Разрешите войти, сэр?
Входите, сержант. Тяжелый был день?
Как обычно, сэр. Вы хотели видеть меня.
Да. Ваш рапорт, по поводу О’Доннела. Мне бы хотелось объяснений. Что за проблемы накануне выпуска?
Сэр, курсант О’Доннел – лучший в ближайшем выпуске! Отличные показатели, безупречная дисциплина, он будет отличным офицером, сэр!
Вольно, сержант. Я прочел внимательно. И я согласен, курсант О’Доннел – один из лучших, если не лучший в выпуске, однако ты довольно туманно выражаешься по поводу пункта 7б.
Я не уверен, сэр.
Сядьте, сержант, и поговорим без протокола. Это ведь началось не вчера?
Нет, сэр. Поступали донесения. Первые можно было списать на случайность. Но служба душевного здоровья не верит в случайности. Они несколько раз проверили, тенденция налицо.
Как думаешь, сержант, у него не может быть иных причин? Волнение, переутомление? Выпускной курс, все-таки. Когда был последний медосмотр?
Парень пашет, как зверь, сэр, но он совершенно здоров. И еще… Я не упомянул об этом в рапорте, сэр, но… У него над койкой – фотография девушки.
Как и у всех остальных, сержант.
Так точно, сэр, только для О’Доннела эта фотография ничего не значит.
Ты уверен? Он пишет ей, все письма подшиты к личному делу.
Тут невозможно ошибиться, сэр. Это не сразу заметишь, он хорошо маскируется, ведет себя как все. Но поверьте моему опыту, сэр.
Хорошо, сержант. Надо спасать парня. У нас пока есть время, и, к счастью, у нас есть средства. Академия еще будет гордиться выпускником О’Доннелом.
Так точно, сэр.

***
Мальчики были – как на подбор. Высшие офицерские курсы при космической академии могут себе это позволить, иногда я думаю, что за их фейс-контроль по совместительству отвечает кто-то из нашего начальства. Все может быть, не зря же их душевное состояние в ведении нашей службы. Они ввалились, разгоряченные после церемонии и традиционного банкета, спеша урвать последний кусок свободы, пусть эфемерной. Они были готовы к самым невозможным приключениям. Мы тоже были готовы. Мы всегда готовы, как скауты. Я молча наблюдала из-за шторы, как завертелась старая, как мир, карусель. Мальчики получили золотые насечки на свои кортики, теперь им надо расслабиться. Академия может предоставить своим выпускникам самое лучшее, а самое лучшее – это мы и есть. Дей разливала напитки, отпускала шуточки, не переставая пристально следить за происходящим, одно удовольствие наблюдать, как она дирижирует этим живым оркестром. Давненько меня тут не было. Впрочем, ничегошеньки не изменилось. Все как обычно, двое или трое практически сразу исчезли на втором этаже, остальные решили совместить приятное с приятным: выпивка сегодня тоже была бесплатной.
Своего “клиента” я вычислила минут через десять. Изображений нам не дают, это дополнительная гарантия, но ошибки быть не может. Он хохотал, как все они, и шлепал по задницам девочек, только я не зря ем свой хлеб. Знакомые симптомы. И случай запущенный. Всегда нас вызывают в последний момент. Однако, ничего страшного. Такое случается не столь уж редко. Фактически, чуть не в каждом выпуске найдется хоть кто-то, статистика – упрямая вещь. Для таких вот крепких орешков и существуем мы, артисты своего дела.
Сцена готова.
Мой выход.

***

Я сразу заметил ее только потому, что сидел лицом к двери. Да и то – с некоторым трудом, потому что она прилагала все усилия к тому, чтобы остаться незамеченной. Девушка вошла в бар и застыла у двери, прячась в тени, задержалась там, оглядывая зал, потом шагнула вперед. Она пробиралась к стойке лет сто, не меньше, останавливаясь и оглядываясь, раз или два казалось, что она обратится в бегство, но девушка брала себя в руки и продолжала путь.
Справедливости ради стоит сказать, что бар “У Дэй” - очень приятное заведение, а мои однокурсники даже в самом развеселом состоянии остаются офицерами и джентльменами, хоть иногда и не выглядят таковыми. Однако незнакомка никак не могла знать об этом. Казалось, она дорого дала бы за то, чтобы оказаться в каком-нибудь другом месте или в какое-нибудь другое время. Как и я сам.

