Я сидел в простом кресле, закинув ногу за ногу, спиной к окну.

Разговор грозил вылиться в вену – как уже сто раз происходило, когда дело приближалось к самому интересному.

- Мой ребёнок будет иметь шанс - сказала Несса, закатывая себе очередную дозу.
- Какой шанс, о чём ты говоришь??? У вас же наркотики продаются чаще, чем хлеб!
- А кому он нужен, тот хлеб? Главное, что бы дурь была чистая! Хлеб, он ведь как, его и так можно съесть, и эдак... А вот кокаин только так можно, а морфий - только эдак. Или скажем джасон - его можно и так, и эдак, но результат разный. Слушай, пойдем в “Зев” - там сегодня Джексон выступает - он так прикольно ширяется - обоссышься!
- Мы о ребёнке говорим, или о Джексоне?
- Ой, я уже не знаю... Я так давно не ширялась, мне доза уже зенки залила.
- Я же по глазам вижу - ты ещё вменяема!
- Ты гонишь! Я всегда вменяема! Я покупаю только лицензионную дурь, никаких подделок! Так что с ребёнком? Сухой, не писается, не орёт... Чего тебе не нравится?
- Несса, послушай... Ты же сама понимаешь, стоит ребёнку подрасти, и он так же привяжется к наркотикам, как и все прочие.
- Ну, да... С пяти лет - пожалуйста...
- Какой же он имеет шанс тогда?

Несса изящно повела плечиком и развалилась на подушках дивана.

- А Бог его знает! Слушай, не приставай, да? Я уже всё. Будешь трахать - презервативы вон там. Всё, у меня два часа нормальной жизни.

Её глаза затуманились, взгляд упёрся сквозь стену. Я вздохнул, поправил на ней халатик и отправился посмотреть на ребёнка. Нормальный мальчуган. Кожа на руках и ногах чистенькая, ни одного пятнышка. Посапывает во сне. Ротик приоткрылся, и сопит в три дырки. И всей жизни ему отпущено 20-25 лет. До 25 доживают самые стойкие. Обычно - женщины, которые рожали больше одного раза. Обычно, если соблюдали график. График простой - три месяца принудительно-добровольного лечения, восемь месяцев беременности, месяц кормления грудью - и вперёд! Снова на иглу. Как я понял, персонал больницы имел очень высокооплачиваемую работу - наркотики для них были самые качественные, а выдавали их чуть ли не в два раза больше. Поэтому за работу свою медсёстры держались стойко. Кому охота кайфа дармового лишаться? И поэтому при пациентках они ходили трезвые в стельку, чтобы, значит, не соблазнять. Никаких сигарет. Никаких выпивок. Но стероиды, мукополимеры, гормоны - и через три месяца организм женщины приходил в состояние, достаточное для вынашивания ребенка. Трахаться ты можешь хоть с рождения - это никого не волновало. Но принимать наркотики - только с пяти лет. За совращение малолетних грозила статья - три года на маковых полях. Я их понимаю - три года выращивать основу ширялова, и никак не имея возможности ею воспользоваться, каждый день наблюдая нормальных мужиков - охранников, как по часам принимающих кому что можно, - это суровое наказание. Для них. Да и три года - это же почти треть нормальной жизни. Их. Мне бы три года на маковых полях - рай! Кормят по нашим меркам на убой - натуральные продукты, которые сами же ЗЭКи и выращивали, пятичасовой рабочий день - больше они, бедные, не выдерживают, трахайся как хочешь и с кем хочешь - никого такие мелочи не волнуют... И по их меркам - работал бы задарма - после “отсидки” мне бы и дурь не нужна была... А дитю, совращённому, еще хуже - в институты на опыты. Тут у них ещё институты есть! Я вообще удивился, что они разговаривать выучиваются! Несса говорит - годам к двум вполне спокойно говорят. Внятно, разборчиво. Организм приспосабливается - живут меньше, развиваются быстрее. К пяти как раз заканчивают начальную школу - умеют читать, писать, считать. К десяти появляется половое влечение, рожать можно к 13. После родов тебе выдаётся наркотиков на год, по желанию - какие тело затребует. Но доза после годового воздержания маленькая - это учитывается, поэтому государству не накладно - годовая доза роженице - это десятая доля обычного гражданина. Зато в начальной школе у них очень развита медицина и искусство - изучают виды кайфа, правила приёма наркотиков и меры безопасности, отрабатываются групповые оргии и тонкости “ширяния” и “обкура”. Я почитал - я половины не понял. Ни в методиках, ни в результатах, ни в оценках. А они ничего! Разбираются. Литературу любят не очень, да и то, что у них есть любить сложно. Музыку очень любят - она у них тяжёлая, ритмическая, обязательно со световспышками. Улучшенный вариант цветомузыки нашей молодости. И ведь живут же! Правда, чего уж тут скрывать, к наследию относятся с уважением. Или, точнее, без ожидаемого вандализма - библиотеки бумажных книг есть, в них даже работают библиотекари. И работу свою, кстати, знают. Только книги у них - тоже как наркотик. Своеобразный, но... Надо будет у Нессы, как очнётся, поинтересоваться - а как тут с видео дела обстоят? Им то видео не нужно - после дозы такое покажут, что ни один режиссёр не придумает. Но вдруг где завалялись сотня-другая кассет? И аппаратура. А то я от скуки сам колоться начну.

