Девушка была такой очаровательно-глупенькой, что ей, наверное, даже не снились сны.

- Вы не боитесь? – спросила она. Не дожидаясь ответа, продолжила: - А я так ужасно боюсь! Этот ужасный экзекутор…
- Экзекьютор, - поправил я.

Милый лобик сморщился, будто пытаясь компенсировать недостающие внутри извилины.

- Он же экзекуцию проводит? Экзекутор?
- Эк-зе-кью-тор, - повторил я, разглядывая картины на стенах. Вроде бы обычные классические полотна, но с вариациями. Такие картины вошли в моду год назад и до сих пор не приелись публике. Чего там только не было – и “Последний день Помпеи”, где на фоне рушащихся зданий шла весёлая оргия, и скабрезные “Охотники на привале”, и совершенно непристойная смесь “Утра в сосновом бору” и “Алёнушки”. – Эк-зе-кью-тор. Исполнитель. Он выносит приговор. По сути, он даже его не исполняет, но слово прижилось…
- А экзекуция? – жалобно спросила девушка.

Я покачал головой. Снял и протёр очки.

Она и впрямь была удивительно хороша. Чудесная фигурка, где надо – тонкая, где надо – округлая. Красивое личико – слово “лицо” будет слишком грубым. Чудные светлые волосы. Губы… манящие.

И полная дура. Как и положено лицензированной девушке для удовольствий. Большинство девушек, подписывая стандартный годовой контракт, включают в него пункт о временном оглуплении.

- Мне пора, - сказал я.

Девушка вздохнула. Сказала, с такой неподдельной грустью, что я на миг заколебался, – стоит ли уходить…

- Говорят – все блондинки дуры. А я считаю, что это неправда!

Я ждал продолжения. Вдруг какая-то мысль прорвётся через дремлющие нейроны?

- А почему он не экзекутор? – спросила девушка.

Улыбнувшись, я встал и чиркнул карточкой по кассовому терминалу:

- Не сложилось, милая… Я буду по тебе скучать!

Она расцвела в ответной улыбке:

- Я тоже, милый!

И я вышел из помещения, где десяток беленьких, чёрненьких, рыженьких и лысых девиц ожидали клиентов. Все как одна – красавицы. Все как одна – дуры.

И я дурак.

Дурак-экзекутор.

Додумался, где искать будущую любимую – в городском борделе!

На улице, несмотря на раннее утро, было жарко. Климатизаторы в городе не работали. То ли местные жители привыкли к такой погоде, то ли в мэрии проворовались сильнее, чем считали на Земле. Я двинулся по Проспекту Первопоселенцев к Площади Независимости. На любой земной колонии есть такой проспект и такая площадь.

И любую колонию рано или поздно посещает экзекьютор.

Прохожих было немного и почти все лица оказались мне знакомы по трёхмесячному путешествию на “Левиафане”. Местные сейчас радостно разгружают грузовые боты… Плечистые японцы в зеркальных очках последней модели деловито оглядывали достопримечательности – церковь, ратушу, мечеть, здание суда, памятник кому-то-из-колонистов-спасшему-колонию-от-бедствий. Временами стёкла очков подёргивались радужной пеленой: не удовлетворившись видеосъемкой, туристы делали голографическую съёмку местности. Другая группа туристов усаживалась в экскурсионный автобус. Их ждала обычная программа – экскурсия к месту посадки колониального баркаса, визит в деревню аборигенов, охота на диких зверей в ближайших джунглях, ужин в ресторане с местной кухней, а после, для лиц с крепкими желудками, невинные ночные шалости. Маятниковый лайнер будет ждать на орбите еще сутки, а потом неумолимые законы гиперпространственной физики швырнут его к следующей планете. Надо спешить, надо успеть повидать всё, за что заплачены немалые деньги.

А вдвойне спешить надо мне. За сутки я должен влюбиться и вынести приговор.

