Оставалось почти семьдесят лет, но что можно сделать за такое ничтожное время? Тем более, что уже несколько столетий у меня болела голова и иногда прихватывало сердце... “Дурацкая идея весь этот конкурс!” — в очередной раз подумал я, кидая в рот таблетку аспирина — “Надо сделать перерыв. И отдохнуть... Прогуляться”.

Я шел по Земле, по улицам и заглядывал в окна домов. Я смотрел в лица людей. Я искал в них себя и не находил...

Красота мира уже давно перестала меня удивлять, заставляя порой даже сомневаться в своем существовании. Люди сейчас убивали мою веру, как две тысячи лет назад убили любовь...

Когда-то очень давно я был обычным молодым демиургом, который только-только научился творить жизнь, но который (как и все молодые) верил, что это доступно лишь ему. Будущее казалось мне безоблачным, да и что такое облака я тогда ещё просто не знал. Я жил и пытался творить счастье, я создавал эмоции и дарил их всем. Каждый демиург нес свое добро, полагая, что на самом деле его добро самое лучшее, доброе и главное... Откровенно говоря, я был посредственным демиургом, но я сотворил Кота, который мог приносить счастье и умиротворенность, и потому был счастлив сам. Я был уверен, что смогу создать всё: любой мир, существо, жизнь и... самого себя. Каждый создатель в глубине своей души хотел прославиться, ведь слава это, пожалуй, единственное ради чего стоит жить...
Большую часть своего времени я проводил в общении с другими творителями. Скромно хвастаясь своими работами, обсуждая творения Мастеров, мы никогда не переступали рамок, скрывая за уважением страх оказаться хуже чем все. Даже Мастера, снизошедшие до бесед с нами, никогда не превозносили своего умения, никогда словом не сомневались, что любой из нас не сотворит лучшего...

Тогда-то и объявили конкурс. Конкурс, в котором не участвовать мог лишь тот, кто был либо слишком ленив, либо был способен открыто признать отсутствие у себя таланта, что хуже, чем поражение. Условия были просты, а ограничений практически не существовало. Срок хоть и был установлен, но что менее постоянно, чем время? Для кого-то жизнь могла сосредоточиться и в меньшем мгновении, а у кого-то время развития и любви было гораздо длиннее... Нужно было придумать что-то необычное и оригинальное, что не оставило бы равнодушными не только Мастеров, но и других участников конкурса, чтобы и они могли признать превосходство победителя.
Принесший весть о конкурсе был скромен. Он обладал всеми шансами победить и потому предпочитал, чтобы об этом говорили другие. Может, именно он разбудил мою гордость, заставив вступить меня в борьбу. Я хотел, чтобы все поняли, что именно я лучший. Хотел понять это сам.

Настало время и родственные души были забыты и оставлены. Все дела и планы перенесены на будущее. Каждый начал творить.
Я удалился в небытие и начал размышлять. Я сознавал, что необходимо создать совсем не Кота и не что-то подобное. Кот мог привлечь внимание доброй и одинокой души, но что могло тронуть сердце другого Демиурга?
Я размышлял, развлекаясь тем, что создавал из Небытия тела и снова погружал их в Ничто…
Что-то столь похожее на нас самих, что-то столь же уверенное в своих возможностях и не меньше нас сомневающееся в них! — вот что должно было сделать меня победителем. Или большим оригиналом, что тоже неплохо. Пародия, но не сатира. Налёт схожести. Ассоциация, но настолько отдаленная, что и мысли не должно возникнуть, что это мы. Иначе как в глубине души...

Небытие озарилось...

