1.

Ты хорошо поешь, трубадур, - голос старшей из Собирательниц нарушил тишину, - Ты хорошо поешь… но с нами тебе нельзя.
Почему?! – Алессандр вскочил, не скрывая раздражения и разочарования.
Ты не умеешь петь. По домам, бабоньки, - оглянулась она на подруг, - Завтра вставать до света.
Ох, и правда, засиделись! – сладко потянулась невысокая толстушка на противоположной стороне круга. – Ловок ты глотку драть, шельма! Не из лесовиков, часом? Я б за таким в лес пошла-а-а… лесовики, сказывают, ла-асковые-е…
Вокруг захихикали, задвигались, словно эта немудреная шутка развеяла наконец накрывшие площадь чары, сплетенные талантом молодого певца.
Смотри, Басивка, узнает Дубек! – смуглая быстроглазая соседка пихнула толстушку в мягкий бок, - Он тебя приласкает!
Женщины засмеялись в открытую. Алессандр, хоть и был расстроен, а тоже невольно хмыкнул. Даже он, пожив в Лютинаевке всего три дня, успел узнать, кто в доме шорника хозяин.

Собирательницы расходились неторопливо. Одна за другой проплывали тенями мимо угрюмого парня, задевая его подолами широких цветастых юбок, склоняя головы в благодарности за его искусство. Последняя остановилась прямо перед ним, поймала взгляд.
Мое слово верное, не отказываюсь. Приходи послезавтра до полудня, и я уступлю тебе один по оптовой цене…
Спасибо, Лютава.
Женщина вздохнула, понимая, что он не придет. Покачала головой - укоризненно зазвенели серебряные кольца серег – ничего больше не сказала, ушла, оставив юношу наедине с его обидой.

Почему, ну почему?! Ну, почему же?!! – Алессандр в сердцах несколько раз тряхнул лютню, поднес к лицу, будто именно от нее ждал ответа.
Лютня загудела жалобно и сердито. Ее хозяин тут же опомнился, легонько коснулся инструмента пальцами, - так утешают нечаянно обиженную возлюбленную.
Прости, подружка. Ты не виновата… - вздох, грустный аккорд, - И никто не виноват, наверное… Я ведь знал… просто надеялся…
Они опустились вдвоем на холодную землю – человек и его лютня – опустились в молчании. Костер догорал, сыпал искрами, шипел сердито, скорее подчеркивая, чем нарушая, тишину.
Алессандр лег на спину, закинул руки за голову. Прибывающая луна часто мелькала в разрывах стремительных ночных туч. Странно, а ведь здесь, внизу совершенно нет ветра, - лениво подумалось ему. И вот любопытно, показалось, или действительно набольшая как-то странно произнесла слово “петь”? Словно вкладывала в него особый, только посвященным открытый смысл. Так или иначе, а ее отказ не оставил ему выбора. Он уверен в себе и в Миранде, значит, у него все получится.

2.

Ложились они молча, да и за весь ужин не сказали друг другу ни слова. Лютава задула светец и скользнула под общее одеяло со своей стороны постели. Будто случайно, задела рукой мужнино бедро. Липат не отозвался, но и не отодвинулся, будто ничего не заметил. И дело было совсем не в том, что нынешней ночью не полагалось. Просто так случилось, что никогда больше ему не хотеть ни касаться жены, ни обнимать ее, ни утешать. Одна мысль о вожделенных когда-то губах вызывала в нем теперь лишь брезгливое презрение. Завтра уж так и так придется, но сегодня… сегодня он никому ничего не должен.
Женщина отвернулась, подтянула колени к груди, выдохнув придушенный полустон. На миг Липат почувствовал жалость к ней, постылой, но только на миг. Ему не в чем себя винить. Он подождал чуть-чуть, прислушиваясь к тихому, ровному дыханию жены. Хорошо, что Лютава всегда засыпает быстро. Когда-то его это забавляло, теперь – устраивало.
Эй, Лю! – окликнул негромко, проверяя чужой сон, - Спишь?
Осторожно выбрался из-под одеяла, оделся. Сапоги обувать не стал, нёс в руках, ступая так, чтоб не скрипеть половицами. Заботливо смазанные накануне дверные петли повернулись бесшумно.