Памятник, как ни странно, мне понравился. Он изображал благообразного бородатого мужчину с короткой стрижкой. В руке бородач держал что-то вроде посоха, что придавало ему внешность сказочного мага. Но подпись на постаменте гласила, что передо мной старший механик колониального баркаса, на четвёртом году полёта добрым словом и обрезком титановой трубы усмиривший мятеж. Я даже посмотрел короткий игровой ролик, из которого следовало, что главную роль в усмирении сыграли-таки добрые слова, а обрезок трубы служил лишь вспомогательным фактором. Ролик был хороший, но мои очки, подключенные к закрытой базе данных, немедленно выдали иную версию событий, где злосчастной трубе отводилась более заметная роль.

Возле памятника меня и начали пасти.

Вначале я заметил двух топтунов – один азиат, другой европеоид. Потом появился третий – пожилой негр. Потом четвёртая – хорошенькая рыжая девица.

В окружении этой четвёрки я свернул в узкий проулок между мэрией и двухэтажным универсальным магазином.

Там меня ждал симпатичный интеллигентный юноша, похожий на музыканта или молодого перспективного актера. Очки, однако, отработали его сразу – перед глазами побежали строчки досье.

Сын мэра был вовсе не музыкантом, он возглавлял местную тайную полицию. По колониальным масштабам – серьёзный пост. По земным… достаточно сказать, что все подчинённые юноши, в количестве четырёх человек, стояли сейчас за моей спиной.

- Здравствуйте, господин исполнитель, - сказал юноша.
- Здравствуй, Денис, - ответил я. – Что ж ты всех служак сюда собрал? А если кто-то из туристов наркоту провёз?
- Всё чисто, - быстро ответил юноша.
- А если кто-то собирается контрабандой кристаллы с рудника вывезти?

Перед глазами замигала оранжевая точка - Денис напрягся:

- Это серьёзно, исполнитель?

В общем-то, это не было моим делом. Но почему бы ни помочь законной власти?

- Приглядитесь к толстому рыжему немцу, - посоветовал я. – Особенно поинтересуйтесь, нет ли у него контейнера-импланта в брюшной полости.

Почти неуловимый жест – и азиат с девушкой ушли.

- Спасибо, исполнитель, - сказал юноша. – Скажите, что нам грозит?

Я молчал. Мы никогда не отвечаем на такие вопросы.

- У нас самая обычная колония, - будто себя уговаривая, сказал сын мэра. – К Земле лояльны, общих законов придерживаемся… в целом.

Я ничего не сказал.

- А с теми аборигенами… было не ясно, что они разумны, - продолжал юноша. – Да это и сейчас ещё не до конца доказано! И виртуальный притон мы закрыли… как только директива с Земли пришла…

Что я мог ему сказать? Что эта колония – и впрямь не худшая из сотни мелких человеческих поселений. Что у них, хотя бы, не процветают изуверские культы, не практикуется рабство, к местным формам жизни относятся достаточно гуманно. Что я ещё не вынес приговор, да и вряд ли он окажется суровым?

Нам запрещено отвечать на такие вопросы. Первое правило, которое я усвоил, с пяти лет обучаясь на экзекьютора: никаких дискуссий с подследственными. Ребёнком я проверял школы, в возрасте этого паренька – контролировал мелкие фирмы. И никогда, никогда не отвечал на вопросы.

- Ты уже вынес приговор, исполнитель? – спросил юноша.

Я повернулся и двинулся обратно.

- Что случается, если исполнитель гибнет? – вопрос ударил в спину будто выстрел.
- Следующий экзекьютор учитывает этот факт, - я обернулся. – Но нас не так-то легко убить.

Эмоциональный индикатор пульсировал багровым.

Неужели на этой планете и впрямь творится что-то серьёзное?

- Какое ты имеешь право судить? – выкрикнул юноша. – Двадцать лет колония была изолирована от Земли! Потом – тридцать лет без единого корабля! Вы наконец-то соизволили наладить транспорт – и первым делом прислали палача! Спасибо! Наконец-то прибыл палач, прибыл царь и бог, который вправе судить!

Вот тут я счёл себя вправе ответить:

- У меня нет этого права. Пока – нет. Но оно будет.

Мимо изрядно нервничающего негра, мимо второго, более спокойного агента я вышел из переулка. Что ж, разговор состоялся. Он обязан был состояться – в той или иной форме. Со мной мог встретиться сам мэр, или местные криминальные заправилы… или представитель тех и других, вроде этого честолюбивого паренька.

