Грубый пинок в спину бросил его наземь.
Он проехался щекой по влажному асфальту и уткнулся лицом в место, где сходился асфальт и красная кирпичная стена.
“Красная, – подумалось ему. – Зачем? Чтобы была не видна кровь.”
Прямо перед его глазами, из небольшой выбоинки в стене выбрался маленький серый паучок и куда-то поспешил по своим паучьим делам. Он упорно тащил за собой тоненькую ниточку, цеплявшуюся за каждую песчинку стены.
Пахло сырым кирпичом, мочой и давней смертью. Он мог и ошибаться, но ему казалось, что именно так должна пахнуть давно ушедшая смерть.
Раскаленный кусочек металла ворвался в его спину, и небо медленно накрыло его своей темной чашей.

* * *

Он проснулся, больно ударившись левым боком об пол, и услышал крик.
Кричал он.
Этим утром будильник ему не понадобился. Такое бывало пару раз в год, когда ему снилась его смерть.

Вчера вечером он едва смог заснуть. Для этого ему даже пришлось съесть две таблетки снотворного. “Химию” он не любил со страстью новообращенного последователя “Круга травников”, и потому чувствовал утром себя препогано.
Впрочем, дело было не в таблетках.

Устало тащась в ванную, силой заставляя свои ноги передвигаться хотя бы по минимально похожей на прямую линию, он периодически бил кулаками по стене. Кулаки были еще со вчерашнего вечера разбиты в кровь и саднили тупой болью. Но ему этого было мало. Острая кратковременная боль от ударов по бетонным панелям стены заставляла его сжимать зубы. Он нарочно выбирал по дороге и бетон стены, и острые углы шкафа, и деревянный, но удивительно твердый угол дверной коробки.
Боль это ничто. Боль это счастье.
На краткий миг она выдергивала его из темного омута мыслей.

Войдя в ванную, он полюбовался на себя в зеркало. Парень лет тридцати, черноволосый, худощавый, с мрачным выражением лица. Страшен, небрит, ужасен видом и душой. Темная личность начала двадцать первого века.
Он зачем-то потряс перед зеркалом окровавленными руками. Потом несколько минут тупо смотрел на них, поворачивая кулаки, как при каком-то странном ритуале или при посещении врача. Да, пожалуй, сейчас он себе напоминал некоего странного больного на приеме у врача, который видом своих ободранных кулаков хочет добиться от врача… Чего? Он не смог придумать, что можно было бы добиться таким странным аргументом.
Осматривая руки, он автоматически отмечал, как был получен тот или иной след.

Левый кулак… содрана напрочь кожа с костяшек... это была железная дверь его квартиры. Примерно там же, чуть ближе к запястью, содран почти прямоугольный кусок кожи, размером ненамного меньше спичечного коробка… это он еще в подъезде вскользь саданул по шершавому некрашеному бетону. Правая рука… костяшки… да, чем еще бить как не ими… Вот на ребре ладони содрана кожа… не помню где… Два глубоких пореза – это он выбил окно своей машины. А вот эти тонкие и длинные порезы, длинной чуть не в две ладони… Да черт их знает откуда. Он смутно помнил вчерашний вечер.
Зачем он выбил стекло у машины? Кто знает, сам же он не помнил. Украдут ли машину? Вряд ли. Окрестная шпана давно зареклась от подобного. Хотя по мелочам могут и обчистить. Типа случайные прохожие украли.

Он с трудом вспомнил, зачем пришел в ванную. Голова была легкая-легкая… как чугунная чушка с чугунными же мыслями, неспешно ворочающимися в глубине мозга.
Он смотрел в зеркало и не узнавал себя. Предчувствия не даются легко, особенно такие, как утренний сон. Он даже не пытался обмануть самого себя. Сегодня будет тяжелый день и ему придется здорово потрудиться, чтобы хотя бы имя его не исчезло со Ступенек Вечности.
Так иногда он называл жизнь.

* * *

Шестью минутами позже он, оставляя кровавые отпечатки на стенах и капая темной кровью на пол, дошел до кабинета и тяжело плюхнулся в кресло, стоявшее у письменного стола. Не сел, не опустился, а именно плюхнулся. С ненавистью об этом подумав, он еще раз с отвращением глянул на свои в кровь разбитые руки. По дороге из ванны он успел еще несколько раз съездить кулаками по всем острым и твердым углам, что ему попались по дороге. Таких попалось много. Он и не думал, что его квартира настолько угловатая.
Идиотски хихикнув, он представил себе, как, внезапно сойдя с ума, начнет искать в квартире закругленные углы и не найдя таковых, вывалится в окно. Окна у него были оформлены в довольно-таки странном стиле, вошедшем в моду всего год назад. Этакие полукруглые ангарные ворота. Ворота – по величине. А полукруглые по форме.
Он еще раз издал звук, что-то среднее между рыданием и смехом. Мысль о собственной смерти привела его в недолгий восторг.
Сегодня он себя ненавидел.