Как я тут очутился, я связанно вспомнить не могу. История банальная – осень, вечер, холодно до жути, я возвращаюсь вечером из гостей. Днём было тепло, я был в лёгкой курточке. Долго стоял на остановке, но автобусов не было. Потом плюнул на всё, и чтобы не замерзнуть, отправился к метро пешком. Как под порывами ветра перебирался через какую-то траншею, пытаясь разглядеть настил в полутьме – это я ещё помню. Дальше – чистая медицинская палата. Я лежу, мне очень неудобно, но где – вспомнить не могу. По моему – везде. Долго лежал. Ни о чём не думаю, смотрю – потолок. Потом встал. Ни одной живой души. Одни киберы ездят. Я к ним отнёсся как-то очень спокойно. Это я потом узнал, что меня держали на морфии. Почти неделю. Они, бедные, запрограммированы так, что без чего-нибудь подобного пациент, если он без сознания, и копыта может отбросить. Зато это помогло перенести мне шок от увиденного. Ну, на последствия ядерного взрыва это похоже всё же не было. Но на последствия мамаевого нашествия – очень. Изменился сам дизайн города. Если вы помните Москву пятидесятых и сравните её с Москвой восьмидесятых, – вы меня поймёте. Здесь изменения были ещё больше – ведь прошло пятьдесят лет! От той цивилизации, которую я помнил, – ничего. Другие дома, другая планировка улиц, другие прохожие и проезжие, и вдруг – навстречу идёт девушка. Наверное, у меня был ОЧЕНЬ обалделый вид. Но девушка в легком цветастом платьице, такая по-домашнему привычная вдруг прыснула в ладошку. Первая и единственная, кто всерьёз обратила на меня внимание. И кто пригласил меня к себе домой, как только услышала растерянное “Дааа…. До дому я сегодня не доберусь”.