Липат задержался на крыльце, нервно зевнул, стал обуваться. Плотный туман тянул к нему от земли липкие холодные пальцы. Странная это ночь, между весной и летом, - подумал Липат сбегая по ступенькам и по пояс окунаясь в белесую муть. Странная, и, чего греха таить, страшноватая. Такая же, как и та, первая, год назад. Тогда все обошлось, - попытался успокоить себя, но не помогло. Тело покрылось гусиной кожей, зубы застучали непроизвольно, так что он едва не прикусил язык. Скорее бы добежать…

Лютава изо всех сил старалась дышать мерно и спокойно. Сухие воспаленные глаза невидяще смотрели в темноту, зубы сжимали угол подушки, ногти впивались в ладони. Давно, очень давно покинул ее дар быстрого сна.
Свет рвущей облака луны скользнул по стене, впущенный приоткрывшейся дверью, и померк. Сопение, возня на крыльце. Легкий шаг, переходящий в бег, растворяется в тумане. Капелька крови из прокушенной губы пятнает белые простыни.

***

Поле Богини (П. Великой матери, Черное П.) - относ. небольш. участок степи на южн. границе миф. страны Рун. Раз в году, в перв. день лета, П.Б. покрыв. черноцветом, симв. силы, вражд. земле. Жрицы культа П.Б., т.н. собирательницы проживали в обители Матери-на-Луте (некот. ученые отожд. его с совр. Лутосом).Отправление культа заключ. в собирании ч-цв. на всей территории П.Б., сопровожд. обязат. песнопениями, и в последующем ритуальном коитусе на очищ. от “скверны” земле. Это должно было гарант. плодород., мир и процвет. Счит., что неисполн. или неверн. исполн. ритуала влекло мор, голод, войну и т.п. (см. Черномор, Три Войны страны Рун). Культ П.Б. не допускал собират.-мужчин. Муж., дерзнувшему сорв. ч.-цв. грозила немедл. кара за святотатство – немедл. смерть. Исключ. сост. истинно любящие. (см. Роальдо, Элинор) Чрезвыч. сильн. афродиз. ч.-цв. ценился дороже золота, особ. больш. спросом польз. среди алх. и парф., Алхимикус сообщ., что ч.-цв. “от мужской руки цены в этом мире нет”. (Энциклопедия преданий и легенд народов Мира, стр. 1053).

3.

Значит, ты просишь руки моей дочери?
Да, господин Эро.
Выцветшие глаза с белками, многократно перечеркнутыми красными дорожками, не мигая уставились на просителя. Этот цепкий взгляд смутил молодого человека, почти напугал. Алессандр с трудом поборол детское желание убежать и спрятаться под одеяло. Он вздернул подбородок, сознавая, что движение вышло скорее смешным, чем мужественным, но уж лучше так...
Старый аптекарь внезапно улыбнулся, грустно, но доброжелательно:
Пойдем, мальчик, присядем, поговорим, - на сложенные к его ногам жениховские дары он так и глянул.
Дурной знак, решил Алессандр, следуя за хозяином дома к креслам у камина. Но почему? Чем я нехорош?
- Всем хорош, - будто прочитал мысли Алессандра аптекарь, - Дело, увы, не в тебе. Мне очень жаль, что так вышло. Я не снимаю с себя вины, - тут господин Эро помолчал, тяжело вздохнул. – Я не должен был брать тебя учителем к моей дочери. Она молода, вела замкнутый образ жизни и читала слишком много рыцарских романов. Ты – молод, романтичен, и образ принцессы из высокой башни будоражит твое пылкое воображение. И, конечно, вы вдвоем вообразили, будто любите друг друга...
Мы не...
Молчи, мальчик. Вот сейчас ты сидишь напротив меня, и мнишь Миранду Белой королевой, себя – ее рыцарем, а меня – старым черным зловредным драконом. Ты кстати хорошо помнишь сюжет “Роальда и Элинор”?
Да, но... – юноша покраснел. Как раз вчера он пел для Миранды именно эту балладу, и не без умысла.
Значит, помнишь, как победить дракона?
Помню, но при чем...
При том, что не все в старых сказках ложь, есть и намеки. Черный дракон это, конечно, метафора. Драконов не существует. По крайней мере, здесь, в этом мире. А вот все остальное - чистая правда. Белая королева действительно сидела взаперти в своей Белой башне. И Роальдо действительно раздобыл черноцвет, для ее освобождения. Дело в том, мальчик, что королева Элинор страдала чрезвычайно редкой формой эльфьей болезни. Она была лишена темной половины души. Слышал про такое? Вижу, что слышал. Хотя про такое в песнях не поют. Вот и понадобился черноцвет, сорванный рукой мужчины… Ты понимаешь, к чему я клоню, мальчик?
Миранда…
Да. Миранда не может покинуть этот дом. Более того, она не может покинуть даже своей комнаты. И конечно, она не может быть физически близка с мужчиной. Для нее выйти из-под моих защитных заклятий - смерть. Медленная, уродливая и мучительная. А если ты попытаешься совершить невозможное, но окажется, что ты заблуждался насчет истинности ваших чувств, то это будет означать смерть для тебя. Быструю и неотвратимую. Так что уходи сейчас, уходи живым. И не вини старика.
Алессандр молчал долго, очень долго. Смотрел в огонь, барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Потом коротко глянул в лицо аптекаря. Оно было бесконечно усталым и каким-то опустошенным. Совсем не драконье лицо. Юноша встал:
Вы абсолютно правы, господин Эро. Я ухожу, - дошел до порога комнаты, обернулся, - Но я думаю… нет, уверен, что смогу вернуться.
Эро дождался, пока дверь за юным гостем захлопнется, прищелкнул пальцами, подзывая к себе закупоренную бутылку. Сегодня есть, что отметить. Наполнил хрустальный кубок, полюбовался игрой янтарных бликов на его гранях, сделал небольшой глоток и одобрительно кивнул. Взгляд его выражал злорадное удовлетворение.