Через минуту он собрался с силами и решил, что пора начинать жить.
А еще через четыре минуты его кресло было мокрым от пота, а рубашку и шорты можно было смело выжимать, как после стирки.
Каждый такой сеанс выжимал из него столько воды, что он уже давно не удивлялся одной некогда-то странной и непривычной мысли. Мысли о том, что люди, которые на самом деле есть ничто иное, как разумные коллоидные растворы.

Перед его закрытыми глазами проплывали образы, цветные сгустки, разноцветные лучи, какие-то пересекающиеся плоскости, и прочая геометрия. Сегодня были даже очень странные пространственные фигуры, которые он не только не мог назвать каким-либо словом, но затруднился бы внятно описать кому-то из знакомых. Впрочем, это было не важно. Он их видел и даже как-то сумел понять, что они означают, а знакомые… знакомые обойдутся.
Благо никто его и не расспрашивал.
Большинство его знакомых считали его вполне серьезно двинувшимся на почве странного и потому в разговоры на эти темы вступать опасались. Мало ли что ему взбредет в голову, в обычных делах он парень нормальный, а тут – черт его знает.

* * *

Темные зеленые полосы… серые ленты, обвивающиеся на мгновение вокруг него и вдруг срывающиеся потоком… уносящиеся вдаль… желтые, расплывчатые пятна – окна домов или фонари?… синее, трепещущее полотнище над головой… яркое, но нежное полыхание впереди…
Теплое, ласковое прикосновение знакомого образа.
Удивленное, чуть встревоженное лицо, нежные руки, тянущиеся к нему, как тянется подсолнух к свету солнца.
Он любил эти мгновения, этот миг до того, как он протянет к ней свою руку и все преобразится в водоворот красок, чувств и эмоций.
Дотронулся до ее образа и смотрел не проходящим удивлением, как образ ее заколыхался, как отражение летнего солнца в теплом зеркале пруда, смотрел, стараясь впитать в себя, вобрать как можно больше этого удивительного и чудесного превращения…
Она менялась, как меняется узор неба и облаков под порывами ветра, и оставалась цельной, как целен лишь образ идеально ограненного драгоценного камня под светом неяркого солнца под восхищенным взором истинного ценителя. Она всегда представлялась ему изумрудом, изумрудом того нежнейшего оттенка, что появляется при смешении молодой травинки и нескольких капель моря.
За мгновение до того, как нырнуть в нее, слиться в ней в обжигающем экстазе обнаженных чувств… шепнул нежно… а вот и я… и все будет хорошо…

* * *

Часы неторопливо отмерили еще семнадцать малых интервалов, которыми человечество, ничтоже сумняшеся решившее, что сумело хоть как-то обуздать великую реку Времени, называет минутами.

Человек в кресле медленно приходил в себя.
Закашлялся. Несколько раз глубоко вздохнул. Несколько минут сидел без движения и молчал.
Сегодня все было куда труднее, чем обычно.

* * *

Так, для начала вспомним номер одного… должника. Пожалуй, ему стоит позвонить именно с домашнего номера. Рука его легла на трубку домашнего телефона.
Три пять один… шесть восемь пять семь... аааа… один или семь? Черт, визитка лежит в офисе… Ладно, попробуем семь.
Голос в трубке.
– Кто?
– Вартан. – голос его оказался каким-то хриплым и чужим. Он зажал микрофон пальцем, несколько раз резко кашлянул и, убрав палец, снова произнес – Это Вартан, помнишь такого?
– Вартан? Не узнаю. Или богатым будешь или посадят. А еще скорее – пришьют, случайно не узнав.
– За меня не бойся. Я знаю, как и где я умру, я тебе об этом как-то говорил.
– Ммммм…. похоже, это и, правда, ты. На будущее – перед звонком ко мне выпей стаканчик чего-нибудь кислого, а то ведь не ровен час, не узнаю тебя, и дело кончится… бензином.
– Шутник. “На будущее”. Ну что же, как-то раз у нас был разговор о будущем…

Минутой позже Вартан положил трубку. Еще посидел немного, приходя в себя и раскладывая мысли по полочкам и строя график будущего. График получался крайне неприятным для него. Он усмехнулся. “Делай что должно и случится неизбежное?” Что же, древние римляне были не дураки.
Совсем не дураки на краткие и емкие высказывания.
Лаконисты.
Или Лаконика была в Древней Греции?
Он не помнил этого, да и зачем это было ему, человеку начала двадцать первого столетия. То, что случилось лет пять назад – уже забыто, что было десять лет назад – седая старина. А древние римляне и греки это вообще сказка для тех, кто умер столетия назад.