Девушка помахала барменше и застыла у стойки, бросая вокруг немного испуганные, но внимательные взгляды. Ищет кого-то. Это понятно. Что еще такой девушке делать в баре, пусть даже самом респектабельном во всем городке? Не похоже, чтобы она была завсегдатаем подобных мест. Веселье, царящее вокруг, не задевало ее даже краем, она стояла в полной тишине, как на острове. Никто не обратился к ней ни словом, ни жестом. Я отхлебнул из бокала, изо всех сил стараясь не пялить глаза, смотреть вскользь, чтобы не оскорбить незнакомку, но что-то явно творилось с моим зрением. С каждым взглядом она казалась мне все более похожей на кого-то. Безумно похожей. Или нет? Неужели я напился? Еще один взгляд. Голубая пелерина чуть запыленного дорожного плаща оттеняет сияние каштановых волос, но какого цвета ее глаза? Трудно сказать, может быть потому, что ресницы так длинны. Щеки разрумянились от холода, но лоб бледный, рот маленький и плотно сжатый, с трех шагов, а именно столько нас разделяет, я не могу заметить косметики на ее лице. Сколько времени это продолжается? Мне вдруг начинает казаться, что в баре никого нет, кроме нас двоих, и тогда я поднимаюсь, делаю шаг и произношу сакраментальнейшую из фраз: “Леди, не могу ли я вам помочь?” Взгляд незнакомки устремляется на меня, мгновение она колеблется, затем произносит чуть слышное “благодарю вас”, и мое сердце (правду пишут в дурацких романах) замирает, пропуская удар, после чего несется вскачь. Потому что я узнаю ее, и вижу, что в этот же миг она узнает меня. Мне хочется зажать рот рукой, чтобы с него не слетело имя. То самое имя, о котором не упомянуто ни в одной из моих анкет, которое я никогда не произносил вслух ни наяву, ни во сне, ни в бреду, ни даже под “колпаком” психической профилактики.
Лицо ее как будто освещается изнутри, правда, глаза еще смотрят недоверчиво, и мое имя она выдыхает чуть слышно и слегка вопросительно. Но мне кажется, что сказанное повисло в воздухе и каждый может увидеть, услышать, понять. Нет уж. Никто не должен заметить, что пол ушел у меня из-под ног.

Я чуть заметно качаю головой и предлагаю ей руку. Девушка легко опирается на нее. Я исподволь осматриваюсь. До нас никому нет дела, но я не могу быть уверен ни в чем. Мы должны казаться обычной парой, самой обычной из обычных, иначе я пропал. Проходит вечность, прежде чем мы пересекаем зал и еще одна, пока мы не оказываемся за занавеской, в нише, за крохотным столиком, где Дэй иногда выпивает рюмочку-другую с самыми любимыми клиентами, и где она не позволила повесить ухоглаз. И только теперь я называю ее по имени.

Камилла.
Это имя льдинкой перекатывается на языке, и я задыхаюсь от холода и нежности.
Камилла.
Это глупо прозвучит вслух, но все эти годы я жил мыслью о тебе.
Камилла, были дни, когда я думал, что навек потерял тебя. Иногда мне казалось, что я не могу вспомнить твоего лица, но это чушь, как можно забыть этот взгляд, улыбку, завиток каштановых волос у щеки.
Я не рассказывал о тебе друзьям и не знакомил тебя с мамой, я даже не простился с тобой, я не хотел, чтобы кто-то мог догадаться о тебе, потому что я уже тогда знал, на что иду.
Я хочу быть хорошим солдатом. Я был хорошим курсантом и надеюсь стать неплохим офицером. Я знаю свой долг и готов выполнить его до конца. Но у солдата не должно быть секретов от его родины, а у меня - есть. Ты, Камилла.
Я пошел служить добровольно. Война не собиралась заканчиваться, и выбор был невелик: пойти на офицерские курсы или дожидаться повестки и трубить рядовым. Рядовые выживают реже, а я собирался вернуться. Домой, Камилла. К тебе, Камилла.
Военные тайны – самые строго охраняемые, но слухи все равно ходят. Больше всего на свете я боялся, что они отнимут у меня мою тайну. Ради того, чтобы сохранить ее я даже предавал тебя понемногу, Камилла. Простишь ли ты меня? Я взял с собой фото Дженни, я писал ей обычные письма, и отдавал незапечатанными в канцелярию, как положено. Я рассказывал обычные байки и смеялся чужим рассказам. Я поднимался с девочками на второй этаж, я жил, как все, я был как все, я не мог им позволить сделать это со мной.
Я не просил тебя ждать, я не смел надеяться, мне просто нужно было сознание того, что ты есть, Камилла.

