"... чалый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов. Бортовая Думательная Машина по стариковски клинила и впадала в маразм, но крепкий кулак старшего пилота, точным ударом по лицевой панели, возвращал ее к жизни. Домой! Земля, твои спасители возвращаются! Встречай героев!". Елисей Семеныч закрыл книжку, провел заскорузлой ладонью по глянцевой обложке - Г. Л. Олди “Приключения звездолета “Звездный Пупс” - и посмотрел в широко распахнутые янтарные глаза внука, сидевшего у него на коленях.
- Вот такая сказка, Игоряшка.
- Деда, а дальше...
- Что уж там дальше? Всё. Космическую сволочь к ногтю и конец. Всем анапланетянам амба! А теперь беги к мамке, она, небось, давно обедать кличет.
Игоряшка сполз на пол, потер отсиженную попку и подтягивая шортики с голубым покемоном на заднем кармашке задумчиво пошел к дверям дворницкой. На пороге обернулся и строго сведя бровки сказал.
- Нет, деда, должно быть дальше. В жизни так не бывает, что бы всех сразу. Ты в магазин сходи, может у них продолжение продается...

***
Елисей Семеныч Чертков плотоядно шевельнул пегими кавалерийскими усами, втянул воздух левой ноздрей, расчерченной склеротическими жилками, и с громким хаком, вонзил маленький столярный топорик в красную плоть. Потянул назад и ударил еще. Ха! Ебена мать! По столу потекло, густо брызнуло на брезентовый фартук и лицо. Утер кистью глаза, слезящиеся от желтого света подвальной лампы и урча облизал пальцы. Сочная зараза попалась! Течет! Старик, ощерив крупные желтые зубы, хищно улыбнулся чему то давнему, что вдруг всплыло в памяти, застыл на минуту, но потом, шумно выдохнув, уже не останавливаясь, почти как гастрономовский мясник, короткими резкими движениями докрошил на ровные доли большой полуторапудовый арбуз. Кинул замызганное, в кухонных пятнах, полотенце на столешницу, что б не текло на пол и достал из шкафчика, косо повисшем над продавленным топчаном, бутылку “Перцовой”. Елисей Чертков запойным не был. Ни ранее, когда по молодому делу бурлила в яйцах кровь, ни тем более сейчас, когда вроде бы пришла старость. Пил не часто, по хорошему случаю, соблюдая свою строгую должность и полагающуюся к ней ответственность. Дворник не консьержка, понимать надо. Дворник, он, что городничий, присмотр и догляд во всем. И живет в подвале, что бы все проживающие понимали, весь дом на дворниковых плечах. Аллегория, етить... Но сегодня Семеныч себе позволил. Потому как заслужил, да и удача такая давеча выпала, что не обмыть нельзя, а то обида фортуне выйдет. Да и на посошок полагалось по обычаю…

***
Лида Соломец, на учебу, всегда ходила одной дорогой, через 56-й квартал, вдоль забора новой котельной, мимо магазина “Ветеран”, через бульвар Коммунаров, огибая угол девятиэтажной Сталинки, а там триста метров по прямой. И вот она родная Сельхозка, Сельскохозяйственный техникум №64. И обратно, домой, той же дорогой. Только наоборот. Но в четверг Лида сильно расстроилась. Боба Эпельман, похожий шевелюрой и всем что ниже ее, на статую Давида из учебника, оказался сволочью. Месяц писал Лиде записки начинающиеся, как и положено в таких случаях, со слов «Милый Лидусик…», на переменах пытался зажать у дверей и нашептать дурацких пошлостей, от которых краснели нежные Лидины щеки, а внизу живота собиралась горячая тучка и даже позавчера, после бухучета, словно дурачась прижался сзади так, что сердце у девушки дошло если не до пяток, то по крайней мере застряло на половине пути к ним. В общем ухаживал изо всех сил. И вот вдруг поступил, как сволочь. Предложил Лиде пойти в кино, на какой то страшно новый тайский боевик, где все голые и с мечами прыгают. А когда она ему отказала, мягко заглядывая в глаза, он глупо оскорбился и поступил, как сволочь. Блядь, ну правда не могла, мать велела сразу домой, а потом к отчиму в больницу! А он, как сволочь, взял и пригласил в кино Марину Шац, висложопую вареную еврейку. Сам жид, вот и нашел себе пару. Лида едва не лопнув от возмущения, мысленно крыла обоих самыми страшными словами и даже попыталась поделиться с однопартовой подругой Дашей Джолановой. Но к счастью, та не стала разделять ее переживаний и оборвала надвигающуюся истерику справедливыми словами –Да ты чо гонишь дура? У тебя, у самой папу Францем звали. Дался тебе этот отчим, один хер загнется. Такого мужика просрала… В общем Лида расстроилась, и после занятий, не желая никому показывать своих чувств, не пошла со всеми, обычным путем, а шмыгнула в арку, во двор Сталинки, а там…