И началось моё путешествие в неведомое. Мир рушился и возрождался по пять-десять раз на дню. Я восклицал “Невозможно!”, но реальность тыкала меня носом в своё г. Добилась только того, что я перестал восклицать вслух. Есть цивилизация. Люди разумные, говорят, на работу ходят, по магазинам, по бабам, даже в театры. И все – сплошь наркоманы. Все. Наркотики не введены в ранг культа, они просто есть, как воздух, колбаса и клопы с комарами. И эта цивилизация не имеет цели. Я не знаю, какую цель имела наша цивилизация, я задумался только сейчас, и уточнить не у кого. Но мы мечтали о покорении целины, полётах в космос и “длинном рубле”. Эти ни о чём не мечтают, даже следующая доза им обеспеченна государством. Теперь о государстве. Оно номинально есть. В него даже проводятся выборы. Зачем – Несса не знает. Но на выборы ходит. Она искренне считает, что государство следит за исправностью киберов. И это при том, что всем абсолютно всё равно, как ты живёшь. Или как не живёшь. И при этом есть общественные службы – больницы, детсады, службы по воспитанию (школа-ясли), морги, дворники и почтальоны. Я за месяц видел, как Несса трижды получала письма, и одно написала и отправила. Все письма – калька. “Дорогая, поздравляем тебя с самой дорогой шубой. Да хранит Ааллах её белую шерсть. Твой Д.” Несса их внимательно читает, потом отправляет в мусор. Что очень логично. Телевизор – редкость, хотя и не дефицит. Просто не нужен. По нему (у знакомых видел!!!) передают новости, сводки погоды, художественные фильмы (очень редко, к сожалению) и даже мультики. Несса против телевизора – говорит “зараза, хуже героина”. Всё не настоящее. Игрушечное. И в то же время – реальность. Об дверь стукнешься – больно. На Нессу смотришь – приятно. Унитаз засорился – противно. Прочистили – нормально. Но часто хочется повеситься.

- Послушай, я тебя понимаю - Несса пеленает младенца, а я любуюсь её стройной фигуркой - ты всё-таки привык к своему образу жизни. Но что тебе с той жизни достаётся? Да, живёшь ты втрое против нашего - это ты сколько поколений сможешь увидеть?
- Пять.

Я нормальный мужик, и я больше смотрю на нижнюю часть её талии, чем на то, что она делает.

- Как пять? - Несса даже остановилась на секунду. - Это что, получается, что ты больше ста лет жить будешь?
- Нет, я-то проживу, дай Господи, шестьдесят. Но поколений увижу пять.
- Так не бывает - Несса рассмеялась и вернулась к младенцу - я точно помню, шестьдесят делить на двадцать - будет три!
- Да, но когда твой сын заведёт ребенка, ему будет десять, одиннадцать лет. Его сын - тоже самое. Так что за 40 лет я увижу пять поколений.

Несса закончила упаковку младенца, и мы собираемся гулять.

- Мой сын не будет заводить ребёнка! К счастью для него.
- То есть?
- Рожают женщины!
- Ну и что? Мужики им иногда помогают.
- Слушай, ты как маленький! Мужику всё равно, в какую дырку совать, так что он к ребёнку не имеет никакого отношения! Рожают женщины!

Мне совершенно не хочется читать ей лекцию о генетике и физиологии. Тем более, что это по большей части бесполезно. И я интересуюсь совсем другим.

- Несса, скажи, а кто тебя учил ухаживать за ребёнком?

Несса смотрит на меня совершенно непонимающе.

- Ну, вот ты запеленала его, вы идёте гулять, потом ты его раскрываешь, суёшь вещи в машинку, кормишь, укладываешь спать... Кто тебя всему этому учил?
- А что, можно как-то иначе? - аж глаза загорелись. Для неё ребенок - обуза. Долг обществу и государству, а никак не природе.
- Нет, наверное, нельзя - не хочу будить лихо, пока оно тихо - но ведь я не умею всего этого, а ты вон как ловко всё делаешь.
- Ага, значит, и ты чего-то не умеешь - Несса почему то очень обрадовалась этому. Неужели, всё это время она искала, чего я не умею? Кем же я для неё выгляжу? Кибером? Святым? Пророком?
- Я погляжу, как это делаешь ты, и научусь. А ты?
- А я чего? Я вот…. Нет, ну как можно ребёнка не водить гулять? Он же закапризничается, прибегут, настучат по мозгам, да и вообще... А кормить... Подносишь к груди, он все сам делает. Чего тут учить?
- И что, все матери так знают?
- Ой, я про всех не знаю, но, наверное, да. Ты же не учишься дышать, пользоваться иньектором...