Камилла держит стакан обеими руками, не снимая перчаток. Ее немного знобит, но она бодрится. Как она нашла меня? Чего ей стоило добраться сюда? Кто ей помог? Она выглядит усталой, нет, измученной, но счастливой, и мне не хочется думать о том, что этот подарок судьбы так мимолетен. Сегодня выпуск. Завтра нас переводят. Завтра.
Я не задаю вопросов, я просто смотрю на нее, пытаясь досыта насмотреться, за те пять долгих лет, что разделяли нас и за те неисчислимые годы, что разделят снова.

Ты совсем не изменилась, – я безумно банален, но то, что я хочу сказать ей – не выразить словами.
А ты очень изменился, Брайан, - ее улыбка чуть горчит, и мне хочется своротить горы и потушить солнце, или зажечь новую звезду, но только смыть, растворить эту горечь.

***

Клиент готов. То, что произойдет дальше, в комментариях не нуждается. А кто хочет подробностей – может открыть любую бульварную книжонку. Только будет намного лучше, ведь я – не героиня бульварного романа и не шлюха из бара. Я – дипломированный суккуб на службе ЕИВ. И даже не пытайтесь представить себе, на что я способна, вам все равно не светит, разве что вы окажетесь одним из моих клиентов. Однако особо не рассчитывайте на это. С большинством из вас прекрасно справляются мои “младшие сестры”.
Безумно хочется посмотреть в зеркало, но я гоню искушение прочь. Все эти тайно хранимые в душе возлюбленные, в сущности, на один лад. Брюнетки, рыженькие или блондинки – не суть важно. Их объединяет нечто иное. Немного досадно, что на самом деле таких девушек не бывает, правда?

***

Получите, сержант, и распишитесь. Здесь все, за вычетом обычного процента.
Спасибо, крошка. Хорошая работа.
И сотрите это выражение с лица. У меня, между прочим, офицерское звание.
Прошу прощения, мэм.
Что с вами, сержант? К чему этот похоронный вид?
…
Отвечайте, сержант!
Я чувствую себя немного предателем, мэм.
Понимаю. Неприятно обнаружить такое накануне выпуска. Но это не ваша вина, сержант. Обычно такие проблемы снимаются на младших курсах, так что это упущение ваших предшественников. Не казните себя, вы сделали все, что могли и успели вовремя. Страшно подумать, с какими трудностями пришлось бы столкнуться нашей службе, если бы не ваша бдительность.
Я не об этом, мэм.

Бросьте, сержант. Я знаю, о чем вы. Неужели мне нужно читать вам лекцию о необходимости таких мер? В подготовку офицеров вложено столько средств, что правительство хочет иметь гарантии. Все возможные гарантии.
Мы живем в цивилизованном, гуманном государстве. Поэтому мы не делаем ничего необратимого. Мы даже не забираем у офицера душу в залог, как у рядовых. Мы берем только часть, каплю. Каплю, которая может взорвать самую железную дисциплину, побудить нарушить самый строгий приказ, которая составляет вечную угрозу благоразумию, несет в себе возможность предательства или дезертирства. Элемент нестабильности.
И, между прочим, мы возвращаем им это, когда они выходят в отставку. По желанию, конечно. Тем, кто доживет, конечно.

Я не произношу этой тирады вслух, зачем толочь воду в ступе? Небрежным жестом отпускаю сержанта, он отдает мне честь и уходит, бережно неся фиал с частицей света, заключенной в нем, а я отправляюсь восвояси, на ходу составляя рапорт о неправомерности слишком либеральной модификации пункта 7б для сержантского состава и контрактников.

Что ни говори, пока парень на службе – ему вовсе ни к чему способность любить.