Оборвать струну

Баллы: 
3

Времени до вечера было еще много, и он решил наведаться в парк. Он частенько приходил туда. Всегда любил природу, всяческие листики-цветочки, как ни странно. Кроме того, прогулки в парке, были полезны для его основного занятия, очень часто он присматривал здесь себе весьма-весьма перспективных клиентов. Он пристроился в укромном уголке, откуда открывался живописный вид на пруд с отражавшимися в нем деревьями. Ансельмо опять восхитился талантом неизвестного мастера, создавшего этот ландшафт. Деревья – ива с серебристой листвой на переднем плане, нежно-зеленые лиственницы чуть поодаль и в глубине мощные, темно-зеленые дубы, выглядели так гармонично, что производили впечатление слаженного, возвышенного аккорда взятого струнным оркестром. А ведь за деревьями этими давно уже никто не ухаживал, но и разрастаясь свободно, они оставались в тональности, заданной их создателем, не привнеся в нее ни единой фальшивой ноты.

Ансельмо нехотя оторвался взглядом от дивной картины, удвоенной отражением в темной воде, и стал рассматривать прохожих, наметанным взглядом ища тонкие, сверкающие то разноцветно-хрустальным, то серебристо ослепительным блеском ниточки, выискивание и уничтожение которых уже давно было его целью.

Он проводил взглядом оживлённо флиртующую парочку, – нет, ниточка была еще еле заметна, к тому же – всего одна, пока мало шансов, что она окрепнет. Взор его метнулся было к шумной компании – несколько спортивного вида каменнолицых молодых людей и стройные хохочущие девушки, но увы, те нити, которые там наблюдались, насыщенные, но темные, его не интересовали.

Затем на аллее появилась девица, несущая себя с таким надменным видом, что она показалась ему похожей на стакан с заваркой, уверенный, что при виде него всякий, удостоенный взглядом объект, начнет немедленно писать кипятком. Он поморщился, эта дамочка представилась ему особенно бесперспективной, редко, очень редко они оказывались способны на ту, звенящую от напряженной самоотдачи любовь-струну, которая его и интересовала.

Вздохнув, он расслабился и закрыл глаза. В общем-то, это было и к лучшему, что сегодня он не увидел ничего, достойного его внимания. Ведь он еще не решил стоявшую перед ним сейчас задачу, и даже, признался он сам себе, не продвинулся в ее решении. А как он обрадовался вначале, увидев исходивший от высокого худощавого мужчины густой пучок туго переплетенных сиявших и искрящихся струн. Проследив за ним, вскоре он увидел и женщину, темноволосую, двигавшуюся чуть наискось, со взглядом, направленным как бы сквозь вас, к нему, тому, с кем связывали ее переплетенные струны. О, давно он не встречал такого мощного сплетения чувств! Он уже радостно предвкушал, как начнет обрывать эти упругие нити, одну за другой, гася их радостное сияние. Ансельмо знал, что это будет непросто, но он и сам был старым опытным волком, настоящим мастером своего дела. Но неожиданно для него, все его отточенное мастерство, тщательно выверенные приемы и вдохновенные импровизации, остались бесполезными. Как будто его действия наталкивались на могучую, невидимую, но непроницаемую защиту. Поначалу не приняв свою неудачу всерьез, теперь он начал все больше и больше разъяряться.

Отогнав от себя неприятные мысли, он открыл глаза и понял, что ему уже пора, пора начинать очередной раунд игры, запланированной им на сегодняшний вечер.

Высокий худощавый мужчина вышел с работы и направился к автобусной остановке. Сегодня как то особенно много было народу, и в давке, тесной автобусной духоте, его зажало между толстой теткой со злым лицом, уткнувшей в его бок ненавидяще-острый локоть (и почему при такой толщине у них всегда такие острые локти), и угловато-квадратным мужиком, очевидно пытавшимся заглушить запах перегара убойным чесночным ароматом. (Уж Ансельмо постарался, чтобы чесночный запах был особенно тошнотворным.)

