Чалый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов. На узкой полоске пустынного пляжа стояла тоненькая девушка и кормила булочкой чаек. Альберт Энштейн в творческом озарении разрывал на груди старенький свитер, сразу обнаруживая под ним голое тело с вытатуированной формулой.
- Интересно, очень интересно... - пробормотал Щеглов, не сдержав-таки вздоха: после полуторачасового хождения по огромному дому художника он уже просто не знал, что еще сказать.
- Н-да?.. - скептически отозвался Шенгелия, пыхнул трубочкой и тут же скривился.
Щеглов не интересовался живописью, но не отказываться же от частного приглашения наимоднейшего художника? Тем более, что приглашал без жены... Гость теперь жалел об этом: Ленка бы хоть нашла, что сказать. Щеглов снова посмотрел на звездолет, тот под взглядом послушно всхрапнул и затрясся, гавкнули, оскалясь, гончие. Забавно, да...
- Вы знаете, я ведь первый раз вижу подобного рода... Творчество, и, наверное, не вполне еще могу оценить. Но впечатление очень, очень сильное!
- Нравится, да?
Щеглов едва не матюкнулся: да сколько ж можно восхищаться, чтоб до тебя дошло? Цветочков не припас, уж прости! Нет, надо откланиваться, по дороге пивка, и к Ленке с докладом.
- Ты вот что... Пойдем вина попьем. Ты писатель, я художник, нам всегда есть про что поговорить, ага? - Шенгелия схватил гостя за локоть и уверенно потащил из комнаты. - А картины... Я тебе потом подарю одну. Или две, хочешь?
- Эдуард Николаевич... - скромно улыбнулся Щеглов, охотно шагая в сторону вина. - Ну что вы! Это же какие деньги!
- Э! Деньги! Есть такие люди - я сам заплачу, чтобы у них в доме мои картины висели! - художник и писатель оказались в увитом диким виноградом маленьком внутреннем дворике. - Здесь садись, фрукты кушай, вино пей, только сам наливай! Прости, я сейчас!
Хозяин проворно убежал куда-тов комнаты, мелькнув в полумраке белым пиджаком. Щеглов наполнил из кувшина высокий стакан и с облегчением вытянул затекшие ноги. Вино оказалось вполне ничего себе, даром что род компота, а неожиданно сочная груша сразу же оставила следы на рубашке. Писатель подумал, что от пива можно будет отказаться... Даже нужно, все-таки обещал завтра прислать статью, ну разве только с собой пару бутылок, чтобы перед сном... Ветер шуршал зеленью, солнечные лучики как живые бегали по плиткам пола, где-то неподалеку закричали чайки. Неужели подарит? Вот Ленка обалдеет! И продать всегда можно. Нет, не всегда, выйдет парень из моды - хрен продашь... Хотя, смотря за какие деньги, с другой стороны...
- Вот! - Шенгелия хлопнул на столик груду мятых листов. - Вот, дорогой, что я хотел тебе показать!
- Ммм... - Щеглов залпом выхлестал вино и опять потянулся к кувшину.
Не все так просто, искусство требует жертв... Никогда не знаешь, где нарвешься на графомана. На той неделе через жену в дом пробралась учительница литературы со стишками о травинках, теперь вот этому суперживописцу неймется. Что ж, по крайней мере здесь пообещали расплатиться...
- Сразу хочу сказать, - Шенгелия нацепил на нос внушительные очки и теперь походил на худощавого филина, - я за перо взялся не ради славы, не ради денег. Мне хватает, поверь! Один исторический вопрос меня заинтересовал... Пятьдесят лет назад мы позволили украсть у себя победу, мы продали ее, политиканы наши продали, а писатели молчат! Ты понял, о чем я?
Щеглов понял и снова потянулся к кувшину, заодно переставив его поближе. Третья война Ближнего Круга, в которой Илирия, уничтожив половину военного потенциала Ливлэнда, согласилась на вполне подозрительный мир. Чем же мог увлечься такой человек, как Шенгелия? Конечно, осада Нью-Хаарлема. Или удивит?.. Не удивил.
