой, когда вдруг в глаза ему бросились странные рисунки, начертанные на зелёных крашеных стенах. Похожие на египетское иероглифическое письмо, они, наверное, что-то значили. Кроме них, встречались знакомые ему символы мужского и женского начал, контуры древних богов... Он приподнял чудесные стёкла – и всё это моментально приняло привычный вид: похабные стишки, предложения трахнуться, картинки, изображающие фаллос во всех ракурсах и сцены соития. Студенческое стихийное творчество: проделки неудовлетворённого либидо.

- Вот те на! – пробормотал восхищённо Коля, - они ещё и наоборот переводят, получается? Интересненько! Что бы это могло...

В этот момент кто-то громко затарабанил в дверь кабинки.

- Скоро ты там? Имей совесть, перемена заканчивается!
- Уже всё, - он с досадой дёрнул за кусок детской скакалки, заменявший давно оторвавшийся заводской шнурок на сливном бачке, открыл защёлку и нос к носу столкнулся с одним весьма экспрессивным парнем из другой группы, имя которого затёрлось в памяти (Миша? Жора?), и потому условно называющимся за свой внешний вид "Цыганом".
- О, а ты с каких пор очки носишь? – спросил его "Цыган", ослепительно улыбаясь.
- Да давно уже, - соврал Грунькин.
- А мне не попадался.
- У меня линзы были, а теперь решил, что так лучше.
- Понятно... Ну, пока. Дай пройду!..

Для того, чтобы попасть в аудиторию, где будет проходить следующее занятие, требовалось подняться на довольно пустынный третий этаж. Сделав это, Коля столкнулся с Витей, Вовой и Ленкой Козляевой. Неразлучная троица курила, стоя на лестничной площадке.

- Я не опоздал? – спросил Грунькин для того, чтобы что-то сказать, и попытался протиснуться мимо них в коридор.

Однако, загородивший своим шкафоподобным телом проход Вова не спешил его освободить.

- Не-ет, - задумчиво протянул изящный Витя, выпустив струйку дыма в потолок, - ещё не-ет...
- Тогда я пошёл?
- Не-ет, - с той же интонацией.
- А что?
- Ты сегодня вечером к нам в общагу не хочешь прийти бухать? – глаза Вити смотрели куда-то в сторону и вдаль, словно курил он не табак, а "травку".
- Разве сегодня праздник?
- Да-а...
- Какой?
- Вторая пятница марта. Разве нея-асно?
- Надо же, я и не подумал, - засмеялся Коля.
- Так давай полтинник на пойло, - вмешался Вова, протянув огромную ладонь.

Деньги эти были последними. Стипендию обещали дать в понедельник. Но ведь надо как-то существовать ещё три дня!

- Я бы рад, ребята, но понимаете, потратился немного, сейчас "на мели"...
- В понедельник отдашь, - не унимался амбал.
- Нет, извините, сегодня дела. Как-нибудь в другой раз.

Вова угрожающе нахмурился.

- Ладно, как хочешь, - сказала в чём-то восточного типа долговязая красавица Танька и подмигнула, - только я должна тебе одну вещь передать. Попросили меня тут. Отойдём?
- Давай, - согласился Коля.

Она бросила в урну окурок тонкой сигареты и, взяв его за локоть, буквально затащила мимо Вовы в коридор, прижала к стене. Её глаза, похожие на две большие вишни, вперились прямо в переносицу Грунькина.

- А очки тебе идут, - томно прошептала девушка и вдруг прижалась своими горячими, пахнущими помадой, ментолом, табаком и ещё непонятно чем, губами к его небритой щеке. Звонко чмокнула.
- Ну, как?

Он только и нашёл в себе сил, чтобы кивнуть.

- Это только аванс. Получка будет вечером.
- А... а за что? – не веря себе, выдохнул Коля.
- У неё и спросишь.
- У кого?
- У той, что просила тебе это передать. Сама стесняется, но очень ты ей приглянулся. Вижу, понравилось?
- Да, - просто сказал он.
- Так придёшь?
- Да, - и последний "полтинник" как-то сам собой перекочевал из его кармана в руку Ленки...

Происшествие это так взбудоражило и озадачило Грунькина, что до конца занятий, да и до самого вечера он пребывал в каком-то невесомом состоянии. Даже про очки забыл.

Компания, в которую его столь неожиданно пригласили, относилась, по общему мнению, к довольно странным, но вместе с тем и "крутым". Они всегда держались вместе, у них никогда не переводились деньги, водка и друзья со старших курсов. Учиться они, казалось, не учились совсем, но преподаватели всегда ставили им высший балл. По сравнению с только вчера закончившими школу другими одногруппниками, они выделялись своей явно выраженной "взрослостью", поэтому с ними толком никто не дружил. Что могло заставить их в столь странной форме позвать ничем не примечательного Грунькина к себе на выпивон, было непонятно. Но раз пообещал, надо идти, и держаться молодцом. Тем более, что полтинник уже заплатил...

Жил Коля пока ещё на квартире на другом конце города – почти час езды на трамвае. Так что выходить надо было заранее.