Мысленно я отметил: “явная тенденция к наследованию власти”. Это не большое преступление. Но все-таки.

С летающим транспортом на планете было плохо. “Левиафан” должен сгрузить полсотни легких флаеров, но пока весь планетный авиапарк состоял из старых, ещё на колониальном баркасе привезённых шлюпок. Десяток машин находились в общественном пользовании, две или три – в личном. Ещё пять служили в качестве такси.

Я не стал реквизировать общественный транспорт, а пошёл и нанял последнюю тачку – четыре уже были арендованы японцами. Пилот прилагался – рослая молодая женщина с чуть грубоватыми манерами.

- Жанна, - протягивая руку сказала она. – Вас за пульт не пущу, и не просите.
- Даже не подумаю, - пообещал я, пожимая крепкую ладонь. Управлять старой техникой нас учили, но куда спокойнее довериться местному пилоту.

Женщина чего-то ждала. Наверное хотела, чтобы я представился.

- Полетели? – сказал я. – Времени очень мало.
- Странный вы, - пожимая плечами ответила Жанна. – Я землян другими представляла.
- А много землян вы видели? – не удержался я.
- Телевидение уже тридцать лет работает. Земляне, они… - Жанна заколебалась.
- Весёлые? Открытые? Симпатичные? Компанейские?

Женщина кивнула.

- Земляне разные, - сказал я.

Милая девушка из борделя ничего бы не поняла. А Жанне хватило нескольких секунд:

- Так вы передачи для колоний фильтруете? – воскликнула она. – Точно?
- Конечно. Гиперсвязь – дорогое удовольствие, зачем транслировать в колонию всякую ерунду?

Жанна захохотала и открыла дверцу кабины:

- Со мной сядете? Или в пассажирский салон?
- С вами, - устраиваясь в кресле второго пилота, сказал я. – Неудобно гонять такую махину ради одного пассажира?
- Вы же заплатили, - коротко ответила Жанна. – Других машин пока нет… Правда, что на “Левиафане” сотня флаеров?
- Полсотни.
- Всё равно хорошо, - кивнула женщина. – Как хочется водить хорошую машину, а не этот утюг… А вы меня насмешили, да! Значит, земляне врут колонистам?
- Случается. Родители тоже не рассказывают детям о всех своих проблемах.
- Если так рассудить – то всё верно, - согласилась Жанна. Опустила руки на пульт: торжественно, будто пианист на клавиатуру. Спросила: - Мы вам кажемся смешными? Дикими?
- Вовсе нет, - ответил я, не кривя душой. – У вас вполне процветающая колония. Вы даже способны торговать с метрополией. Хороший прирост населения, неплохая нравственность…

Завыла турбина, шлюпка медленно поднялась над землей.

- Значит, наказывать нас не будете, господин экзекьютор? – с усмешкой спросила Жанна.
- Один-ноль в вашу пользу, - признал я. – Но как вы меня опознали?
- На миллионера вы не похожи, а шлюпку арендовали без споров. Да и маршрут странный… три поселения аборигенов, старый рудник, новый рудник… Летим к первому стойбищу?

Машина резко взмыла в небо.

- Может быть, я этнограф? – спросил я.
- Ещё скажите – ботаник! - фыркнула Жанна. – Прегрешения наши ищите, верно?
- А они есть?
- Наркотой кое-кто балуется, говорят, что виртуалка есть подпольная, мэр зажрался, скотина, сынок его трапперов данью обкладывает, - принялась перечислять Жанна. – Обычное дерьмо.
- В том-то и дело, что обычное.
- А против Земли мы не бунтуем, - усмехнулась Жанна. – Аборигенов… в цепи не заковываем.

Очки высветили оранжевый огонёк.

- Что, всё-таки, неладно с аборигенами? – спросил я.

Жанна замолчала. Голубовато-зелёное небо планеты раскинулась над нами, зелёный ковёр джунглей стлался внизу.