Подошел к неширокому дубовому шкафчику высотой в рост человека, что стоял в углу и всем своим видом изображал надежность и невозмутимость. Шкаф уже лет пять равнодушно смотрел на него всеми полутора десятками замочных скважин. Делай, что должно…

Из нижнего ящика он достал сотовый телефон в запечатанном пакете. В том же пакете лежали дополнительный аккумулятор, SIM-карта, клочок бумаги с PIN-кодом и инструкция по использованию телефона. Бегло просмотрев ее, он разобрал телефон и вставил на место карточку. Включил телефон – за полгода, пока он тут лежал, заряд почти не изменился – темная полоска показывала еще больше половины энергии. Он еще раз кинул взгляд на бумажку и ввел пароль. Телефон радостно промурлыкал мелодию и отрапортовал о готовности.
Эти привычные, почти домашние действия успокаивали его. Они отвлекли от мыслей не хуже, чем удары кулаками по стенам. Можно было на минуту погрузиться в нирвану немышления и недеяния.
Забыть про конверт, что со вчерашнего дня лежал на столе.

* * *

Грязно-серый, какой-то даже казенный всем своим видом конверт-пакет из плотной бумаги. Он еще вчера удивлялся, где они могли взять такой пакет. Не сами же делали? Таких пакетов он никогда не видел в почтовых отделениях – а уж ему-то не знать, что там может быть. Он вел обширную переписку и получал много книг и журналов из-за границы, да и из обоих столиц тоже.
Не было на почте конвертов из такой грубой бумаги.
Он подозревал, что это некий знак. Какой-то намек. Но что за намек… быть может его принимают за кого-то другого, для кого это даже и не намек, а целый монолог?
Грубый конверт, а в нем пара снимков, отпечатанных с цифровой мыльницы на дешевом струйнике. Отпечатанных, однако, на специальной дорогой бумаге, так что было видно, что это именно фотографии, а не моделирование на компьютере. А если и моделирование, то делалось оно с реальных фотографий. Только вот не должно быть таких фотографий и не может к нему придти такая распечатка.
Перевернув лист с одной из фотографий, он в который раз прочитал две строчки, напечатанные на какой-то древней печатной машинке с отчетливо западающими влево буквами “е”:
“Инга Бержевская,
25 лет”.
Парой сантиметров ниже, уже от руки, ярко-синими чернилами было небрежно набросано:
“Завтра, 12 октября, 20-00”. И – строчка цифр, номер мобильного телефона.
Подобное сочетание нового и старого, новейшей технологии печати и каких-то, почти допотопных способов надписей было странным. Возможно, это было тоже неким намеком. Намеком, которого он не понимал.

* * *

Телефон мурлыкнул. Базовая станция определила, что телефон вновь активен и выслала SMS-ку с состоянием счета. Улыбающаяся компьютерная девушка радостным голоском прочирикала с экрана телефона о том, как рада компания МТС своему давнему клиенту, и что счет его составляет… Впрочем, Вартан и не сомневался, что на счету еще достаточно. Год назад он кинул на счет почти три сотни евро.
Можно было звонить. Вартан и покупал этот телефон для особых случаев. Незарегистрированный широкополосный телефон и номер на чужое имя.
Быстро просмотрев записную книжку, где по особой системе он записывал номера телефонов, он нашел нужный.

– Здравствуй, это я. У меня есть десяток лишних дисков, если хочешь, отдам их тебе. Список сейчас по SMS пошлю.
– Когда? А то у меня давно свежатинки не было – голос в трубке был хриплый и не радостный. Совсем не радостный для человека, которому пообещали подарить этак с триста-четыреста евро в виде лицензионных дисков.
– Можно было бы и сегодня. Если ты ничем не занят – то давай через пару часов в нашем любимом кафе.
– Хорошо. Мне с собой что захватить?
– Если есть последние фильмы со Шварцем и Бретт Ли, то…
– ОК. До встречи.

Вартан, а сейчас он назывался этим именем, покусал свои губы и больно дернул пару раз левой рукой за волосы. Но и это не помогло – больше никаких разумных идей в голову не пришло. Странно, обычно эти простые действия помогали ему сосредоточиться на обдумывании проблемы. Думать не хотелось совсем, хотя после сеанса у него голова была ясная и прозрачная, как стекло.
Да, вот именно, прозрачная – ни одной мысли.
Думать не то, чтобы не хотелось – но не получалось. Отчаянно чесались и болели кулаки. Он с удивлением обнаружил, что сжимает правый кулак изо всех сил, до посинения пальцев. Еще немного, и телефон хрустнет в его руке. А из трещин на коже вновь начала сочиться кровь. Хотя крови было немного, и ковер в его кабинете почти не пострадал.
В отличие от стен и коврового покрытия в спальне и стен в ванне, заляпанных каплями его крови и кровавыми отпечатками ладоней.