Я смотрю на нее и смеюсь. Несса догадывается и присоединяется. Малыш начинает хныкать. Несса смотрит на меня укоризненно и начинает агукать и успокаивать малыша. А я смотрю на неё и раздумываю, как это природа уложила сложнейший ритуал ухаживания за младенцем в безусловные рефлексы? Ведь Несса всё делает правильно, иначе люди бы все давно повымерли, но ни мгновенья не задумывается, что она делает! Или это всегда было в людях, и лишь столь странный образ существования разбудил древние инстинкты?

Несса увидела магазин. В нём выставлены тряпки и женская бижутерия. До сих пор не понимаю, зачем они всем этим пользуются? Сунула мне ребёнка в руки, и - к витрине. Автоматически покачиваю мальчика, и слежу за выбором. Примерила шапочку - не понравилась. Примерила косынку - не то. Взяла какую-то деталь одежды, повертела в руках, бросила назад. Выбрала что-то типа жабо, прикрепила к вырезу платья, погляделась в зеркало, осталась довольна. Достала из сумочки пару ампул, бросила в приемное отверстие автомата возле витрины. Тот загудел, и выдал “сдачу” - два каких-то пакетика. Расплата наркотиками как деньгами - для меня тайна за семью печатями. А Несса прекрасно ориентируется в ценах и курсах “валюты”. И вещи - лежат под “присмотром” автоматов. Подходи, бери, и уходи. Ан нет, платят. Интересно, бывают ли у них грабежи?

- Несса, а грабежи у вас бывают?
- Конечно!

Их трое. Странное число для всех людей - даже в мое время группы нападающих из двух или четырёх человек были редкостью. Либо профессионалы, либо остатки. Обычно число нечётное. Вот и сейчас - трое. Глаз не вижу - достаточно темно. Поэтому угадать серьёзность намерений не могу. И главное для меня - возраст. Уже третий месяц тут, а всё никак не могу привыкнуть к тому, что возраст у них по другому считается - парень пятнадцати лет для меня - сопляк. Для них - отец троих-четверых детей, почти старик.

- Эй, друг, дай закурить.

Честно отваливаю челюсть. Вот уж действительно - приверженность к традициям...

- Мужуки, вы чего, приняли меня за директора магазина?
- Не жмись, друг, вынимай кармансы, и будешь ласков.

Пока пытаюсь (опять же честно) въехать в современную “феню” парень слева вынимает руку, в руке что-то продолговатое и блестящее металлическим отблеском. Руки и ноги становятся ватными, вопль застревает в горле, от чего очень тяжело сделать следующий вдох, и изнутри раздается крик души “Жить!!!”. И это при том, что нету у меня дури!! Ну, правда нету!!! Ведь убьют, гадёныши, и не докажешь...

Резко падаю на шаг к тому, у которого в руке пистолет. Бью ногой в сторону руки. Как ни странно - попадаю. Пистолет вылетает из пальцев и звенит по асфальту. Ставлю ногу, переношу на неё вес тела, второй ногой того, кто оказался сзади, бью в челюсть. И тоже попадаю. Краем глаза вижу падающее тело, падаю сам, переворачиваюсь на спину и изображаю брейк-данс на спине. По идее, это должна быть “мельница”, но мой учитель карате ещё тогда говорил мне, что каратеист из меня - как из него самого - ворона. Не будем оскорблять высокое искусство, удовольствуемся тем, что двое падают на меня. Ужом выбираюсь из-под тел, пока горе-вояки пытаются встать. Честное слово, глядя на три слабо шевелящихся тела после десяти секунд драки, - чувствуешь себя эдаким Рембо. Один баюкает ушибленную руку, второй - отбитую ногу. Третий пытается нащупать руками хоть что-то - получается плохо... Мне стыдно. Честное слово - мне очень стыдно: надавать тумаков пацанам... А всё почему? Очень испугался. Иду к “пистолету” - блин, да он газовый!!!! Вон, в свете фонаря видны перекрестья, заваренные в ствол. Ну что ж... Хорошая игрушка - пригодится. Сую его в карман. Очень неудобно. Перекладываю за пояс. Железо холодит кожу сквозь рубашку. Неприятно, но терпеть можно. Вот теперь займёмся нападающими.