Елисей Семеныч, в один глаз приглядывал за внуком, строящего в песочнице гараж для пластмассового танка, ловил губами майское солнце, а задом выскальзывающую металлическую часть конструкции «Счастливое детство-99». Штука была не хреновая, полностью подходящая под живые детские организмы, но стариковской окаменелой жопе доставлявшая своими двухдюймовыми трубками истинное мучение. Однако деваться было некуда, внук только разгулялся, а лавки у подъездов и на детской площадке, Семеныч попалил у мусорных контейнеров собственными руками, чтоб не скапливались по вечерам нацболы, молодые придурковатые аморальщики и прочие ненормативные типы. Семеныч грелся и думал, облажаются ли наши, как обычно или все же пришло время для чуда, которое заставит шевелиться на поле десяток вскормленных родиной обалдуев. Семеныч грелся и уже шуршал газеткой узнать ближайшие погоды и новости с мировых фронтов, когда в расслабленной стариковской голове предупреждающе пискнул, а потом взревел сиреной ГО, охотничий контур. Старик хрюкнул от неожиданности, закатил бельма и ухватившись за переносицу, сполз на землю. Бля-я! Куда? Кого-о-о…

Лида Соломец, нырнув в гулкое прохладное нутро арки, протиснувшись меж чугунных створок, с узором из лент, звезд и снопов, выскочив в большой, заросший карликовыми акациями двор, ослепла и сощурила красные от слез, как у морской свинки из «историй о животных», глаза. А когда привыкла, к наотмашь бьющему солнцу, словно дающем в этом дворе двойную норму, с интересом осмотрелась. Хоть и проживала она всю жизнь недалеко и училась рукой подать, но здесь не была ни разу. И сейчас, словно случайно попала на неведомую всему человечеству землю. Двор, большого П-образного дома, был непривычно чист и зелен, словно дачный участок отставного полковника. Опоясанный выметенным асфальтовым ремешком, в середине своей держал он детскую площадку с двумя песочницами и, крашенными в веселые цвета, металлическими конструкциями. Тут тебе и качели, с необорванными цепями и удобной широкой сидушкой, и ворота для мини-футбола, и баскетбольное кольцо на гнутой, как жираф, стойке и еще разная всячина, по умному составленная из колец и перекладин. Лиде стало вдруг так спокойно и легко здесь, что из головы вылетели все горькие мысли, сердце, перестав притворяться разбитым, застучало ровно и радостно, а из всех желаний осталось лишь одно, совсем детское и не подходящее для половозрелой девушки, покачаться на качелях. И забыв о ждущей ее матери, Лида побежала на площадку. Позвенев цепями, устроилась поплотнее на словно под нее сделанном сидении и начала разгон, то резко отклоняясь назад, то сгибаясь к самым коленям так, что перед глазами оставалась лишь пролетающая, вытоптанная от травы, глиняная плешка. Чем быстрее менялись земля и небо, тем легче становилась голова, легче, словно наполнялась летучим газом и только шея, превратившаяся в ниточку, не давала улететь этому праздничному шару. С каждым пролетом мир становился смазаннее и светлее, пока не слился в солнечный водоворот, в центре которого, вдруг, оказалось неподвижное лицо какого то старика, остро смотревшего на несущуюся Лиду сквозь закрытые, морщинистые веки и словно задававшему маятнику ритм, шевелением пышных выгоревших усов…