- Да! Танталово масло! Когда нас принялись пугать уничтожением Вселенной, мы спасовали и с тех пор живем с оглядкой на этих ублюдков! Воспользовавшись разработками наших же ученых, ливлэндцы нашли предсказанные Лукиным сплавы именно там, где они и должны были находиться, на Нью-Хаарлеме! Ты читал Лукина?
- Нет, - писатель закурил и даже позволил себе улыбнуться. - Но некоторые мои знакомые относятся к Лукину как... Как к не совсем обычному человеку.
- Лукин - гений! - Шенгелия обиженно насупился. - Это тебе правительство лапшу на уши кладет, потому что вовремя его не послушало! Э! Танталово масло есть! Ты же сам писал про эти... Ну... Нуль-шишиги!
- Да это не то! - Щеглова даже скрутило от возмущения. - И я всего-то в одной книге, давно, еще когда фантастику писал!
- Ладно! - взмахнул рукой хозяин, как бы прощая собеседнику малодушие. - Ладно! Но Танталово масло было получено! И его вез крейсер "Салливан", прорвавший блокаду, они половину своих сил положили на то, чтобы "Салливан" вырвался! Просто так?
- Ну... Говорят, там были их архивы... Или что-то связанное с чужими... Много есть вариантов, - осторожно заметил писатель, уже поспорив сам с собой на сотню, что имеет дело с некой "альтернативкой". - Крейсер-то потерялся, никуда не прилетел.
- Чушь! Много есть вариантов обманывать народ, а правда одна! Мы упустили победу, потому что испугались Танталова масла! Громов, зажавший их на Нью-Хаарлеме, не испугался бы, и они знали Громова, поэтому им нужно было вытащить оттуда этот груз! - Щеглов послушно молчал и художник-патриот позволил себе продолжить потише. - Запал ко Вселенной, кнопка, которая свернет этот мир обратно в ничто, существует - это доказано теоретически Лукиным, и яснее ясного видно из результатов той войны. Сделанного не воротишь... Я, собственно, решился вспомнить о таком человеке, как майор Борзыгин. Не слышал о нем, да? А ведь майор с эскадроном торпедных катеров патрулировал тот самый район, где прошел "Салливан".
- Ну и что? - выпитое вино помогло Щеглову вмешаться. - Эскадрон - это девять катеров, да? И что он мог сделать с крейсером?
- С каким крейсером!! - снова возопил Шенгелия. - Вот, послушай, я тебе немного почитаю - просто чтобы ты понял, да?
Гость еще глубже вжался в плетеное кресло и приготовился к худшему. Нуль-шишиги вспомнил, начитанный какой... И когда только успевает картинки свои сотнями малевать? Еще движущиеся. Передвижник-самодвижник. Хренов. Ну, что же майор Борзыгин будет делать с ливлэндским крейсером? Чахлый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов. "Дважды Герой Объединенных Графств Ливлэнда адмирал Джордж Салливан" получил столько повреждений, что иной линкор уже развалился бы на куски. Вот как завернул, видно мастера цвета! Бесконечная вибрация корпуса не давала до предела уставшим людям ни минуты покоя. Бледными тенями сновали они по палубам корабля в неровном свете аварийного освещения, под то и дело взревывающие сигналы о разгерметизации. Потеряв четыре пятых хода, соблюдая строжайшее молчание на всех частотах, крейсер пятнадцать дней шел на соединение с Хайтаунской группировкой. Оставалось не так много, но на шестнадцатые сутки в рубке раздался голос Эндрю Хамильтона:
- Командор! Девять судов противника класса Е.
- Мы замечены? - ровным голосом поинтересовался командор Коэн, оторвав глаза от монитора.
- Они ложатся на наш курс, командор, - прохрипели в ответ динамики. - Они сканируют нас.
Коэн взъерошил непривычно отросший седой ежик и попросил Хамильтона докладывать о маневрах противника: рубка полностью ослепла после прорыва блокады Нью-Хаарлема. Примерно через час стало ясно, что боя не избежать, и тогда командор включил циркулярную связь.