- Я знаю, что лет тридцать назад произошло вооружённое столкновение, - мягко сказал я. – Битва у реки, так?
- Битва, - фыркнула Жанна. – Две очереди из пулемётов… матушка там была, рассказывала.
- Но вы не из-за этого волнуетесь, - сказал я.
- Что ещё вам очочки подсказывают?
- Вам двадцать девять лет, разведены, маленькая дочь, две собаки, живёте с мамой, вас уважают, но считают излишне резкой… и прямой в высказываниях.
- Это у нас семейное, - мрачно сказала Жанна. – Ладно, спасибо, что не всё досье пересказали. Не хочу знать, что про меня власти думают.
- Так что с аборигенами? – повторил я.

Жанна не отвечала. Шлюпка начала снижаться.

Стойбище располагалось у кромки леса, рядом с маленьким озерцом. Сотня примитивных хижин, точнее даже просто шалашей, несколько костров. Жанна посадила шлюпку у воды, там, где проступал скальный грунт. Я потёр камень носком ботинка – на застарелом нагаре остался светлый след. Здесь часто садились.

Жанна молча смотрела на меня, привалившись к бронированному боку шлюпки.

От стойбища шли аборигены. Ну просто образчик отсталой инопланетной расы – мохнатые, низкорослые гуманоиды в одежде из шкур, с деревянными копьями, заострёнными и обожжёнными на костре. Впереди – то ли вождь, то ли шаман. За ним – два десятка крепких мужских особей с корзинами.

- Я бы не сказал, что о их разумности трудно догадаться с первого взгляда, - мягко заметил я.
- Никто и никогда не сомневался, - презрительно бросила Жанна. – А что было делать? Беспилотный зонд следов разумной жизни не обнаружил. Колониальный баркас не имел запаса топлива на возвращение. Пришлось… сосуществовать.

Аборигены остановились. Поставили на землю корзины. Старейшина, неуверенно переводя взгляд с Жанны на меня сделал, всё-таки выбор в пользу мужчины.

- Фрукты, - довольно разборчиво сказал он, тыча пальцем в корзины. Вытянул руку по направлению к носильщикам, добавил: – Рабочие.

Я молчал. “Рабочие” переминались с ноги на ногу.

- Они не рабы, - сказала Жанна. – Они вправе уйти.
- Мы не рабы! - заволновался старейшина. – Мы вправе уйти!
- Что вы хотите взамен? – спросил я его. – Еда, огонь, лекарства? Оружие?

Старейшина запустил руку под шкуру, достал пластиковую фляжку с остатками жидкости на донце. Сказал:

- Оружие – нет, нет! Знаем закон! Лекарство – нет, нет! Питьё!

Я взял из дрожащих рук фляжку, открутил колпачок, понюхал. Спросил Жанну:

- Настолько близкий метаболизм?
- Пробовать не советую, там большая доза метилового спирта. Для них это не опасно.
- Быстро спиваются? – спросил я.
- Год… два, - Жанна пожала плечами. – Кому это интересно? Работают – и ладно.

Вернув фляжку старейшине, я сказал:

- Потом. Другой раз. Сейчас нет питьё. Подожди.
- Вождю лучше дать, а то может обидеться, - пробормотала Жанна. Нырнула в кабину, появилась с бутылкой местного виски. Протянула вождю, сказала: - Тебе! Привет!
- Привет! Привет! – хватая бутылку воскликнул вождь.

Я молча забрался в кабину. Жанна села в кресло пилота. Аборигены торопливо двинулись прочь от шлюпки.

- Что, сволочи мы? – почти весело спросила Жанна. – А нечего было матушке-Земле рассылать колониальные баркасы!
- Вы же знаете, Жанна, тогда существовала опасность гибели всей цивилизации.
- И вы складывали яйца по разным корзинам, - фыркнула Жанна. – Знаю, знаю… Ну вот, вы увидели очередного гадкого утёнка, вылупившегося из уцелевшего яичка. Велико ли наше преступление?
- Велико, - сказал я.

Не мог и не хотел я говорить ей всего. Про первую и вторую нарковойны, про эпидемию виртуальной наркомании, про табачные бунты, про введение полного запрета на химические и электронные средства для изменения сознания. Она это, конечно, знала… отчасти. По передачам ти-ви “Метрополия”. Она только не подозревала, как безобразно и страшно всё это было.

- У вас только пиво, да? – спросила Жанна.
- Уже запретили.

Жанна фыркнула.