Я создал твердь — тела, которые неслись из центра небытия, и чтобы они не улетели сразу, подчинил их строгим законам. Я заставлял одни тела обращаться вокруг других, принуждал их излучать и поглощать силу. Я вдохнул в них страсть к жизни, познать, которую им было не суждено... Тела летели, сталкивались и разбивались; осколки смешивались, проникали друг в друга. Твердые и тяжелые тела превращались в ядра, обволакиваемые материями более мягкими и легкими. Некоторые тела покрывались жидкостями, которые тут же превращались в твердый лед — небытие не дарило тепла.
Я смотрел на это бесконечное движение и только-только начинал понимать, какую страшную работу мне предстоит проделать. Даже если я не успею в срок, я её не брошу, а буду продолжать... Я смотрел на движение и начинал осторожно управлять им. Осторожно вдохнув капельку силы в тела, я заставил их превратиться в газ, который мог сохранить тепло — энергию, которая скоро превратится в жизнь. Твердь превращалась в жидкость, жидкость перерождалась в пар. Огонь жег камни, которые, сгорая, уходили черным дымом в небо, а на их место вскоре дождем пришла вода. Образовались материки и океаны. Множество океанов на, множестве планет, созданных мною. Я смотрел на сушу и видел пустоту, которую мне предстоит наполнить жизнью. Я смотрел на жизнь, которая зарождалась в водах, и не мог дождаться мгновения, когда она словно ковер покроет землю. Заселит весь мир.

Я много работал и много ждал, пока на землю не ступила нога первого существа, вышедшего из моря. Берега постепенно покрывались зеленым ковром, который был готов впитывать в себя мою силу и тепло, приносимое лучами Солнца. Молниями птиц устремились к солнцу отрастившие крылья рыбы. Жизнь шла по земле семимильными шагами.

Огромные гиганты и маленькие до невозможного существа населяли мир. Травы и плоды служили пищей. Служило такой же пищей и живое населявшее мир... Я долго ждал. Я смотрел, созерцал, пытаясь найти крупицу зарождающейся живой души... Я ждал, а жизнь продолжала искать свою добычу, чтобы даже не ощутив горечи потери, вернуть её туда откуда с таким трудом извлек её я.

Но разве можно сотворить душу?

Я ждал, а в это время холод осторожно наполнял мне сердце и остужал весь мир. Я смотрел на то, как вокруг всё умирает... Грусть разрывала меня. Творения сотнями теряли жизнь, замерзая во льду и снегах. Мир постепенно принимал мое поражение.

Я шел по Земле, по скрытым во льду лесам, заглядывал в норы, где ещё
теплилась жизнь. Может, искал надежду, которую мог подарить мне мой мир? Боль терзала меня, и я закрывал глаза, чтобы не видеть страданий, о которых скорбело лишь одно, моё сердце. Моя душа. Я закрыл глаза, но не смог отвратить слуха, когда его коснулись странные, непривычные звуки.

Я обернулся, взглянул: существо, никчемное, крыса плакало над телом своего сородича. Скулило и... казалось, взывала к моему милосердию. Ко мне... Я знал, оно не видит меня, но взывает к тому, что явилось причиной его личного горя, к тому, кто мог всё исправить.
Мог ли я раньше представить как, то чему я определил неприглядную роль пищи и мусорщика в животном круговороте оказалось величественнее нежели те, кто должен был стать царем этого мира, способным понять боль которую принес я. Миг назад казалось, что я не мог испытывать большего горя убивая свое творение, а теперь готов был проклинать свою “великую прозорливость”. Нужна ли душа тому, кого опекают настолько, что остается только есть и расти?
Нужен ли разум, чтобы поглощать ту пищу, которая сама хочет, чтобы её съели?

Слёзы мои ещё не засохли, но в душе уже засветилась надежда.

Прошли столетия, и мир уже не был похож на то, каким я сотворил его изначально. Он был всё также прекрасен. Зелень и голубизна наполняла его, а по ночам тьма освещалась далекими звездами. Только исчезли прекрасные и большие животные, которые так и не смогли пережить холод в моей душе. А в остальном всё осталось почти как прежде: птицы парили под солнцем, воды скрывали в себе рыбу, а на земле искали себе пищу звери. Только уже не те, что были раньше. Я снова и снова ждал. Иногда, я гулял по Земле, вдыхал её воздух, омывался в её водах и сознавал, что всё это хорошо. Может, и не стоило желать большего?

И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их.
Первая книга Моисеева.
Бытие 1:27.

И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло твое лицо?
Первая книга Моисеева.
Бытие 4:6.