- Товарищи! Всем нам через многое пришлось пройти, но я верю, что в тяжелый час вы найдете в себе новые силы. Родина доверила нам самое дорогое, что у нее есть: наш груз. Это наша победа в войне. Это мирная жизнь наших детей и внуков. Но неугомонный враг снова сумел нас выследить, торопится устроить нам последнее испытание. Девять шакалов идут за нашей кормой, девять торпедных катеров илирийских стервятников. В другое время мы смели бы эту нечисть одним залпом, но... Эти сволочи знают, как изранен наш корабль! Но они не знают другого! Они не знают, на что способны ливлэндцы, когда надо защитить свою страну! Я в вас верю, дорогие мои. Всем занять места согласно боевого расписания. Все.
- Разделились на три звена, - тут же сообщил Хамильтон. - Обхват будет.
- Ну идите сюда, мрази... - Коэн потер припухшие от недосыпания веки и застучал по кнопкам. - Что же у нас тут осталось...
Осталось от боевой мощи крейсера очень немногое, и командор это прекрасно знал. Единственная, хотя и очень слабая надежда была в том, что никакое сканирование не позволит илирийцам понять, насколько плохи дела у противника. Если ждать до последнего, улучить момент и ударить из всего, что еще может плеваться огнем... По крайней мере можно попробовать защитить ходовую часть.
Майор Борзыгин не знал мыслей командора, но упускать израненный крейсер не собирался. Специально дождавшись от командиров катеров града вопросов, он тоже произнес небольшую речь:
- Эскадрон! Мы поймали рыбу! Охрененно толстого, жирного, породистого карася-рекордсмена!
- "Салливан"? - не в меру догадливый Петровский, судя по прерывающемуся голосу, просто прыгал в кресле пилота. - Иван Степаныч, тот самый "Салливан", да?!
- Крейсер "Салливан", единственный прорвавшийся из Нью-Хаарлема, - игнорировал поспешившего подчиненного Борзыгин, - приплыл прямо к нам! Он едва ползет, этот кусок железа, но очень хочет утащить в нору... Что, Петровский?!
- Полный трюм Танталова масла! - завизжал лейтенант.
Эскадрон, сгрудившийся в девяти рубках вокруг командиров катеров, разразился оглушительными воплями. Да будь этот крейсер только что сошедшим со стапеля, да будь он линкором, да будь он хоть сверхкораблем чужих - они не отпустили бы его и тогда! Сегодня полсотне илирийцев выпало счастье.
- Дырочки сверлить?!! - орали Борзыгину ошалевшие бойцы.
- Да! И побольше, а то в задницу орден воткнут! И счета откройте, кто пропил! И разводитесь, кто женат! - майор усмехался в усы при каждом взрыве энтузиазма. - Вот только надо перенести маслице с крейсера ко мне на борт, и тут же конец патрулированию, конец войне, летим ко всем чертям водку пить!
Щенячий восторг в эфире смолк, сменившись горячим дыханием.
- Командуй, майор, - выдохнул Чепраков, очень старый лейтенант. - Засиделись мы с тобой в званиях...
- Обхват в три звена, разведка боем, цель - высадка!
- Дача в Сочи, дача в Сочи! - пропел лейтенант Петровский, выскочив из кресла и награждая команду ласковыми пинками. - Ходи живей, рванина! Жесткие скафандры, к абордажу товсь! Ну кино, ей Богу, кино!
Не в силах сдержать волнение, командир бегом помчался в гальюн, на ходу расстегивая комбинезон. У писсуаров уже стоял один человек, но Петровский в спешке не заметил, кто именно.
- Передавим комиков! - выкрикнул илирийский патриот, атакуя струей неуставной окурок. - Будет им мировое господство, ебтурдыбурды, агрессивно-послушное большинство, верно?!