* * *

Через час его машина стояла на площади имени генерала Иммарионова. Часто ее называли просто - Площадь Генерала. Центр площади по-хозяйски топтала бронзовая лошадь бронзового генерала. Ничего против генерала Вартан не имел, тем более, что памятник ему поставили вполне заслуженно. Если б не Иммарионов, то не стоял бы сегодня Вартан на промозглом осеннем ветру, да, собственно, и стоять было бы негде. Было бы здесь идеально круглое озеро с поспешно обеззараженной водой. В которую периодически сваливали бы КАМАЗами блоки специального тяжелого бетона и выливали бы всякую дрянь, типа растворов солей бора.
Но лошадь генерала его бесила. Хотя, конь это был, конь. Это было хорошо заметно. Мало того, что конь этот был похож на Хаоса, коня с отвратительным норовом – а в детстве Вартан занимался конным спортом – но и деталь, отвечающую за отличие лошади от коня скульптур изобразил с преувеличенной достоверностью.
Типа настоящему мужику место в седле настоящего коня.

Старая серебристо-серая “десятка” Вартана не выделялась на площади среди таких же “десяток”, “одиннадцаток” и “пятнашек”. Была у него еще одна машина – японский “паркетный” джип, но тот почти все время стоял в гараже. Зачем он его купил, Вартан иногда сам не понимал. Впрочем, несколько раз джип пригодился – когда надо было пару раз выезжать к клиентам, живущим в охраняемых коттеджных поселках. Тамошняя охрана могла и не пропустить приехавшего на “десятке”.

Было сыро. Было холодно и серо. .Мимо изредка пролетали запоздавшие листья и редкие капли дождя. Собственно, это был не дождь, а намек на него, и даже не намек… а так, воспоминание. Но даже воспоминание это было стылым и неприятно пробирающим до костей. Вартан поднял воротник пальто и поудобнее оперся о машину. Ему оставалось ждать еще минут семь. Можно было все это время провести в относительно теплой, не смотря на разбитое ветровое стекло, глубине машины, но он заставил себя вылезти под это серое небо и сырость, оседающую на лице пленкой. Пленкой, сковывающей мысли, эмоции и желания.
Хороший сегодня день, чтобы умереть.

* * *

Голос человека был хрипл.
Так же хрипл, как и тогда, по телефону. Возможно, он был простужен, что не удивительно. Осень. Серая, дождливая холодная осень, раздолье фармацевтов. Но это была не простуда, а липкий, удушающий человека страх, от которого все сжимается внутри и желудок подкатывает к горлу. От которого хочется бежать, но бежать некуда, ибо страх в тебе самом.

Сказав то, что нужно, он получил что должно. И удалился спокойной походкой. Все же профессионал есть профессионал. Вартан с уважением и почти завистью смотрел ему вслед. Никто из прохожих не поймет, что этот человек несет в душе такой страх, который многих из них согнул бы не хуже тяжкой свинцовой плиты.
Вартан смотрел ему вслед и видел не человека, но его страх и ужас. Для самого Вартана страх и ужас выглядели именно в виде серых свинцовых плит, наваливающихся своей тяжестью и давящих под собой тело, крошащих кости.
Он вспомнил последние слова ушедшего.
“Теперь я тебе ничего не должен”.
Он был прав. Таким расплачиваются один раз в жизни.
Также как Вартан помог когда-то ему, как возможно помочь лишь один раз в жизни.

* * *

Сигарета обожгла ему пальцы.
В задумчивости он не заметил, как она дотлела до самого фильтра. И потому поплатился еще одним укусом боли, полученным сегодня от жизни. Но эта боль была ничем по сравнению с той, что сжимала ему сердце.
Вартан стоял, облокотившись об неширокие бетонные перила моста, и наблюдал, как маленький огонек стремительным метеором падал вниз.
И мгновенно исчез в бурлящей воде.
Там же минутами ранее исчезли последние клочки документов, полученные им от человека с голосом страха.