Выдравшись из цепких автобусных недр, мужчина направился к хлебной палатке. («И почему это она все время гоняет тебя за хлебом, неужели это мужское занятие?», бубнил Ансельмо.) Очередь тащилась еле-еле, переминаясь с ноги на ногу, въедливая старушка никак не могла разобраться с мелочью. Стоявший перед ним мужчина, чья гладко выбритая голова сзади казалась просто закруглением очень мощной шеи, смачно сплюнул под ноги и принялся топать ногой, пытаясь растереть плевок, будто тот был тараканом и мог убежать. («Смотри, смотри, какие у них одинаковые, серые лица», шептал Ансельмо, «И ты думаешь что это люди? А что ты делаешь тут?»).

Когда мужчина наконец-то устало повозившись с ключами открыл дверь, его подруга с порога уловила напряжение в глазах и повороте головы. Легонечко чмокнув его в нос, подхватила тяжелые сумки и поволокла их на кухню, оставив без внимания его вялые возражения по поводу того, что сумки чересчур тяжелые.

- Сейчас уже скоро будем ужинать, подожди немножечко! – крикнула она из кухни, возясь с сумками.

(«Вечно так, неужели так трудно приготовить все заранее, ведь других мужчин встречают ужином на столе», бормотал Ансельмо). Но тут, женщина заглянула в ванную, где он мыл руки, и, прислонившись к его спине, просяще сказала:
- Ну посиди со мной пожалуйста, пока я готовлю, ты же знаешь, мне без тебя скучно.

Блаженно вытянув длинные ноги мужчина наблюдал за ее движениями, ни он, ни она ничего не говорили, но в этом молчании был обнимающий душу покой. Постепенно оттаивая, он начал ей что-то рассказывать, она подсунула ему под руку досточку с зеленью и он принялся увлеченно ее шинковать, пристукивая ножом по доске, для большей убедительности.

Потом, когда уже с ужином было покончено, она вдруг как фокусник выудила что-то из стоявшего на столе пакета, и держа руки за спиной, присела перед ним на корточки, лукаво заглядывая ему в лицо.

-Угадай, что у меня есть. Угадаешь – отдам.
- Ну-ну, не дразнись, это нечестно. Откуда я знаю, хоть подскажи.
- Если бы я был фараоном…, - начала она.
- Купил бы я себе две груши, одну я дал бы своему другу…, - продолжил он, улыбаясь.
- Другую сам бы я скушал., - закончила она, доставая из-за спины две его любимые, коричнево-медовые груши.

С несвойственным для него отчаянием Ансельмо понял, что эти груши окончательно перечеркнули все его сегодняшние усилия. Да что она, ведьма, что ли! Он долго стоял у окна, а когда очнулся, понял, что все уже спят, в доме темно и тихо.

Можно, конечно, было бы помудрить со снами, но Ансельмо понял, что на сегодня с него хватит. Он двинулся к выходу из ненавистного дома, физически ощущая пение напряженных любовных струн, оно терзало его, причиняя боль. Вдруг перед ним в полутьме возникла чуть светящаяся фигура - маленькая девочка. Она смотрела на него с любопытством.

- Дяденька, а вы кто? - спросила она с наивным видом.
- Нет, скажи-ка мне кто ты!
- Я? Да я же здесь живу, а вы вот в гости пришли и не представились даже.

Ах вот как, значит дух-покровитель. Интересно, ее или его? В любом случае, она ему не помеха и не с такими справлялся. Хотя странно, что он раньше ее не замечал, она настолько хитра?

- Ну, я, э-э, ты знаешь, ну, в общем я всегда следую за влюблёнными, - начал он игру.
- А, так вы наверное Амур, - догадалась девочка.

Нет, это уже слишком. Он захлебнулся хриплым хохотом, переходящим в кашель. Отсмеявшись он привалился к стене, внимательно взглянул на нее. Нет, она совсем не так наивна и мала, как показалось ему вначале.

- Нет деточка, я совсем не Амур, - ответил он сурово. – Но если хочешь говорить серьезно, почему бы тебе не показать свое настоящее лицо?

Кивнув, девочка неуловимо изменилась, и перед его взором предстала девушка, невысокая, круглолицая, на вид простенькая, но с пытливым взглядом темных глаз. И все же даже теперь она была слишком юна. Странно.