Два часа спустя трое мужиков (а для меня – всё та же молодежная компания) представляли меня местным крутым. Крутые, как и положено, все в наколках, хорошем прикиде, курят что-то такое, что даже меня торкает – скептически внимают рассказам. Я с трудом пробираюсь в дебрях современной фени. То, что я понимаю, выглядит так: “А мы его – на! А он нас – бббух! И мы – в попе!”. Я попиваю холодное пивко за счет компании (денег с собой не ношу принципиально) и думаю, что силой ребята не обижены. То есть попади они по мне хоть раз, или шмальни современными “нервно-паралитическими” - и мне была бы обеспечена крышка. И если не гроба – то клистира – точно. Но я сижу пью пиво, а мужики по-прежнему стараются беречь ушибленные места. Чем же я сильнее их? Не будем брать те три месяца, в течение которых я занимался каратэ. Что можно выучить за три месяца? В своё время мне постоянно попадало – и на улице, и в школе, и в армии. Может, не было вот этого вопля изнутри: “Жить!”? Да нет, был.… А вот. А вот сейчас я надавал пацанам тумаков, и честно понимаю, что если вдруг в баре завяжется драка, если крутые спустят на меня своих “бритоголовых”, я раскидаю эту толпу голыми руками или подручными средствами, перевяжу раненых, помолюсь за убитых и преспокойно уйду. То есть – даже не очень вспотею. Я смотрю в глаза самому “крутому”, и вижу в них сожаление. И вдруг догадываюсь, о чём он сожалеет. Сейчас, прямо на его глазах рождается легенда. Сейчас из меня делают Брюса Ли современности. Ещё пара-тройка показательных выступлений – и толпа будет узнавать меня на улице, девки будут заказывать драки с моим участием в своих наркотических грёзах, а мужики – в своих эротических снах, и на эту лошадку можно было бы поставить, если бы… Нет, пипл, ну такой влом!!! И убить меня прямо сейчас ну никак низзя. Почему? Читай выше – я уйду даже не запыхавшись, а легенда обо мне, как о великом непобедимом бойце, чистом и великодушном – легенда побежит дальше. И этот подручный “большого босса”, сам босс для многих – он мне завидует. Ну что ж, легенда - это хорошо. Легенду надо поддерживать.

- Ты, говоришь, ты крутой, да?
- Нет, молодой человек. Я этого не говорю.

На мгновенье – пауза. Обращение к боссу “молодой человек” - несколько шокирующе. Напрягаются “боксёры” - вдруг шеф сейчас даст команду на потеху. Напрягаются “шестёрки” - они догадываются, что без них не обойдётся, а получать дважды за вечер по морде им не очень. Напрягаются остальные посетители бара – гомон от центрального столика в норме, но тишина от него – это к грозе. Босс делает быстрое движение, левой рукой. Я автоматически её перехватываю. Я уже готов делать броски, кувырки и прочую акробатику – ребятки, конечно, быстры, но для меня они движутся как в индийском кино. Плавно и замедленно. Однако мы застываем, словно скульптурная группа. Я держу правой рукой босса за кисть левой, а он смотрит на мою руку так же, как я смотрю на грудь Нессы. Медленно-медленно босс подносит к моему запястью палец, и касается кожи. Мне становится неудобно. Вот уж не ожидал, что такое простое движение может нести столько мужской ласки… Босс переводит на меня восхищённый взгляд, и сдвигает лацкан пиджака еще ниже. Я оглядываю окружающих и вижу толпу, которая любуется кистью моей руки. Босс возвращает взгляд на руку, я смотрю туда же, и не вижу ничего столь уж странного. Рука. Моя. Тыщу раз видел! Мне становится совсем неуютно. Я внутренне готов к драке, а тут из меня Венеру Милосскую делают! С руками… Я встаю и молча выхожу на улицу. Ни одна рожа не смеет мне препятствовать. Да что это с ними? И никто за мной не идёт… Ничего не понимаю!