* * *

Прошло уже года три с тех пор, как государство официально разрешило большим корпорациям влезать в частную жизнь человека. Жесткий госконтроль над всем, чем только можно, которым было характерно предыдущее десятилетие, вдруг в одночасье сменился весьма и весьма либеральным режимом.
Не для всех, а только лишь для больших денег. Их, эти деньги, вот уже десяток лет называли локомотивами той странной экономики, что образовалась на пространстве некогда могучего государства-монстра. Эти деньги, выраженные в полусотне гигантских Корпораций, считались едва ли не единственным оплотом против гибели страны в международной мясорубке. В том Мальстреме, в котором исчезли иные, менее экономически развитые страны, и даже пара мелких европейских государств, не присоединившихся когда-то к Единой Европе.
Со стороны все было благообразно и относительно спокойно. Наверняка многие граждане этих стран даже не подозревали, что они живут не в независимой стране, а в доминионе иных стран или даже крупных международных корпораций-монстров.
Теперь же весь мир поспешно строил экономические щиты против поглощения и слияния. Кто мог – объединялся. Кто не мог – поспешно продавался. Ибо завтра могло быть поздно и то, что сегодня готовы были купить, завтра могли просто забрать.

* * *

Палец рисовал на мокром бетоне одно слово.
СибконТ.
СибконТ. Нефть и газ.
СибконТ. Шины для грузовиков и детские подгузники.
СибконТ. Алюминий и медь, самолеты и ракеты.
СибконТ. Последнее время – сельское хозяйство.
А теперь, значит, и исследования нетрадиционных техник.

Вартан давно уже ждал, когда кто-то из Больших братьев обратит внимание на скромного консультанта со странными интересами. Он понимал, чем окончится этот интерес – либо смерть, либо жизнь в клетке как лабораторная крыса. Корпорации спешили – им не было дела до жизней людей. Им надо было успеть, им надо рвать вперед – в конкурентной борьбе кто не успел, тот умер. Интересы корпораций были превыше желаний, и, даже, жизней людей. Даже таких как он. А сегодня – особенно таких, как он.
Он знал, что интерес к нему будет для него смертью. Он знал, он видел, как он умрет, не знал лишь когда.
Похоже, время пришло.
Делай, что должно и случится, что суждено.

* * *

Что бы мог значить восклицательный знак напротив надписи “медицинская карта”?

* * *

Позади скрипнули тормоза.
Очень немногие ездили этой дорогой, еще меньше решились бы останавливаться в этом месте. Вартан специально выбрал это место для того, чтобы без помех почитать полученные документы. И чтобы было время подготовиться, если кто-то задумает проследить за ним.
Так что это был тот, кого он ждал. Впрочем, он это и так чувствовал. Знакомых он узнавал издалека. Шерша он знал хорошо.
Повернувшись, он увидел плотного мужика лет сорока пяти, вылезавшего из довольно новой машины. Что-то совместное японо-германское. То ли Audi X20, то ли, похожая на нее, Skoda Milamora.
Плохо он разбирался в машинах, они его мало интересовали. У него вон до сих пор в любимых была старая “десятка”. А модель своего “паркетного” джипа он вспоминал с третьей попытки.
Ездит – и ладно.

Мужик тем временем подошел к нему. Кивнул. Посмотрел вниз с моста. Осклабился:
– Хорошее ты место выбрал! Впечатляющее. Кому другому я бы этого не простил, а тебе не могу отказать.
– Хорошее место для хороших людей. – Вартан равнодушно окинул взором мужика. Тому было далеко за сорок, но выглядел он куда как крепко. Одет был в теплый черный джинсовый костюм, на лбу висели поднятые сейчас очки с затемненными стеклами. Звали его Шерш. И был он одной из тех рыб, что заправляют делами темных прудов в больших городах.
Шерш нахмурился. Не любил он вспоминать ту давнюю историю, хоть и остался в ней с некоторым даже прибытком. А если уж начистоту, то даже и с большим прибытком.
С собственной жизнью.
Вартан смял в кулаке и выбросил вниз с моста сигаретную пачку. Вот и он как-то раз падал с этого моста, вот как эта пачка. Кидали вниз его ребята как раз Шерша. Так начиналась история их отношений.
Расстались же они хоть и не добрыми друзьями, но оказался Шерш обязан ему вполне серьезными вещами.
И не только жизнью, как полагал.
Сегодня Вартан собирался ему объяснить это подробно.