4.

Липат остановился на краю леса, тяжело переводя дыхание. Он ждал. Прислушивался к ночным шорохам, старался не поднимать глаз, не видеть освободившегося от туч неба. Наконец, из темноты долетела тихая песня. Легла под ноги мужчине светящейся тропинкой. Липат ступил на нее смело - не первый раз. Там, на другом конце, его ждали.
Ненаглядная… жить без тебя не могу… люблю… люблю тебя… Осинка моя… ну скажи, любишь ли? Вижу, знаю, что любишь…
Русалке не дана человеческая речь, но лицо ее говорит лучше всяких слов. Девушка в его объятиях была ослепительно, невозможно прекрасна, - а значит любила.

…А потом:
Нет, остаться не могу… сегодня не могу… ты же знаешь… я должен… Лютава…

…Прекрасное лицо омрачилось, чуть постарело.
Нет, ты не должна… она ничто для меня… но смерти ей не хочу…

…Глядя на отражение восхода в зеленых глазах:
Да, любимая, да… никуда не уйду… только ты… только мы с тобой… навсегда… и пусть оно всё…

5.

Не спала, ждала шагов на крыльце, легкого сквозняка, приподнятого одеяла... “Что ты? - Спи, на двор ходил”. Не дождалась... Петушиный крик прозвучал приговором. Вот тогда и взвыла волчицею, выгнулась в сухих слезах, скатилась на пол. За что, Богиня, за что? Не служила ли я тебе верою-правдою – с рождения предназначенная? За что, муж мой? Не любила ли я тебя больше жизни своей? А ты дня не мог подождать! За что жизнь отбираете?

“Их всегда бы быть ровно дюжине. Ровно дюжине, да без одной. Когда кто из них на покой уйдет, молоду берут, предрожденную. Меньшим же числом в Поле не ходить. Песни не завесть, зла не превозмочь. И тогда не наверстать и за два-шесть год, что несделано за единый день. Хворь в земле пойдет, будут мор да глад, воевать придут люты вороги. Но безмужнюю в Поле брать не сметь - смерть ей лютая, неминучая…”

А и нужна ли она, теперь? Жизнь?
Лютава одевалась быстро, привычно. Пятерней, наскоро, распутала косу, заплела, связала узлом на затылке. Вышла во двор. Не заметила ясного, свежего утра, не закрыла дверь дома. Какая разница? Пустой теперь дом, ничей.
Себя не жалела, его не проклинала. Не последней и не первой пришла за околицу. Привычно влила свой голос в пение. А дальше ничего уже не имело значения. Только бархатные лепестки, как крылья ночных бабочек. Руки, быстро обрывающие черные головки цветов. Постепенно тяжелеющая корзина за спиной. Неумолимо приближающийся вечер, когда на краю поля ее никто не будет ждать… Скручивающееся тугим узлом в животе непреодолимое, звериное желание…

6.