- Мы чистим планету, - сказал я. – Латаем генофонд. Я… я пробовал пиво. И вино тоже. Даже виски. Нам дозволено больше, чем рядовым гражданам.
- Так всегда, - ехидно сказала Жанна. – И вам понравилось?

На этот вопрос я не ответил. Признался:

- Возможно, сейчас мы перегнули палку в другую сторону. По большому счёту достаточно было победить электронную наркоманию… Но человечество стояло на грани гибели и в средствах церемониться не приходилось.
- И что будет с нашей колонией?
- Вы будете наказаны, - ответил я. – В первую очередь, конечно, виноваты властные структуры. Но достанется всем. Таков закон. Распространение дурманящих веществ среди иных форм разумной жизни – очень тяжёлое преступление.

Жанна помолчала. Потом сообщила:

- Приближаемся к второму стойбищу.
- Там то же самое?
- Да.
- Тогда летим в город. Аборигенов вы временно убрали не только с улиц, но, полагаю, и из рудников? Возвращаемся в город.
- Как прикажете, экзекьютор, - презрительно сказала Жанна. С неожиданно прорвавшимися эмоциями воскликнула: - Ну почему я? Именно я? Повезла бы этих амбалов-японцев на охоту, сидела бы сейчас у костра, байки травила! Нет, влипла! Стала пособницей экзекьютора! Вы улетите, а меня вся планета проклянет! Сашеньке станут говорить, что её мама – предательница!
- На вашем месте мог…
- Но оказалась-то я! Им нужен будет козёл отпущения, и козёл теперь имеется!

Она помолчала и поправилась:

- Коза отпущения… А что мы должны были делать? Продавать аборигенам сталь? Оружие? Они не нуждаются в пище, не нуждаются в лекарствах. Им пока не интересен прогресс. А вот выпивка – это лучшая валюта!
- Я знаю. Так случалось на всех планетах, где колонисты встретили разумную жизнь. Иногда в ход шёл алкоголь, иногда синтетические наркотики.
- На всех планетах? – поразилась Жанна.
- Ну… вроде бы мормоны обошлись без этого. У них обычное рабство.
- Значит, все так делают… - пробормотала Жанна. – И всё равно вы нас накажете?
- Да.

Шлюпка пошла на посадку. Жанна молчала. Лишь перед самым касанием пробормотала:

- И почему вы считаете себя вправе судить нас?

Это всё решило.

- Подождите минутку, - попросил я. – Не выходите.

Жанна удивлённо посмотрела на меня.

- Вы правы в одном, - сказал я. – Правосудие не может быть беспристрастным. Не должно. Мы люди, а не математические формулы. Потому и существуют суды присяжных, прецедентное право… чтобы над строчкой закона всегда стоял живой человек.
- Соберёте присяжных? – удивилась Жанна. – Если из наших – вердикт будет один. Если из ваших – другой. Где тут справедливость?
- Экзекьютор - сам себе присяжный, - сказал я. – Одну минуту, Жанна.

Я достал из кармана упаковку, открыл. Там лежала таблетка – одна единственная. Они очень дорогие, эти таблетки. Наверное, самый страшный наркотик, придуманный человечеством. Позволенный лишь экзекьюторам… и, наверное, тем, кто стоит над нами.

- Я люблю вас, Жанна, - сказал я. И раскусил маленький белый диск.

Во рту стало солоно. Голова закружилась.

- Что вы несёте? – возмутилась Жанна. Заглушила турбину шлюпки, обесточила пульт.
- Это… тест… - пробормотал я. – Если бы времени было больше… я постарался бы обойтись без таблеток… но времени всегда не хватает…
- Дурак вы, экзекьютор, - пробормотала Жанна. – Дурак и напыщенный осёл.

Она выпрыгнула на бетон посадочной площадки, хлопнула дверцей кабины, пошла к ангару. Я был уверен, что сейчас она кроет меня отборной местной бранью. И мне это было неприятно, горько, тягостно, потому что… потому что… потому…

Потому что любимая женщина ненавидела меня!