* * *

Через двадцать минут Шерш стоял посреди моста и ломал сигареты одну за одной. Закурить смог только четвертую. Руки у него тряслись.
Темнело. Погода с утра так и не улучшилась. Противная холодная морось, то ли дождь, то ли туман накрыла все вокруг холодным одеялом.
Жадно высмолив одну сигарету, зажег другую и впервые за последние десять минут решил посмотреть на Вартана. Тот стоял с ничего не выражающим выражением лица, облокотившись о перила моста, и рассматривал свои окровавленные кулаки. С утра они поджили, но когда приходилось ими что-то делать, то сквозь корку засохшей крови выступала новая кровь. Он не стал заматывать ладони бинтами и потому периодически пачкал одежду и машину темными пятнами.
Выкурив вторую сигарету, Шерш что-то для себя решил и достал мобильник.
Вартану слышно было плохо, да он и не старался подслушивать. Теперь Шерш знает, чем ему обязан. И просьбу его он услышал. А значит, сейчас дело за ним.
– Это я. Да. Там.
…берите все. Нет, этих…
…не умеет он… …мне Михася…
…шесть комплектов… …и жилет не забудь…
…девчонка… больница… Инга Бер…
…подними говорю, эту жирную задницу!…
…как товар со скидкой покупать он тут как тут!…
…подготовь… сам проследи…
…мать его! двоих… …самолет… …и трое…
…нет. Нет говорю!… …Алферу скажи…
…давай. Звони на пятый…

Шерш подошел к Вартану. Помолчал. Затем произнес:
– Кое-что я тебе нашел еще утром. Если бы завтра, то мог предложить получше. Но сегодня – пока так.
– Хорошо. Что насчет больших игрушек?
– Нет их. У тебя, как я понимаю, время? – Шерш покосился на руки Вартана. – С большими я могу помочь только завтра, в лучшем случае – к утру.
– Значит - нет. Жаль… жаль… – Вартан поковырял ногтем бетонное ограждение моста.
– Нет. И не проси сейчас. Не могу я это сделать. Доктора мы сейчас поднимем и узнаем, что там есть по этим твоим делам. Дальше. Девчонку я приму и отправлю в столицу самолетом. Паспорт ей уже сделал. Фото, правда, старое – Шерш усмехнулся, – еще с тех времен, когда мы с тобой знакомились. Но это не так важно.
Шерш записал на обрывке сигаретной пачки адрес и отдал его Вартану.
“ул. Стахановцев, 55, 2”
– Вот сюда ее направляй. Только с адресом осторожнее и чтобы больше никого. Люди там у меня проверенные, но нервные. Даже сам не показывайся, а то мало ли чего… Да… и вот еще… сам я ссориться с теми, кто тебя достал не буду, но троих ребят в подстраховку твоей девчонке дам. Если у нее будут проблемы в дороге или в столице – они их решат. Не все, но… подозреваю, ты знаешь предел моих возможностей.
– Знаю. Спасибо за это. Так. Передайте от меня ей пакет. Деньги и вот это. – Вартан передал Шершу прозрачный пакет с пачкой пятисотенных евро и карточку Visa, эмитированную Дойче-банком.
Шерш забрал пакет и внимательно глянул на него, получив в ответ равнодушный взор.

Четверть часа они молчали, пока в кармане у Шерша дважды не пискнул телефон.
– Мои едут. Так что готовься, будешь принимать заказанное.

* * *

Звонок вне времени и пространства.

- Я слушаю тебя… Вартан.
- Хм. Ты уже в курсе, Серж? Хорошо, не придется объясняться. Прими сегодня ночью девчонку. Она должна прилететь в 02-32. Рейс 772. Звать ее будут Анна Бурскова. Негласно ее будут сопровождать трое ребят, но они почти сразу уедут обратно. Устрой ее в жизни – и, если сможешь, – помогай ей потом. Сделаешь?
- Дурак ты… Вартан. Нас и так мало, а ты лезешь куда не надо из-за бабы. Темный, черт… да какой из тебя темный… так, серость бесцельная… Сделаю. Черт! Идиот!!! Сделаю.
- Я тебе перевел половину моих денег и вот еще что…
- ?
- Вечером жди… если у меня что-то останется… перехватывай. Думаю, пригодится…
- Идиот, какой же ты идиот… Влюбленный кретин! Пойми, мы не должны любить!

Короткие гудки в трубке.

* * *

Пятна крови пачкают телефон. Но это не беспокоит его владельца. Уже минуту он говорит о жизни и смерти.
Смерть его и жизнь ее.