Алессандр вынырнул из сна рывком, жадно глотая воздух. Ночной кошмар не удержал позиций, отступил быстро, не оставив даже брошенных знамен-воспоминаний. Вчера трубадур и не заметил, как заснул прямо на деревенской площади, у костра.
Тьфу ты, чуть не проспал!
Чувствовал он себя прекрасно. Молодость прощает своему обладателю очень многое, в том числе и трехчасовый сон на влажной земле.

Трава за околицей была высокой, совсем летней. Прекрасно, подумал юноша, ныряя в нее с головой, и ежась от посыпавшейся за шиворот утренней росы. Прекрасно, никто не заметит. Ага, вот и они!

Когда Собирательницы молча и неторопливо двинулись прочь от селения, Алессандр осознал, что его предосторожность была излишней. Наверное, если бы он вышел голый, обвешанный бубенчиками и станцевал перед ними джигу, они и то ничего не заметили бы. Просто прошли бы сквозь него, пугающе целеустремленные. Парень, не пытаясь больше скрываться, последовал за процессией, отставая шагов на тридцать-сорок. Что-то неуловимо странное было в движении женщин. Может, он еще недостаточно проснулся? Но нет, точно – делая шаг, Собирательницы словно бы исчезали из одной точки, чтобы тут же возникнуть в другой. Интересно, когда они начнут петь? Столько легенд ходило о Песне Богини… было бы здорово, если бы он смог перенять мелодию. Наверное, он стал бы самым знаменитым трубадуром на свете.
Замечтавшись о грядущем величии, Алессандр не заметил, как потерял из виду процессию. Спохватился, припустил бегом. Остановился, оглянулся вокруг. Этого не могло быть, но все-таки было! Ни позади, ни впереди – ни единой живой души. Хуже того, куда-то пропала деревня с высоким частоколом угрюмого леса за ней. Алессандр опять рванулся бежать, споткнулся, чуть не упал. Глянул под ноги, понял, что дороги тоже нет. Кажется, он испугался… пока не очень. Пока еще не утратив надежду. Откуда-то издалека доносся легкий, неуловимый почти звук. Песня! Наконец-то! Он нашел, он вышел, все в порядке…

Не думал ни о Миранде, ни о назначенном себе подвиге. Бежал из последних сил, а мелодия оставалась такой же далекой, на грани слышимости. И только когда упал, сдался, уткнулся носом в землю, признавая поражение, песня начала приближаться. Не снаружи, изнутри. Она становилась все ближе, все явственней, громче, и он поддавался, подчинялся, растворялся во властном ритме, освобождался… Небо опустилось низко, коснулось глаз, и было оно живое, черное, трепещущее тысячей бархатных крыльев…

7.

Милая курносая девушка вертится перед большим бронзовым зеркалом, улыбается сама себе, гримасничает. Высоко подбирает волосы, а потом отпускает, и они рассыпаются по плечам сотней тонких темных косичек.
Миранда, спать пора!
Да, отец, – лукавая рожица в зеркале ответно высовывает розовый язычок, - Уже сплю!
Сейчас проверю! – доносится шутливый рык.
Мира ныряет в мягкое гнездо, устроенное на кровати из перин и пуховых одеял, недовольно морщит носик, жалуется:
Жарко…
Постель вздыхает, как усталая нянька на любимое, но капризное чадо. Одеял становиться заметно меньше.
Еще! – просит девушка, но на этот раз постель непреклонна. – Ну, и ладно. Спать!
Свет в комнате медленно гаснет. Миранда закрывает глаза. Интересно, где сейчас Алессандр? Милый мальчик, такой смешной. Отец сказал, что он даже свататься приходил. Глупый! Она совсем не собиралась за него замуж… А теперь вот куда-то пропал. И почему-то грустно… но не очень…
Папа, придешь поцеловать меня перед сном? – тихо, почти шепотом.
Я поцелую тебя во сне, ласточка.
Сон ее легок и светел. Как всегда, впрочем.