Елисей Семеныч кружным путем, не выходя на открытое место, продравшись сквозь цепкие кусты, добежал до лестницы дворницкой, боком спустился вниз, одной рукой нащупал ключ, сунутый в щель над косяком, и войдя внутрь, свалив с онемевшего плеча на топчан безвольное девичье тело, надрывно закашлялся и схватился одной рукой за грудь, другой за поясницу. Старик он был крепкий и во многом мог еще потягаться с молодыми, но случившееся выбило его из колеи, словно увеличив все нагрузки втрое. Немного отойдя, он сунулся к цокольному окну и цепко оглядел двор, не торчит ли какая сволочь любопытным носом из окна. Свидетели не беда, но лишние хлопоты. Да нет, вроде спокойно, такой час, что кроме Игоряшки так и продолжавшего ковыряться в песке, не было ни одной живой души. Даже кошки, то ли сидели по подвалам, то ли сошли со двора по своим делам. Подождав, чутко послушав, внутри себя, Семеныч аккуратно, ни оставляя ни просвета, задернул, приспособленное под занавеску, старое внуково байковое одеялко, скакнул к тяжелой, с двух сторон обитой железом, входной двери, захлопнул и накинул массивную кованную щеколду. Порылся в тумбочке письменного стола и достав 200 ватную лампочку «Philips», ввернул ее в патрон, свисающий с потолка на крученом черном проводе, вместо арзамасского изделия ЭЛБ-220-60.
-Ну что цыпа, пора просыпаться… - Елисей Чертков навис над добычей, внимательно разглядывая и даже принюхиваясь. Провел ладонью, сначала по ее лицу и словно не в силах оторвать руки, задержал у подбородка и повел дальше, по тонкой шее, по ключицам видневшимся в вороте легкого летнего платья, остановил на не стянутых лифчиком, молодых, но крупных грудях. Растопырив длинные узловатые пальцы, сжал их, стараясь стянуть сосок к соску, но материя платья не позволила. И тут Лида открыла глаза. Лицо ее оставалось таким же безмятежным, как у Барби, но глаза жили, испуганно мельтеша по комнате взглядом.
- Не пугайся сладкая, это я шалю. Давно девку за цицки не дергал. Захотел стариковскую память освежить. Передок еще пощупаю, вот и вся наша с тобой любовь будет…
Почувствовав руку лезущую под подол, старающуюся протиснуться меж ее полных ляжек, Лида бешено захлопала ресницами.
- Гы! Ишь, щикотно ей. Смотри, как бы глазки не улетели, не моргай. Ладно! Лежи, отходи потихоньку, а я делами займусь, хлопотами радостными. Не ждал, не гадал, а вот под смерть и презент старику выпал. С отвычки мозги то запеклись, как почуял дичинку. Теперь только торопиться, да поспешать…

Лида Соломец лежала на спине, слегка привалившись боком к стенке и видеть могла лишь то, что было прямо перед глазами, не в силах, ни хоть чуть-чуть повернуть голову, ни уж тем более шевельнуть, то словно вдруг исчезающими, то возвращающимися и наливающимися болью, другими частями тела. Чувствовала она себя, как безвольная клецка в ледяном курином бульоне. В голове все так же несся солнечный водоворот, только уже сместившийся куда то назад, от глаз к затылку и уже более походивший на крутящийся восточный фейерверк. Она понимала, что с ней что то случилось, какая то странная беда и этот высокий, с бритым шишковатым черепом, старик, чье лицо впечаталось в мозг крепче ее собственного, был напрямую связан с ней, а может даже и был этой бедой. Лида, до боли выворачивая белки, следила за его сутулой фигурой, перемещающейся быстро и уверенно. Старик расчистил середину комнаты, засунув за дверь в дальнем углу, наверное в кладовку, табуретки, большой тяжелый сундук и какие то коробки и ящички. Выволок громоздкий обеденный стол под лампочку и сноровисто разложил его. Достал из под мойки мятую полиэтиленовую пленку и раскатал по столешнице. Маленьким, почти игрушечным топориком, вскрыл под окном три половицы, вытащил плоский, похожий на мольберт, матово лоснящийся оранжевый чемоданчик. Засунув в щель руку, по плечо, пошарил и вытянул серебристый полупрозрачный пакет, с проглядывающей путаницей тонких проводов или трубочек внутри.
-Вот и оснасточка. Залежалась дожидаючи. Не зря, последнее отдал за нее. Пришла к нам курочка…
Громко бормоча, то ли Лиде, то ли себе, а может и странным, вынутым из тайника, предметам, старик перенес девушку на стол и торопливо, отрывая пуговицы и крючки, раздел.
- Эх милая, налилась к сроку, тебя бы по старинке, на зубок, да больно курочка яичко твое золотое. А я ослаб, вишь, в простое то. Боюсь не выдюжу. Извини, но мы уж лучше без романтики, машинкой умной. Да и какая уж мне романтика, при таких то годах, сама подумай. А звать то тебя как, а то не по людски, как то?
Старик прижал большие пальцы к Лидиным вискам.
-Лю… Люда? …подожди ка… Лида значит. Лидочка-ставридочка. Ну вот и хорошо. Сейчас мы быстренько…хорошая девушка Лида…