– ….Да, я Вас внимательно слушаю, господин Ковалевский. Да. Да. Нет, мне это не интересно. Нет, я зарабатываю достаточно. Что? Это не слишком щедрое предложение. Нет, вряд ли вы сумеете предложить мне столько, чтобы меня это заинтересовало. Так. Слушаю внимательно. Так. Кто? Инга Бержевская? А кто это? Хм, и вы меня стараетесь убедить… Кто? Что?! - Долгое молчание.
Вартан старался осознать напрочь ошеломившую его новость.
- Подождите, господин профессор. Я кое-что проверю. – Вартан прижал телефон ухом к плечу, круто выворачивая руль, и с визгом шин вписавшись в поворот.
Пройдя поворот, он достал правой рукой наладонник и вставил в него карточку с медицинской информацией по Инге, полученной от какого-то врача – знакомого Шерша. Раньше посмотреть ему это не удалось. Снизил скорость и стал бегло просматривать на экране наладонника медицинскую карту Инги.
Сердце ударило его в грудь.
- Да, господин Ковалевский. Я проверил. Но я хочу ее спросить об этом лично. Вы понимаете меня? Понимаете – уверен. В наше время электронные данные так ненадежны, с ними так много людей любит играть. Что? Нет. Нет-нет, не надо. Ну что Вы, профессор, какие наивные предложения. Впрочем, я не против, чтобы вы взяли с собой охрану. Да. Да. Вполне. Да, сколько хотите и вооруженную. Что Вы предлагаете?… Площадь Генерала?

Остановившись на десяток секунд, он закинул одноразовый мобильник в кузов проезжавшего мимо грузовика. Если за ним следили по сигналу телефона, то пусть теперь поездят за грузовиком.
В бардачке лежало еще несколько штук одноразовых телефонов.

* * *

Детские игры в песочнице.
Песчаные замки, песчаные мосты, песчаные люди, песчаные пушки с дулами из обструганных палочек, песчаные танки с башнями из спичечных коробок.
Дети играют в войну, в эксперименты над людьми.
Дети пробуют, а что будет, если…?
Только война может и убивать. Дети давно не играли в войну. Дети забыли, что это такое.
Что будет, если один из детей будет по-настоящему воевать в песочнице? Что будет, если кому-то по-настоящему придется убивать, если ему будет за что-то воевать?
Останется ли он ребенком или сожжет в пламени свою жизнь и жизни других?

Вартан никогда не думал об этом.
Он был не ребенком, и противники его были не дети.

* * *

Одежда неприятно холодила тело. Он мерз. Он почти умер.
Машина застыла ледяным цинковым гробом.
Давно он не делал таких глупостей. Давно не работал он вне дома. Наверное, с тех пор, как знакомился с ребятами Шерша.

Сеанс дался ему тяжело. Темные полосы все еще скользили по его взору. Вартан никак не мог оторваться от них, никак не мог полностью придти в себя, тело и разум не подчинялись ему, а те нити между ними, которые он поспешно накладывал, казались не крепче паутинок.
Сегодня он взял слишком много и ушел слишком далеко. И чуть не поплатился за это.
Он выкачал максимум того, сколько смог получить энергии из проходящих мимо машины людей. Он прошел сосущим жизнь призраком по ближайшим домам. Он не погнушался заглянуть в больницу и детский сад. Хотя там он и не взял много.
Он сплавил страхи, боль, несчастье, темные мысли одних с радостью, счастьем, и нежностью других. Крик восторга смешался в нем со стоном боли, наслаждение гурмана впиталось в него так же как и чувства умирающего от голода старика, радость ребенка от яркой игры отлилось в форму болезненной радости кумушек, судачащих о близком разводе соседей.
Это мутное варево с трудом удерживалось в нем. Он был бы безумно рад, когда, наконец, избавился от него, перелив в иные сосуды. Был бы… но он слишком устал.
Сегодня он взял слишком много и не только того, что ему нравилось.

Но боевиконам, этим жадным до чужой жизни глоткам, требовалось много. Много больше, чем он сам мог отдать.
Они висели перед ним. Четыре боевикона – четыре шара яркого огня. Четыре медузы, распустившие тонкие щупальца вокруг себя, четыре морских ежа, топорщившие смертоносные иглы.

Давно он не брал так много и давно он не отдавал так много.
С трудом, но Вартан почувствовал чье-то далекое внимание.
Серж был готов получить свое наследство.

[ Боевикон – устоявшееся среди современных магов название боевого демона, сгустка силы мага, наделенного в определенной мере разумом и натренированного в основном на боевые действия. ]

* * *

Щелчок крышки телефона.
- Это я, Вартан. Пришли тех ребят, что ты обещал в сопровождение на площадь генерала Иммарионова через час двадцать.

Хруст каблука по одноразовому мобильнику.
И – улыбка.
Большой город, а повстречаться негде.

* * *

Четыре машины на площади. Два растративших силу боевикона.