- Жанна… - пробормотал я. – Я же люблю тебя…

Люблю! Эту упрямую прямоту, эти резкие манеры, за которыми ты прячешь одиночество и слабость… Пусть многим ты кажешься самой обычной, а кому-то даже некрасивой – я-то знаю, сколько в тебе очарования, сколько настоящей, не показной женственности и нежности…

- Жанна… - закрывая лицо руками прошептал я.

Я экзекьютор. Я выполню свой долг.

И каким бы суровым ни был мой приговор – это будет приговор неравнодушного человека. Потому что я сужу не только колонию с банальным именем Новая Надежда, а любимую женщину.

И самого себя.

Коммутатор пискнул, когда я включил его на прямую связь.

- Экзекьютор-один… доклад… - прошептал я. Мне никто не ответил, но я знал, что меня слушают. – Колония Новая Надежда, вторая планета четвёртой Лебедя… Обнаружены следующие преступления третьей степени: злоупотребление властью, коррупция, антидемократические настроения… Следующие преступления второй степени: употребление алкогольных напитков, недостаточная борьба с наркоманией, предположительно – недостаточная борьба с электронной наркоманией. Следующее преступление первой степени: вовлечение местной формы разумной жизни в употребление дурманящих веществ. Согласно закону о Спасении Разума выношу приговор… временное ограничение прав и свобод, размещение на планете полицейского гарнизона, наложение на всё… всё население штрафных санкций согласно пункту D… поправка – согласно пункту G закона о Спасении Разума, ликвидация всех лиц, пользовавшихся электронными наркотиками более трёх раз, ограничение высоких технологий… отгрузку флаеров прекратить, доставленные на планету – передать под контроль гарнизона…

Я говорил еще долго, прежде чем произнёс последнюю уставную фразу:

- Доклад закончен, приговор привести в исполнение.

И добавил не по уставу:

- Прощайте.

Японец подсел ко мне в ресторанчике, где я героически сражался с твёрдым кукурузным хлебом. Надо было привыкать к местной кухне – и я старался изо всех сил.

- Санкции согласно пункту G – не слишком ли сурово? – спросил японец. Он ничем не выделялся из толпы других туристов, такой же генетически улучшенный японец, высокий и с большими круглыми глазами.

Экзекьютору-два и не положено выделяться.

- Необходимо, - сказал я.

Японец кивнул. Заметил:

- Три часа до отлёта корабля. Пойдём?
- Я остаюсь, - сказал я. – Это теперь и мой дом. Я останусь здесь. Рано или поздно Жанна поймёт и простит меня.

Японец вежливо покивал:

- Жанна – та женщина-пилот? Хорошая женщина, крупная…

Я сдержался. Что он может понимать, глядя на этот мир холодными глазами чужака?

- Значит, таблетка ещё действует, - флегматично продолжил японец. – И ты хочешь разделить судьбу с любимой женщиной?
- А ты бы поступил иначе? – взорвался я. – Возвращайся на корабль! Я вынес приговор, что ещё от меня требуется? Я – не раб!
- Я выпью кофе, - сказал японец. – Можно?
- Пей, - сказал я. – Только не пытайся меня уговаривать.

Японец кивнул. Снял очки, печально посмотрел на меня. Спросил:

- Ты же понимаешь, что полюбил её только под действием таблетки?
- Сейчас я люблю её сам, - ответил я.

Японец на миг надел очки, видимо, посмотрел на часы. Снова их снял. Повторил:

- Я выпью кофе…

Минут через десять он заказал вторую чашку. Я торжествующе улыбнулся.

- Всё индивидуально, - пробормотал японец.

Еще через десять минут японец встал и сказал:

- Пошли?

Я огляделся.

Чужие люди чужой планеты обедали и пили алкоголь, не подозревая, что через два с половиной часа от “Левиафана” отделится боевой бот, набитый вымуштрованными солдатами.

- Это… всегда так? – спросил я.

Японец кивнул.

- Почему всё стало так пусто?

Он опустил руку мне на плечо, сочувственно заглянул в глаза. Сказал:

- Это пройдёт, брат. У тебя это первый раз, но ты привыкнешь. Впереди другие планеты. Если ты полюбишь по-настоящему – то уйдёшь и разделишь судьбу приговорённых.
- Я уйду, - прошептал я. – Однажды я уйду!

Японец кивнул:

- Мы не рабы. Мы вправе уйти.