Сон демиурга — дела насущные. Проснувшись, я знал, что желаю, и как добиться того, к чему стремилась моя душа. Я осмотрел стаи существ, обитавших в скалах, искал в них добро, искру будущего. Две особи скрылись и жили вдали от других животных. Казалось, им больше никто не был нужен. Я дал им познание счастья. Лес, в котором они жили, был плодовитее других, здесь не водилось хищных гадов и агрессивные звери обходили его стороной. Однако наученный прошлым, я не принес в их жизнь бесплатного счастья. Я лишь дал возможность его добыть. У существ не было длинной шеи, чтобы срывать плоды, не было крепкого клюва, чтобы взрывать землю в поисках корешков и червей. Зверь не смог бы поднять палку и бросить её в сладкий плод. Зверь не укрылся бы от холода шкурой. Зверь не стал бы кормить слабого, не успев насытиться сам.

Были ли эти существа зверьми? — Наверное, уже нет.
Стали ли они демиургами? — Не знаю. Я нарек их людьми.

Я окружил их своей незаметной любовью, я наблюдал за ними. Они жили и размножались. Дети их уже познали юность и в счастье учились жить. Время текло и братья, казалось лишь недавно познавшие любовь к породителям и друг другу, готовились вкусить новой любви. Молодая самка, женщина, познавшая счастье жизни, могла ли она сама породить ту ревность и злобу, которую ощутил обделенный брат? Смерть окропила землю кровью.

А я бежал от людей. Я бросил их на произвол судьбы. И это было жестоко: они вскоре должны были истребить друг друга, оставив за собой мирный и тихий мир... Я даже думал так лучше, ведь и такой мир прекрасен. И у него есть право на жизнь, как и шанс на победу.

Плоть от духа моего, что ищешь в злобе и боли?

Скоро уклонились они от пути, который Я заповедал им: сделали себе литого тельца и поклонились ему, и принесли ему жертвы...
Вторая книга Моисеева.
Исход 31:8.

Долго я не интересовался судьбой людей, а когда, наконец, вспомнил, то был поражен изменениями. Я хотел наделить птиц прекрасным пением, но они уже сами свистели свои прекрасные трели, я хотел разукрасить морских рыб, но они сами покрылись пестрыми одеяниями и мерцали ими в свете теплого солнца. Я хотел забыть про людей, но... они не исчезли, не растерзали друг друга. Они покинули сад, где не было страха. Они посеяли страх кругом. Звери боялись их, да и птицы облетали стороной поселения. Дерево, огонь, металл, даже жилы животных были поставлены на то, чтобы охранять человека. Чтобы нести миру смерть. Но самое странное было не это и даже не язык, которым они научились изъясняться, а идеи, составляющие их мысли.

Любовь, добро — что может быть прекрасней, но откуда тут взялись злость, зависть и... жертвы? Идолы, странные боги, идеи, которым они поклонялись, жаждали крови и постоянных молитв. Песни, возносимые за вечерним костром, были совсем не похожи на те слова, которые дарили друг другу молодые сердца немного позже. Может, когда они взрастут и забудут кровожадные заветы старцев, которые и теперь неугодны юным умам.

Откуда берутся старцы, как не из тех же детских сердец?

Тяжесть и боль не всегда рождала в людях злость, иногда наоборот, объединившись против страшной опасности, они становились добрее... Но мор и потопы, которыми я пытался закрепить в их сердцах любовь, оставались в памяти лишь на время, забываясь при первых распрях. Эти существа не знали равенства, хотя всей душой хотели стремиться к нему. Противоречия — вот что они собой представляли. И я не мог их любить. Я смотрел безропотным наблюдателем, бесчувственным судьей. Мне ли судить их? Ведь в их существовании повинен я сам. Я уже и не пытался менять мир и не думал в нем жить лишь иногда бродил по нему, пытаясь узреть в нем себя...