- Так кто же ты, о гость?, -тихо спросила девушка, - Я знаю, что пришел ты не с добром.
- Добро, зло, эти материи чересчур расплывчаты, чтобы нам сейчас всерьез о них спорить, - уклончиво отвечал он, разглядывая ее ауру, открытую теперь его взгляду. Однако, что бы мог означать этот жест доверия?

Аура говорила о необычайно высоком творческом потенциале, таланте, очень сильном таланте. Да ведь это муза! О! Какая редкая встреча! Интересно все же, чья она, мужчины или женщины. Ну что же, редко, но и такие соперницы ему попадались. Вообще-то духи-покровители беспокоили его не часто, слишком высок был его статус и широки полномочия. Но муза, что ж муза – это достойный противник. Теперь он понял, кто противодействовал ему все время. Но из таких поединков он тоже выходил победителем, даже превращал врага в союзника.

- Расскажи мне кто ты, чего ты хочешь, - попросила она.

Ну что ж, пожалуй сейчас откровенность – его лучшее оружие.

- Ты знаешь, конечно, о том, что когда люди сильно и искренно любят друг друга, между ними протягиваются тонкие связующие нити, - начал он.

Она согласно кивнула.

- Иногда их бывает много, иногда всего несколько. Они очень хрупки и уязвимы, и если их немного, то как правило они быстро рвутся, надо лишь немного подождать, время, обстоятельства быстро их уничтожат, влюбленность будет мимолетной. Однако, если их много, они сплетаются в прочный канат, над которым время и расстояние не властны. И вот тогда, такие как я должны его разорвать. Мы знаем много приемов – усталость, скука, зависть, ревность, вот наши союзники.
- Но зачем? - ее брови приподнялись, страдальчески и недоуменно.
- Зачем? Да потому что двое людей, соединенных такой сильной и волшебной связью, становятся чересчур сильны, они угрожают равновесию, представляют опасность для богов.
- И чем они вознаграждают тебя за верную службу? - теперь она разглядывала его отстраненно-непримиримо. Это почему-то больно уязвило его.
- Мне это нравится! - зло сказал он.

В её глазах вдруг мелькнул испуг, сменившийся решимостью. Но это выражение мелькнув тут же погасло, так что он не был уверен, видел ли его.

Теперь она смотрела на него горько, но не осуждающе, а почти сочувственно.

- Нравится? – она медленно подбирала слова. – Не могу поверить, чтобы такой страстный благородный человек, сам много выстрадавший, мог получать удовольствие, доставляя страдание другим.

Нет, это уже чересчур. Человек! Никто не мог знать, что он человек! Вернее, что он был человеком раньше, до того, как рок, судьба или Бог, он не знал кто, и не хотел знать, сделали из него то, чем он стал сегодня. Но до сих пор он всегда честно следовал правилам игры.

- Я не причиняю страдания! – гневно вскричал он, - я избавляю от них! Кому, как не мне знать, насколько убийственной бывает любовь, сколько горя она может причинить. Ты ничего, ничего не понимаешь, не знаешь.
- Так расскажи же, - она подалась вперед, глаза ее горели состраданием, и он купился на это, как мальчишка.
- Да, я думаю, меня выбрали на эту роль, потому что когда-то я исключительно удачно собственными руками разрушил свою любовь, свою жизнь, а заодно жизнь двух самых близких мне людей - лучшего друга и возлюбленной. Мой случай даже описан в литературе, - горько усмехнулся он. - Повесть о несчастном любопытствующем, или что-то в этом роде.

Глаза её расширились, - Так ты?

- Да, да, это я тот самый несчастный и преступный дурак, вздумавший испытывать на прочность любовь жены и верность друга. Я сам толкнул их друг к другу. Я требовал от них невозможного и любовь настигла их, а за ней пришла смерть.
- Но ведь ты умер первым?
- Ты действительно знаешь эту историю?
- Да, я помню, я помню, что когда разорвалась сверкающая нить, связывающая тебя с Камиллой, это причинило тебе такую боль, что ты не вынес ее и умер.
- Я не вынес своей вины! – крикнул он.
- И поэтому умножаешь её снова и снова?