Дома рассказываю всё это Нессе. Она смеется и обнимает меня. Меня сразу же бросает в жар и становится не до глупых недоумков в баре. Я так люблю, когда она обнимает меня вот так, просто, искренне, а не под кайфом.

- Ты очень красивый.
- Да? – я смущён – Ты можешь любоваться мной сколько угодно. Но всякие там мужики – это слишком для меня.
- Почему? Ты не любишь мужчин? Тогда тебе надо принимать – тут она начинает перечислять средства, под действием которых мужская любовь становится притягательной и восхитительной.
- Нет уж, спасибо – прерываю я её – лучше, если мной будешь любоваться ты одна.

Несса неожиданно краснеет и прижимает голову к моей груди.

- Что случилась, малышка?
- Я и так безумно счастлива, что в моей жизни появился ты. У тебя совершенно гладкая кожа… И она не такая на ощупь. Ни одна тату не сравнится с чистой кожей младенца…

Выясняю, что, оказывается, следы от инъектора особые эстетические личности располагают в виде рисунков и знаков. Так вот что за “тату” были у крутых. И вдруг – моя девственно чистая кожа рук. Да… Бедные… Нет, хорошо, что я ушёл вовремя – точно, быть бы мне изнасилованным!

Несса смеётся над моими страхами. Я постепенно становлюсь национальным достоянием. Оказывается, в Нессе борются два очень сильных чувства. Одно – чувство собственницы. И второе – чувство раскаяния. Её друзья и подруги считают, что она меня прячет, и пользуется мной единолично. В то время, как я по праву принадлежу и им тоже! Они тоже хотят сказочных ласк, так, чтобы без наркоты – и приятно. Почему сказочных? Потому что так бывает только в сказках. Несса уверяет меня, что до знакомства со мной она тоже не верила, будто это возможно. Собственно, они правы, за исключением того, что не Несса мной пользуется, а я ей. Впрочем, я не знал о такой популярности в народных массах. И к лучшему, кстати. Несса всё опять видит по-своему. Она считает, что если я такой добрый, хороший, нежный, умный, опытный (вы понимаете, как действует такое количество эпитетов на мужчину? Правильно понимаете!), в общем, я же говорила! Так вот, мне надо срочно пообщаться с… Следует список. Я сомневаюсь. Несса берёт себя в руки (как же это уморительно выглядит со стороны) и твердо говорит, что она безумно польщена, но она – не эгоистка, она тоже хорошая. И обязательно поделится своим счастьем с друзьями. Я осторожно намекаю, что не очень спешу делить саму Нессу с кем-то ещё. На меня поднимаются чистые глаза, полные такого кристального удивления, что в них хочется раствориться! Несса не верит. Несса переспрашивает. Несса требует объяснений и доказательств. Наконец до неё доходит, что в мире может быть СЕМЬЯ. То есть – двое друг для друга. И весь остальной мир – для них двоих. Несса прижимается ко мне щекой и начинает тихонько перебирать возможности такого житья. А я в который раз понимаю, что глуп и ограничен, воспринимая окружающую действительность как просто мир наркоманов. Они – люди. Иные, мне непонятные иногда, но – большей частью всё же люди. И фантазия у Нессы развита, и понимание преимуществ семейной жизни… Никому её не отдам! Пусть другие живут по-хиповски, Несса – моя! Весь в мечтах я растворяюсь в сладкой истоме сна.