Но Щеглов не ответил, поглощенный собственным мочеизвержением. Сколько же он выпил этого солнышка консервированного? Какая разница, вот оно убегает, ни следа в голове не остается. Зачем люди вино пьют? Трата времени и денег. Наконец не то, чтобы вполне исчерпавшись, но решив, что на этот заход хватит, писатель застегнулся и побрел искать обратную дорогу. Большущий дом у этого засранца... Как бы не заблудиться.
Так и есть: пойдя на свет Щеглов выскочил не во дворик, а на пляж. Возле самой воды стояла девушка и кормила чаек булочкой с изюмом. Потерявшийся писатель закурил и двинулся к ней уверенной походкой знающего себе цену человека. Дважды упал, но птичья кормилица не обернулась, что позволило Щеглову спокойно отряхнуться и представиться:
- Андрей Щеглов!
Девушка подскочила, выронила булочку и обернулась, однако быстро справилась с естественным при виде известного писателя волнением и улыбнулась. Между ними завязался непринужденный разговор, в ходе которого Щеглов постоянно извинялся за причиненное беспокойство, а девушка пыталась забрать у него галантно поднятую булочку. Голодные чайки орали чуть ли не матом. Наконец они пошли по мокрому песку и Щеглов заговорил более связно.
- Вы красивая. Только в бедрах какая-то широковатая... Но оттого, что вы такая тощая, вам даже идет! И волосы у вас очень красивые. Чистые.
- Я рада, что вам нравится. Простите, что отвлекаюсь на чаек, но скоро придет один старичок, он не любит, когда кто-то их кормит кроме него. Молчит, но сердится, - девушка улыбнулась так очаровательно, что Щеглов снова вспомнил о жене. - А я про вас что-то читала. Слово такое смешное... Нуль-шишига, вот!
- Глупое слово! - возмутился писатель. - Да я всего-то один раз... Ну в молодости... А этот идиот Обнинский привязался! Козел! Он же в литературе ни черта не понимает, он же не критик, а хохмач, клоун! Колонку свою даже так назвал потом, "Нуль-шишиги Обнинского". Козел! Сам ничего придумать не смог, сволочь!
- А мне кажется, очень приятное слово. Вот знаете, была такая легенда про богатыря, у него был чалый звездолет и какая-то огромная дубина. Он ей Гончих Псов разгонял, знаете эту сказку? Наверное, эта дубина как раз называлась Нуль-шишига.
- Да нет же! - Щеглов сел на песок для устойчивости. - Нуль-шишиги вовсе не разрушители миров, это Обнинский, козел, не прочел как следует! Наоборот, они создают новые миры, каждая - зародыш Вселенной, и когда нуль-шишига взрывается, то появляется такая черная-черная дыра, вход в этот новый мир.
- Ой, как красиво, - девушка разбросала последние крошки, частью просыпав их на сидящего собеседника. - А заглянуть туда можно?
- Нельзя, - загрустил Щеглов. - Все дело в падении скорости света.
- В падении скорости конца света! - брякнул проходящий мимо седой старик в разодранном на груди свитере, достал из-за пазухи начатую буханку и продолжил массовое осчастливливание чаек.
- Вот! - ткнул пальцем в старика Щеглов. - Вот еще один знаток! Вот там, - палец ткнул в сторону дома, - сидит один знаток, а тут другой! Специалисты по нуль-шишигам! Еще Обнинский третий! А ведь литература она... Она должна писаться внутрь, в себя как в дыру, а не про войны с маслом!
Писатель решительно встал и пошел в открытое море, жаль нечем было дать гудок. Девушка что-то испуганно воскликнула, нервная чайка от волнения нагадила в набегавшую волну. Щеглов умылся и повернулся лицом к берегу. Бьющая в спину вода помогала стоять ровно, океан он... Он понимает.
- Что он там понаписал! Ну что! Думает, если стиль поправить и людей раскрасить, эта хрень в книгу превратится? Так он думает? Нет, ничем я ему не помогу, потому что людей не раскрашивать надо, а знать! Да!
- Вода холодная, - сказала девушка.
