Пахта-сала, приют странника.
Отдохновение тела и угомон чувств. Всё включено: ести варят стряпухи искусные, и постелю стелят раздевщицы опрятные, и спят с гостьми юницы усладительные.
А что? Зело и вельми.

Странник ли я? Безусловно. Как и любой мимоидущий по жизни.
Нельзя жить оседло, ибо седло жесткое и от него мозоль на жопе. Прирастаешь душой к вещам и людям. Превращаешься в местоимение.

Никому ничего – вот свобода.
Юницы опять же.

***

Невнятное лицо портье, скользящий открывающий жест, милости просим. Зачем ему моя милость? Бессмысленная мантра.
Фойе, похожее на аквариум. Уютный грот респешна, администраторша в рюлексовой коже шевелит плавниками ресниц. Ваши документы позвольте… Позволяю. Хоть насовсем себе забери. Мне их просто лень выкинуть.
Ключ, меню ресторации, пачка глянцевых рекламок. Ещё раз милости просим.
Рыбка заводит руки за спину – и одним длинным изощрённым движением стягивает блестящую чешую. Бюстгальтера на ней нет. Зато есть собственно бюст довольно крупного калибра и татуировка готическим шрифтом – Е=мс2. Располагайтесь. Чувствуйте себя, как дома.
Но мне не надо, как дома. У меня нет дома. Он мне не нужен и противопоказан.
Презрев нательную живопись, иду к лифту, а ресепшионистка взмывает к потолку, ниже пояса у нее натуральный русалочий хвост. Самобытно, да. Не хватает только дуба с ветвями из сказки светоча.

Лифт с воем стартует вверх.

1011. Номер написан мелом на двери. Открываю, вхожу.
Стандартный одноразовый интерьер. Зеркала завешаны тряпками. На обратной стороне двери имеет быть старый ватман с «Планом эвакуации». Красные стрелки согласно сбегают по лестницам. В слове «эвакуации» жирно замазано «ва» и сверху фломастером стоит исправленный вариант «я». Вокс попули.

Это «я» – я. Временный жилец, насельник, гость. Без корней и якоря.
Жизнь временна по своей природе и жить её надо тоже временно. Не цепляться зубами за воздух, не высаживаться на островки привязанностей, не садиться на брачную мель – плыть, плыть по времени и во времени.
Никому и ничего.

***

По утрам коридорный стирает номера и пишет новые: тасует двери, как шулер колоду.
Одноразовые горничные меняют бумажное белье. Одноразовые юницы в масках услаждают тело. Одноразовый телевизор показывает одноразовые передачи про утонувшую Атлантиду, где враньё, бардак, политика и смерть.
Я плыву мимо, незаметный и ненужный. Не жалею, не зову, не плачу, не верю, не боюсь и не прошу. Даже не отражаюсь в зеркале.
Я – бессмертен.