Вымыв голову с шампунем, побрившись и причесавшись, он надел свою самую приличную рубашку, галстук в горошек, неизменный серый костюм, наодеколонился, положил во внутренний карман очки (на всякий случай), почистил туфли чёрным кремом и к семи часам вечера стоял на остановке.

В двадцать ноль ноль он уже вошёл в фойе пятого корпуса общежития.

- Куды? – грубо спросила его вахтёрша, мужеподобная старуха с повадками конвоира.
- Я... это, там... – промямлил Грунькин, не зная точно, что в таких случаях положено говорить.
- Комната какая?
- Семьсот двадцатая.
- Билет!
- Что?
- Билет давай!
- Какой билет?
- Студенческий, какой же ещё?
- А! – похолодел Коля, засуетился, шаря по карманам.

На его счастье, документ оказался при нём. Он протянул его вахтёрше, расписался в какой-то тетрадке и, пройдя в правое крыло, вызвал лифт и поднялся на нём на седьмой этаж.

Волнение его достигло апогея, когда он столкнулся с необходимостью нажать на кнопку звонка. Ему почему-то казалось, что он ошибся адресом, и сейчас его поругают. Может, даже побьют. До сих пор бывать в "общаге" Грунькину не приходилось, но о нравах населяющих его студентов он был более, чем наслышан.

Несколько раз глубоко вдохнув, Коля решился, и произвёл два или три коротких движения пальцем. Звука он не услышал. Но дверь открылась практически сразу...

- А, это ты, дорогой? Что, опять без очков? – тот самый "Цыган" (Петя? Сергей?), которого Коля встретил утром в институте, радостно улыбался.
- С очками. Не надел просто.
- Ну, иди, иди. Ждут тебя.

Он помог снять куртку и проводил гостя к одной из комнат, откуда доносились звуки музыки и смеха.

- Давай, удачи!

Грунькин постучал и вошёл. Внутри небольшого помещения разместились два сдвинутых вместе стола, уставленных бутылками, стаканами, тарелками с закуской. Откуда-то сбоку тускло светила красная лампа. Протяжно пел магнитофон. За столом сидели несколько незнакомых ребят и девушек со старших курсов. Между ними виднелась широкая спина Вовы Чурбанова. Он что-то увлечённо рассказывал своей соседке, и даже не оглянулся. Коля принялся лихорадочно соображать, что ему надо сказать, но тут на помощь пришла как из-под земли выросшая Танька.

- Привет!

Она подставила свою румяную щёчку, и Грунькин, удивляясь собственной наглости, влепил туда звонкий поцелуй!

- Молодец, что пришёл. Проходи, не стесняйся.

Компания, похоже, "сидела" тут уже довольно долго. Все были пьяные, и никто не обратил на нового человека никакого внимания. Впрочем, водки налили ему сразу целый стакан.

- Да куда мне? – запротестовал было он, но тщетно.
- "Штрафную", "штрафную"! – крикнул кто-то, и вся толпа подхватила, - ну нет, опоздал, так пей!

"Это конец", - подумал Коля, зажмурился и, судорожно глотая, опрокинул внутрь себя сто пятьдесят грамм едкой, как нашатырь, "настоящей" "Столичной". В горле, в носу, в желудке запекло, на глаза навернулись слёзы.

- Нюхай! – сунул кто-то ему в лицо кусочек хлеба.

Он вдохнул. Стало легче.

- Жуй! – потребовал тот же голос, поднося наколотый на вилку солёный огурец.

Он куснул. Горечь во рту отступила куда-то на задний план. Осталось только ощущение теплоты, разливающейся по жилам.

- Ешь! – ему придвинули тарелку с нарезанной колбасой, кусочками сыра и салатом.
- Ага, - наконец обрёл дар речи Грунькин, - спасибо!

Следующие несколько минут он был увлечён поглощением содержимого тарелки. Когда всё кончилось, водка уже по-хозяйски расположилась в каждой клеточке его организма, и Коля вдруг понял, что это хорошо.

- На брудершафт? – Танька села ему на колени и протянула бокал.
- Что это?
- Шампанское, дурачок, - звонко засмеялась она, - будешь?
- Давай!

Они сплели руки, выпили и поцеловались в губы. Грунькин никогда ещё делал этого с девушками. Ему очень понравилось. Голова пошла кругом...

- А теперь – танцевать!

Они встали, прошли в отгороженную занавеской часть комнаты. Козляева положила руки ему на плечи, Коля обхватил её за талию, и вместе они принялись кружиться под звуки медленной, волшебной музыки. Хотя она и была выше него на добрых полголовы, это его ничуть не смущало. Было просто здорово думать, о том, что ты обнимаешь такую необычную девушку, и тебе за это ничего не будет...

Потом музыка закончилась. Они вернулись к столу, и выпили ещё водки. Танька на время пропала, зато появился Витя и ещё один незнакомый парень со шрамом не лбу. Втроём они опорожнили полуторалитровую бутылку "Очаковского", болтая про учёбу, баб и политику. После этого Грунькину захотелось "по маленькому". Он сообщил об этом Чурбанову.