- Дура! Сама холодная! И я этих людей знаю! Он вот про юнгу ливлэндского не пишет, Томаса Хаксли, так? Потому что он его не знает, а я, я - знаю! Ему было всего пятнадцать лет, он убежал в космос за впечатлениями. Не было ни одного шанса, что ему удастся остаться на флоте, Тома должны были выкинуть к чертям сразу по обнаружении, но началась осада Нью-Хаарлема. Мирное население планет системы гибло миллионами под нашими бомбами и его просто пожалели.
В экипаже крейсера пацана постоянно избивали - так уж вышло, сперва пожалели, потом решили, что он всем должен. Том был единственным чернокожим на корабле, это тоже доставило ему хлопот. Но мальчик продолжал рисовать. Я не сказал? Он был художником. Редчайший талант медитативного моментального рисунка.
- Какого? - переспросила ошеломленная девушка.
- Моментального медитативного. Он был гением, этот пацан, и знал это.
- В списках "Салливана" не было никакого Хаксли, - подал голос старик, демонстративно не оборачиваясь.
- Теперь есть, - Щеглов совершенно успокоился и даже замерз. Он выбрался на сушу и стащил мокрую рубашку. - Я же его знаю, и вы теперь немного знаете. Том Хаксли, мальчик из хорошей семьи, гениальный художник, юнга с "Салливана".
Ливлэндцам удалось усыпить внимание торпедоносцев и неожиданным залпом уничтожить два кораблика. Борзыгин засек все огневые точки и отдал приказ швартоваться вдоль всего корпуса, что и было выполнено. Абордажные группы вышли наружу в жестких скафандрах с резаками и очень скоро илирийцы проникли на крейсер. Тут и начался настоящий бой.
Численное превосходство оборонявшихся - команда крейсера составляла около шестидесяти человек даже после всех потерь - не сыграло никакой роли, различна была подготовка бойцов. Регулярно отрабатывавшие нештатные ситуации в жестких скафандрах, сытые, целые дни проводящие в тирах илирийцы словно псы разрывали противника, состоявшего из людей практически штатских, привыкших к искусственной гравитации и спокойной жизни на большом корабле, к тому же измотанных до предела. Как ни подбадривал людей командор Коэн, надеясь на их способность к самопожертвованию, но контроль на судном неумолимо переходил к врагам. Все неповрежденные при прорыве коммуникации через четверть часа были нарушены и старику ничего не оставалось, как самому схватиться за бластер и нырнуть в темноту коридоров. Он не мог даже взорвать крейсер - это следовало сделать сразу... Но не с таким же грузом!
Команда лейтенанта Петровского в какой-то момент оказалась в затруднительном положении: ливлэндцы закрыли за их спиной переборки и впустили в отсек атмосферу. Сбросив скафандры, звездолетчики попробовали одолеть торпедоносцев за счет большей подвижности и ориентации в темноте родных коридоров. Перестрелка продолжалась почти десять минут - огромный срок! - но успеха оборонявшимся не принесла: Петровский отсиделся в круговой обороне, потеряв двух людей, а в легких бластерах нападавших кончилась энергия.
- Все! - крикнул лейтенант, встав во весь рост возле входа в последнее прибежище блокированных ливлэндцев. - Все! Я бы предложил сволочам сдаться, да они угробили Шевчука! Кончайте их!
- Я что, фашист? - посветил фонарем в отсек Гладышев. - Они безоружные. Может, дыру в обшивке пробить, да и дело с концом?
- Я фашист, - сообщил, появляясь из темноты Лыков. - Мне половину задницы снесло, так вот чтобы мне в санчасти не так больно было...
Он сверкал бластером в темноту около полуминуты, потом некоторое время светил туда, как бы запоминая картинку, наконец стащил шлем и побрел по коридору. - Тошно, тьфу...
- Тошнись быстрее и вперед! Застряли тут, а другие может Танталово сало нашли уже! - Петровский повел людей дальше.