Но он сказал им в ответ: род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему...
От Матфея
Святое Благословение 12:39

Так я шёл по Земле, пытаясь найти утешение и надежду. Боль и унижения человеческие всюду ранили меня, но я шёл, смотрел и слушал... И проникнув однажды в скопление людей, услышал я голос молодой, но уверенный, преисполненный мудрости старцев, но лишенный их глупости и безумия. “Не противься злому” — говорил он, — “Просящему дай”. В заворожении я внимал его словам, и верой наполнялось мое сердце: если не я, демиург этого мира, то вот Человек, дух от моего духа, даст миру то, что не смог подарить я.
Я смотрел на дела его, я слушал слова и внимал всему, что он говорил. Добром была наполнена его душа, и если и был ещё один демиург в этом мире, то это был он. Творитель людских сердец, он не обманывал себя и других. Он верил в свое добро сам. Деяния его были не велики, но слова необычны и потому слухами полнился мир. Ему приписывали чудодейственные возможности, говорили, что он сын Божий, а он всего-то и был обычный родом, но необычаен умом. Где проходил он, собиралась толпа; его слушали, не перебивали. Тот, кто пытался запутать его, вскоре сам говорил, как и он, и... переубежденный, верил. После ухода, его не могли забыть. Да и можно ли забыть столь непривычное добро и искренний взор? Долго ещё появлялись рассказчики, утверждавшие, что были чудесно излечены или воскрешены им и, заслужив себе краткую славу, славили тем его… Иисус, как прозвал его народ, шёл по земле, но слава шла впереди. Везде, где проходил его путь, он был встречаем радостью, но также и завистью. И... просьбами. Мог ли простой человек, создание земное, воскрешать мертвых, когда я творил жизнь по строгим законам? Мог ли простой человек лечить там, где уже организм не хотел бороться с недугом?
Отказывая в чуде, потому что не мог сотворить его, юноша рождал в людях гнев. Добро, которому он учил, не могло перевесить того зла, которое люди начинали видеть в нем.
Слава, слепая зависть и надежды людей погубили его...

Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу всё место сие.
Первая книга Моисеева.
Бытие 18:26

И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастения земли.
Первая книга Моисеева.
Бытие 19:25,26.

Долго не знала Земля моего присутствия. Долго я боялся вернуться, чтобы, вернувшись, не сгубить здесь всё. Не я принес в мир добро, но люди научили меня гневу...
Гнев да удивление дарил мой народ. Вернувшись, я уже не увидел тех дикарей и скотоводов. Воистину, эти люди — плоть моего духа, ведь не научившись ещё толком жить, они во всю пытались творить… Жилища подобные башням, стремились ввысь, птицы из металла пронзали небо. Даже рыбам нашлось подобие…

Демиурги. Убийцы!

Они мечтали создать искусственный мозг, и они же морили голодом таких, как они… демиургов. Там где раньше брат убил брата, теперь погибали семьи. Ложь всесильных, жестокость всевластных… Месть и ненависть, страх и бессилие…

Что ты познала Земля?

Разделив землю границами, разрушениями и убийствами, человек, возомнил себя Богом, кем даже я не мог себя назвать и судил, убивал и истреблял живущих… Человек, возомнивший себя бесом, бесчинствовал и неволил других.
Человек, захотев стать безумным, стал им…

А я шёл по земле… У меня болела голова и мне совсем не хотелось любить людей. Я заглядывал в окна и если не видел боль, то встречал жестокость и ненависть. Где-то плакали дети, и шёл снег. Я размышлял…
Я думал о конкурсе и том, что впустую растратил веру в добро. Что уже не смогу ни любить, ни представить кому-то этот мир. Гнев, живущий здесь, мог поразить демиурга, кто как не я знал об этом?

Проще создать новый мир, чем исправить этот… Но я не могу творить…

Девочка. С прекрасными голубыми глазами. Таким я когда-то создавал небо… Она смотрела на меня и… видела?!

“Боженька! Не уходи. Мама сказала, что ты бросил, покинул нас, и папа из-за этого начал пить. Мама любит его, только плачет. Прости меня за всё, только сделай так, чтобы она не плакала…”

Осталось почти семьдесят лет… Девочка, спасут ли твои дети мир, как ты сделала это сейчас?

Господи, прости меня за то, что я создал этот Мир.
Прости меня, если Ты есть.