Елисей Семеныч, щелкнув резинкой, нацепил на лоб окуляр часовщика, от чего стал похож на суровую камбалу и вытянув из чемоданчика три легких ножки, приставив его к столу, принялся шуршать тонкими, как волосы, проводниками, одни втыкая в чемоданчик, другие сращивая меж собой. Из того же пакета, на стариковские руки наделись, вроде бы кольчужные перчатки, набранные из мелких отливающих синим шариков. Старик обхватил ладонями голову, нащупывая пальцами шишки на затылке, с кряхтением нажал, вдавливая словно в резиновый мяч и она стала меняться. Желтая веснушчатая кожа всосалась в череп, осталась красная плоть, напоминавшая рисунок лицевых мышц без покрова из анатомического атласа, кости скул и надбровные дуги резко выперли и заострились, от переносицы, через лоб и затылок, к шее пролег тонкий гребешок. Из под верхней губы высунулись два небольших серых клычка, к которым старик сразу подсоединил пару проводов. Наклонившись над девушкой, Елисей Семенович хрипло хохотнул.
-Ну как я тебе? Царевич Елисей? Вот в таком разрезе… - Лида глядевшая за метаморфозой, лопающимися от ужаса глазами, вдруг, превозмогая онемелость глубоко вздохнула и закатив белки, потеряла сознание. – Сомлела, но ничего, недолго в грезе то плавать. Доставать пора…
На шею и пятки девушки присосались пятиугольные контакты, с крохотными остриями в центре, сразу проколовшими кожу. В правой руке старика сверкнула длинная, изогнутая спица, оканчивающаяся переливающимся световодом тянущимся, к чемоданчику. Собрав в складку и сильно оттянув кожу под грудью, Елисей Семенович вогнал иглу на всю длину, пока пальцы не уперлись в содрогнувшееся тело. От нетерпимой боли Лида пришла в себя, и чувствовала как мгновенная волна разлилась от солнечного сплетения по всему телу, а дойдя до конца, медленно стала возвращаться, забирая с собой, из каждой мышцы, из каждой клетки, слабо сопротивляющееся тепло. Старик слизнул темным раздвоенным языком несколько капель крови выступивших у прокола и провел рукою над прибором. Чемоданчик включаясь щелкнул, как старый холодильник, но вместо добродушного тарахтенья из него полился высокий на пределе слышимости колеблющийся писк, плывущий по тону…

Лида Соломец не чувствовала себя мертвой, не чувствовала себя живой, просто мороженное растекшееся в кожаном мешке. Все что осталось, от юного, упругого тела, вялая боль в груди и медленная, как улитка, мысль, ползущая по краю сознания, о жгучей, низко нависшей лампочке, испаряющей ее. Что воля, что неволя… У стола, опираясь локтем в ее лицо, сидел дворник, Елисей Семенович Чертков. Он вернул себе прошлое обличье и ни как не походил на монстра и мучителя. Усталый, но довольный обеспеченной старостью пенсионер, с модерновым слуховым аппаратом в левом ухе. Над панелью чемоданчика, в ажурном ложементе, выстреливая крохотные быстрогаснущие искры, переливалось ртутное облачко. Благостно поглядывая то на него, то в экран тускло светящийся за ним, старик разговаривал…
-Джа, ты выкинул меня…
-Я не выводил тебя, ты вышел из обмена сам. Я платил неустойки…
-У меня были проблемы, а ты не стал ждать…
-Твои проблемы растянулись на шестнадцать циклов. У меня не было времени, у меня нет его и сейчас…
-Черножопый выблядок!!!
-Что значит “выблядок”? “Черножопый”? Туземные идиомы? Мне пора отключаться, канал перегружен.
-Джа, я собираюсь вернуться в дело. Нам обоим будет лучше, если я сделаю это через тебя.
-Я рад за тебя, Драку. Но твой участок пуст. После твоего выхода, он отошел к ганимедянам, они его зачистили. Но даже, если ты, что и найдешь … Твой ресурс по моим данным уже заканчивается...
-Что ты скажешь насчет цестерианского эмбриона?
-Хороший товар, когда он будет у тебя, свяжись со мной. Отключаюсь…
-Ты! Мудак недоделанный! Стоять!!! Меня не хватит на повторное подключение! Он уже у меня! – Елисей Сергеевич, трясущимися руками подвинул ложемент почти вплотную к экрану. -Ну? Это не 14-28, и не рабочий генопул! Нюхни! Это полноценный, эмбрион цестерианской матки. Пятнадцать шестнадцатых созревания. Он почти готов…
-Что!!!? Ты… но… Цена?
-Нынешних котировок я не знаю, посчитаешь сам. Я проверю. А пока, комплект молекулярного обновления и апгрейд энергоресурса. Я возвращаюсь…