Джозеф МакКинли, канонир третьей батареи северного борта, среди обидчиков Тома занимал едва ли не первое место, но когда Лыков расстреливал ливлэндцев, вечный придира вдруг повалил юнгу на пол и накрыл собой. Шаги илирийцев затихли вдали, Хаксли выбрался из-под груды тел. Первым чувством, которое он испытал, оказалось изумление: отчаянно нывшей кисти левой руки не удалось нащупать. А художник был левшой.
Хаксли вытянул правую руку из рукава бушлата, вывернув его наизнанку, оставшись в тельняшке, в темноте кое-как обмотал одеждой искалеченную конечность. Потом юнга попытался остановить кровотечение, но оно и без того оказалось вялым из-за ожога, а толстая ткань хорошо впитывала кровь. Бросил. Теперь неважно, ведь художник был левшой. Томас побрел, спотыкаясь о тела товарищей, к коридору. Покидая отсек, он сильно ударился головой о смятую притолоку, но не обратил на это внимания. Художник был левшой.
Хаксли прекрасно знал, где стоит контейнер с Танталовым маслом. Ему даже было известно, что в нем, в контейнере, целых четыре стабилизационных слоя. Но пробить их совсем не трудно, если взять в руки тяжелый острый предмет вроде штурм-кортика, который болтался у Тома на бедре.
- Этого не могло быть, это же Танталово масло! - закричал старик, бросаясь теперь хлебом не в чаек, а в Щеглова.
- Да не было там никакого Танталового масла, - отмахнулся от слов, крошек и взбешенных птиц усталый писатель, глядя в след уходящей девушки. - Жене надо позвонить, соврать что-то, а то беспокоится. Кстати, этот художник... Он что, и правда гениальный?
- Все зависит от точки зрения, - буркнул старикан и отвернулся.
В дом Щеглов вернулся неожиданно легко и быстро отыскал дворик. Шенгелия сидел спиной к столу перед огромным экраном, изображавшим что-то бесформенное, вяло шевелящееся. Гостя такое поведение хозяина не расстроило, зато удивила початая бутылка водки на столе.
- А это я когда успел? - поинтересовался сам у себя Щеглов, аккуратно переливая оставшуюся жидкость в стакан. Что-то еще звякнуло под ногами, когда писатель садился в кресло, но не стоило обращать внимание на такие мелочи в час заката. - Вот выпью, и позвоню Ленке. Масло им Танталово... Каждый хочет апокалипсис! А вот не было его, художник!
Шенгелия не ответил и не обернулся, поэтому Щеглову ничего не оставалось, как выпить налитое. Водка вкатилась в него будто сама, сосуд почти и наклонять-то не пришлось. Что-то показалось в этом подозрительным... Но отвлекла другая, куда более важная мысль. Ведь Том... Писатель всмотрелся в донышко стакана и совершенно отчетливо увидел, как чернокожий юнга приставил кортик к контейнеру и приготовился стукнуть по нему окровавленной культей.
- Экий шаловливый Максимка... - задумчиво проговорил Щеглов. - Решил значит поразвлечься, коли жизнь не удалась... Бам!
Ударом ладони биограф несуществующего Томаса Хаксли запустил высокий стакан в еще более высокий полет, и в тот миг, когда снаряд встретился с плитками пола, понял все. Он даже успел немного пожалеть Лену, которая по незнанию вышла замуж за нуль-шишигу. Хаксли, крейсер, катера и окружающий их кусок пространства в неподдающийся измерению кусочек времени свернулись и исчезли в некоей черной точке, совершенно неразличимой среди ярких звезд.
Утром Шенгелия собрал у двери ворох газет, бегло просмотрел первые страницы и брезгливо вышвырнул в урну. Мельком взглянув на портрет Щеглова, который на глазах послушно сжался в ничто, он побрел, странно скособочившись, вдоль узкой полоски пляжа. На песке еще спал старик, девушку уже вовсю звали чайки. Где-то далеко за небом продолжал пятиться от злых Гончих псов чалый звездолет. А нуль-шишиги все шуршали в черных дырах, сетуя на падение скорости света...