Прошло два года. Я до сих пор вспоминаю их как годы непрерывного счастья. Работа мне нашлась, сразу же, стоило о ней заикнуться. Правильно, я работал усатым нянем. Ибо кто лучше достоин этой работы, как не человек прошлого? Чистый, добрый (так считает общественность, а большинство всегда право), гарантированно не испортящий ребёнка, плюс – за мизерную плату. Совсем от наркоты я отказываться не стал – копил капитал. Часть (из самого лучшего) – отдавал Нессе. Она всегда с таким щенячьим восторгом встречала мою зарплату… Кормили нас без ограничений, жильё я выбирал сам. Я был знаменитостью, меня все уважали, библиотекари на меня молились, местные “спортсмены” приглашали меня открывать ежегодный турнир, “учителя” - поделиться новыми сказками или вспомнить пароль-другой для самых популярных компьютерных игр. А в школе-яслях дети встречали меня каждый день, и каждый день их становилось всё больше. И это была одна бесконечная радость – я понимаю, что в это не верится, но все их проказы, шалости, эти ежедневные открытия этого мира, эти зачарованные глаза во время сказок о змей-горыныче или Летающем Крокодиле Коше – они никогда не надоедали мне. Дома меня встречала Несса, которая завела второго ребёнка, очаровательная малышка, и даже после того, как прошёл положенный по закону месяц кормления грудью без наркотиков, Несса ещё два (два!!!) месяца была очаровательна. Но… Но природа берет своё. Несса стала полнеть, разболелись суставы… И всё сошло в привычную уже колею. Я никогда не попрекал её, я всё понимал, видит Бог. Зачем? Ей было уже 18 лет, она была уже очень пожилая женщина, и скорее всего наша дочурка – последний её ребенок. Наверное, я мог бы вмешаться. Наверное, я мог бы натворить высоких глупостей, попытаться изменить этот мир. Ведь при самом хорошем раскладе мне оставалось почти семьдесят лет, но что можно сделать за такое ничтожное время? Я попал в центр Мальстрима, неумолимая математика делала меня древним, как Моисей. Статистика, чтоб ей провалиться… Нет, я не буду прятать голову под крыло, как испуганный попугай. Они живут уже сейчас около 20 лет. Мои дети проживут лет 17. Их дети – около 15. К упомянутому Нессой пятому поколению половая зрелость ребёнка будет наступать годам к 6-7. Я – свидетель гибели цивилизации. Я же вижу, что внешне всё остаётся пристойно. Они не скатятся до состояния зверей. Они развиваются всё быстрее, но куда, как – мне не понятно. Я не успеваю за их скоростью! Я – из вымершего поколения динозавров, мне не понять этих макопитающих. Единственное, что я могу для них сделать, и делаю, и буду делать – это украсить их конец. И, наверное, ещё я надеюсь на чудо. Ведь зачем-то я оказался здесь? Ведь зачем-то я живу, не умерев тогда осенней ночью в прошлом Москвы. Может, сработает поговорка “В семье не без урода”, и родится тот, кому наркотические грёзы будут неведомы? Кто не сможет колоться, курить, пить и другими способами употреблять дурь? И тут вот он я. Я скажу ему, что в этом мире можно жить иначе. И покажу – как. Может быть, он поймёт. Может быть, - я спасу его от одиночества.

Но это всё только может быть. А сейчас я лежу на спине, вольно раскинув руки, и чувствую, как земля толкает меня в левое плечо, уходя из под правого. Слева и справа от меня звёздное небо закрывают два столба непроницаемой тьмы, и со звёздного прямоугольника под куртку закрадывается могильная сырость.