***
Генерала Андрея Арнольдовича Чуйко, сигнал терминала застал субботним вечером, в час отведенный, строго, для общения с подрастающим поколением. С единственным и трепетно любимым внуком Гошей, сыном старшего сына. Откушав бабушкиных блинов с морошковым вареньем, дед и внук устроились в гостиной, на уютном диванчике, под бра с зеленым вязаным абажуром и открыли долгожданное продолжение, любимой обоими, космической сказки. “Не все еще было спокойно во Вселенной. Матушка Земля, маленькая голубая капля доброй жизни, пользовалась, подаренной ей героическим экипажем звездолета «Звездный Пупс», передышкой. Копила силы и зализывала, нанесенные космическими преступниками раны, но она знала, что пройдет время и опять найдется работа для героев. Опять придется взнуздать им свой чалый звездолет и дать бой инопланетным негодяям, желающим поживиться за ее счет…» Нудный зуммер терминала раздался более чем некстати. Дед уже вошел во вкус декламации и читал, не просто так, а словно артист радио-постановки, пытаясь придать своим старческим голосом характерность каждому персонажу. Внук уже распахнул свои ясные глаза во всю ширь и схватил деда за руку, что б было не так страшно. Но в соседней комнате, в кабинете загудело. Андрей Арнольдович не остановился бы, сделал бы вид что не слышит и продолжил бы, но через пару секунда на воротнике, видавшей дачные виды ковбойки, ожила виброклипса. ЧП!
-Гошенька, ты подожди, я пойду схожу гляну, что там.
-Деда это они? –Гоша испуганно замер, словно инопланетные негодяи уже ломились, в дверь их уютной квартиры.
-Да что ты, дурашка. Это дядя Васильков мне звонит. На рыбалку наверное звать решил. Поедешь со мной?
-Деда поеду. Только у меня удочка без поплавка. Я его Пашке выменял, на календарь с покемонами.
-Да поплавок не беда. У меня этих поплавков полная коробка. Ты подожди.
Щелкнув в кабинете клавишей терминала, генерал недовольно уставился в потное лицо полковника Василькова.
-Ну!?
-Товарищ генерал, пробой! В Сестрорецке, в цестерианском инкубаторе несанкционированная выемка.
-А вы?
-Группа уже там. Докладывают, что на месте пусто…
-Совсем?
-Только корки от арбуза и оболочка носителя.
-Выяснили?
-Скан в легкую прошел, но результат…
-Не тяни за яйца!
-По спектру, это Е-4. Бред конечно… Но три раза перепроверяли…
-Цепеш!? Еби его в зад! Значит шестьсот лет в нейтрале отсидел… В Межгалпол сообщили?
-Так сразу, они уже энергопатруль выслали. Но где там, он сука значит скинул сразу и обновился. Теперь, ищи его только по дальнейшим выемкам. Как же теперь с цесторианцами то? У них же последняя матка…
-Ну ты заплачь! Тебе не по хую? Наше дело инкубационный носитель предоставить, а за сданные в гардероб вещи администрация ответственности не несёт. Пусть только пасть откроют, не хрен было в Валахии зевать. Сами просрали. Все! Оформляйте, как форс-мажор и в архив…
Генерал вернулся в гостиную, постоял, уперевшись невидящими глазами во внука…
-Деда! Ты что?
-А!?
-Деда, ну мы же читаем. Ты чего встал?
-Конечно, читаем… Где остановились?
-Да вот тут, где про космических негодяев начинается, -а нуль-шишиги все шуршали в черных дырах, сетуя на падение скорости света...