Усилием воли он взял себя в руки.

- Послушай, давай прекратим этот спор. Я не понимаю, почему ты так за них переживаешь. Ведь ты муза одного из них – кого кстати? – и ты должна понимать, что для творчества эта любовная паутина только помеха. Этот сладкий сироп затягивает, успокаивает, быт и постоянные заботы друг о друге отупляют. А страдания наоборот возвышают, дают толчок к творчеству. Ты должна помочь мне!

Она молчала глядя на него с какой то отрешенной нежностью. Потом, с видимым усилием, словно выталкивая слова в вязкий воздух произнесла – Так ты меня совсем не узнаешь, и теперь?

В этот миг он все понял! Правда разодрала воздух с сухим страшным треском.

- Камилла, - прошептал он потерянно.
- Да, милый, - отозвалась она.
- Так ты с самого начала знала?
- Нет, нет. Я почувствовала что-то, но поняла только сейчас, когда слушала твой рассказ. Я всё вспомнила!
- Не надо, - глухо сказал он.
- Не надо, - отозвалась она. – Жаль только, что так недолго пришлось мне пробыть на Земле сейчас, всего несколько лет.
- Несколько лет? Но ведь ты должна быть одного возраста со своим подопечным?
- Ты так ничего и не понял? Я не принадлежу никому из них по отдельности, я муза – их любви, я родилась из их союза, и я жива и с ними – пока они вместе, пока любят друг друга.

Они долго молчали, тишина звенела и перекатывалась воспоминаниями. Наконец она вздохнула.

- Ну что ж, решайся милый. Теперь ты знаешь все, ты знаешь, что для твоей победы тебе нужно всего лишь уничтожить меня, и тебе нетрудно это сделать. Я готова. Может, хоть так я искуплю свою вину.
- Нет, вина – не твоя, и искупление – тоже. Да и как я мог бы это сделать, или ты не видишь? – он указал на хрустальные нити, танцевавшие в воздухе между ними. – Ведь это ты сотворила их, и я не смогу их оборвать.
- Слышите, не смогу! - крикнул он, запрокинув голову.

Словно в ответ на его слова в воздухе появился мерцающий проем. Все верно, он нарушил правила и удаляется с поля.

А ведь она этого и хотела, мерзко шепнул ему кто-то, затем и разыгрывала этот спектакль. Еще не поздно передумать.

Но он стремительно, почти радостно бросился к проему, и лишь в последний миг обернулся.

- Ты победила, радость моя! Живи!
- Глупый какой, - вслед сказала Камилла. – Думает, что ему опять удастся убежать от меня.
-Прощайте, милые. Постарайтесь теперь жить без своей музы, может и свидимся еще.
И она шагнула вслед за Ансельмо.

Мужчина проснулся от какого то внутреннего толчка, сердце бешено билось острым чувством потери. Он попытался вспомнить, что ему приснилось, и не смог. В горле пересохло, нужно выпить воды.

Несколькими мгновениями позже проснулась женщина, охваченная безумным, почти животным страхом, не почувствовав рядом знакомого тепла, ей показалось, что вернулись все ее детские страхи. Она сжалась в комок, лихорадочно пытаясь вспомнить какую-нибудь молитву. Но тут раздались легкие шаги, вернулся мужчина. Увидев в полумраке, как она съежилась на кровати, он испуганно спросил:

- Что ты, маленькая?
- Просто мне показалось, мне показалось, что я одна.
- Глупенькая, вот же я.
- Да, ты здесь, ты здесь, – она уткнулась в его плечо.

Они лежали, делясь друг с другом теплом своих тел. В предутренних сумерках внутри них и вовне возникало что-то новое, взамен ушедшего, не такое яркое, праздничное, сверкающее, но теплое, глубокое, не менее сильное.

Уже засыпая, женщине показалось, что она услышала пение серебряных струн и тихое, отдалённое «Спасибо», но сон уже смешался с реальностью, и накрыл их своей тёплой беззаботностью.