-Пральна, без меня не ходи, - по-медвежьи похлопал его по плечу Вова и протянул рюмку.

Выпили. Пошли в туалет. Там Колю вывернуло. Мучительно нажимая двумя пальцами на корень языка, он подумал, что, несмотря на это, ему ещё никогда не было так хорошо...

Когда всё кончилось, и Вова помог ему умыться, в Грунькине взыграло самолюбие.

"Щас спою..." – подумал он злорадно и, выхватив из внутреннего кармана пиджака очки, надел их на себя, отметив, что как-то уж очень ладно они на носу сидят...

- Только не говори "А", только не говори "А"! – крикнул ему вслед Чурбанов.
- Да ну тебя, - отмахнулся Коля.

В комнате народу заметно поубавилось, но всё-таки человек пять ещё сидело за столом. Решительным шагом продефилировав к магнитофону, Грунькин нажал на кнопку "Стоп" и чисто ораторским жестом поднял вверх одну руку. Жующая и откровенно засыпающая братия с удивлением уставилась на него.

- Друзья!

Он сделал паузу, обведя всех ясным, как никогда взглядом.

- Вы, должно быть, знаете истину о том, что "Е" равняется "Эм Це квадрат"?

Кто-то попытался взять слово, но Коля не дал ему никакого шанса.

- Да, старина Эйнштейн не ошибся. И вот, что я в связи с этим хочу вам сказать: причиной красного смещения является отнюдь не удаление небесных тел от воображаемого центра "Большого Взрыва". Причина совсем в другом. Это расширяется само пространство! Каждая его точка удаляется друг от друга во все стороны равномерно. Двумерной моделью такого процесса является раздувание воздушного шарика. Вы понимаете, что это значит? Нет? Так я вам скажу! Плотность вещества вселенной от этого уменьшается. Соответственно, возрастает скорость света в вакууме! Общая энергия системы не изменяется, но соотношение компонентов – да! Молчите! Слушайте и внимайте! С каждым следующим мгновением единицы расстояния приобретают большее наполнение по отношению ко времени! А скорость света, необходимая нам для контроля над этим самым временем, растёт! Энергия рассеивается, и, если в ближайшие двадцать пять лет мы, люди, не построим двигатели, способные разогнать космический корабль до заветного "Цэ", то пиши – пропало. Заветных "небес" нам уже будет не достичь. Поэтому я предлагаю нам организовать своего рода общество по спасению человечества от неминуемого вымирания. Мы, молодое поколение талантливых учёных, только мы сможем спасти мир, вывести Россию из кризиса и прославить её на все времена! Вперёд, друзья!

Его последние слова утонули в море оваций. Кто-то предложил по этому поводу выпить. Тут же появилась заветная бутылка водки. Зазвенели стаканы. Что было потом, Коля уже не запомнил...

Проснулся он глубокой ночью, на чужой кровати и почему-то голый. Рядом, горячее, словно доменная печь, лежало чьё-то, судя по всему, женское тело. В голове гудело. В горле пересохло. Он с трудом поднялся и выбрался в коридор. По запаху нашёл туалет. Справил малую нужду, потом с жадностью припал к крану с холодной водой. Драгоценная влага заструилась в раскалённый пищевод. Стало лучше. Только мешали очки.

Грунькин попытался их снять, но проклятые дужки будто приклеились к ушам. Он дёрнул сильнее. Не помогло. Тогда он резким движением постарался вывернуть их назад, через голову. Жуткая боль пронзила каждую частичку его воспалённого организма. Что-то захрустело, и по шее медленно заструилась тёплая липкая жидкость.

-А-а-а! – не в силах сдержаться, крикнул он.

Тут же вспыхнул свет, и перед беззащитно-обнажённым Колей возник здоровенный волосатый детина с руками, более толстыми, чем у Грунькина ноги.

-Не ори, слышу! – заявил он, грубо прикрыв ему рот своей жёсткой, как древесная кора, ладонью, одновременно прижав его таким образом к стене, - сейчас будет немножко больно...

В следующий момент огненная игла проширнула голову от виска до виска, и сразу после этого полегчало. Когда он вновь обрёл способность видеть, то заметил, как в кончики дужек очков, которые гигант держал в руке, быстро втянулись тоненькие розовые корешки, и два кусочка мяса, ничем более не связанные, упали на заплёванный пол.

- Скажи спасибо, что в мозги ещё не пробрались, - подмигнул детина, - в рубашке родился. Держи свою долю. Здесь пять миллионов. Только учти – они всё равно будут тебя искать.

Он поставил на пол возле Коли небольшой кейс и исчез так же внезапно, как и появился. Плохо соображая, Грунькин схватил чемоданчик, и, шатаясь, в чём мать родила, бросился вон из туалета, из секции, из общаги... Уже выбежав на улицу, он заметил, как на седьмом этаже вспыхнул свет, в окнах замелькали тени, но не остановился, а только прибавил ходу...

А нуль-шишиги всё шуршали в чёрных дырах, сетуя на падение скорости света...