Захлебывающийся шепот, переходящий в крик:
- Это был просто эксперимент! Это… просто… эксперимент! Зачем… зачем… Мы хотели узнать – могут ли такие как вы любить! Ведь это вам запрещено! Вы не можете! Вы теряете свою силу! У нас есть.. были… такие как вы… у меня двое помощников почти такие! Мы бы дали денег! Вот, смотрите… - дрожащая рука достает наладонник. – …смотрите! нам выделяют средства! Зачем вам эта женщина? Ведь вы не можете любить! Ну, если не хотите работать с нами, отдайте нам хотя бы ее! Мы заплатим! Мы заплатим…

* * *

Рука в руке. Глаза в глаза. Несмелая улыбка у нее на губах. Губы дрожат, готовые выдать ее с головой, глаза готовы открыть плотины для слез.
- Поедешь с ребятами. Мне надо задержаться. Догоню либо в аэропорту, либо вылечу вслед завтрашним рейсом.
Она кивнула и уткнулась лицом ему в плечо.

Визг тормозов за спиной.
- Это они. Тебе пора. – и маленький, сверкающий изумрудом цветок расцвел в его глазах, цветок видный лишь ей одной. – Это же я… а значит, все будет хорошо…

“ул. Стахановцев”… Он сжег бумажку с адресом. Она не понадобилась.

* * *

Местная база компании “СибконТ” была довольно новым сооружением, построенным на месте небольшого старого завода металлоизделий. Оборудование частью демонтировали и продали другим, более успешным заводам, а частью просто порезали автогеном и сдали в металлолом.
В большинстве цехов снесли внутренние стены, срубили бетонные стяжки в одних, в других залили бетоном технологические ямы, выровняли пол, где надо - поставили внутренние стены, где надо – провели канализацию и отопление.
В результате получились отличные складские помещения, двухэтажные гаражи и автомастерские и даже, какие-то лаборатории. А в бывшем заводоуправлении комфортно разместился в перестроенных и отремонтированных помещениях офис местного отделения компании.
И только самый старый и самый большой цех, стоящий посередине площади бывшего завода, построенный еще в середине прошлого века, пришлось снести начисто. На его месте вырыли котлован и начали строить большое офисно-складское здание из красного кирпича. Работы уже прошли нулевой цикл и строители начали возводить стены первого этажа.
Красные кирпичные стены на сером бетоне.

Территория базы, по всему прямоугольнику площади, была окружена высоким, добротным забором метров шесть высотой, на каждой из стен которой было возведено по парочке бетонных башен для охраны.
Большие стальные ворота из отличного металла дополняли картину своей несокрушимой надежностью. Иногда казалось, что из этих раздвижных ворот стоило выезжать не грузовикам с товарами, а тяжелым танкам.
Танки были бы здесь вполне уместны.

* * *

Освещенная площадка у ворот.
Серебристо-серая “десятка” с разбитым стеклом, в которой иногда кто-то конвульсивно шевелится и пытается выползти наружу.

Проходная на базу.
Дверь из бронестекла.
Кабина охраны с вертикальными узкими окнами из бронестекла, затянутыми в жесткий стальной каркас.
На посту сидят двое охранников. Здоровенные парни в синей щегольской униформе и темно-синих кепках с козырьками.
Впрочем, можно ли их назвать охраной?

Первый лежит лицом на пульте и грызет пластиковые кнопки. Металлические переключатели ему не пришлись по вкусу – он сломал один зуб об них.
- Ыыыыыыы…. – тянет другой, раскачиваясь в кресле и смотря пустыми глазами на палец, измазанный в своей же слюне.

Здесь растратил силу предпоследний боевикон Вартана.

* * *

Ярость огненного шторма била в черепную коробку.
Ослепительная волна, видимая ему одному, да, быть может двум помощникам Ковалевского, выплескивалась из него, ища жертв. Сам он уже давно не представлял, кто он и что он. Его разум превратился в клубок огненных змей, которые жалили все вокруг себя раскаленными укусами юрко-оранжевого огня. Боль, которую он испытывал утром, бив изо всех сил кулаками по бетонным стенам, не шла ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал сейчас.

Они посмели поднять руку на мою женщину!
И еще десяток метров по коридору.
Вспыхивает и летит по коридору дубовая дверь с титановыми вставками.

Они посмели поднять руку на моего ребенка!
И еще два пролета и тридцать метров до двери в лабораторию “Псим”.
Выбегает навстречу один из охранников, падает на пол, сжимая голову руками, голову в которой сейчас кипит от противоречивых приказов мозг. Еще немного, и он перестанет быть человеком, превратится в растительное существо с бейджем “сержант Н.И. Комаров” на груди.

Последний боевикон Вартана, потеряв большую часть своей силы, беспомощно повис перед ним синеватым шаром. Он отпустил управляющую нить, и шар, кривя призрачную пасть, поплыл через стену в сторону далекой столицы. Он тоже понимал, что такое прощание навсегда.
Серж принимал наследство.

Сержант, сползший по стене, потерял сознание, упал лицом вниз и застыл в неестественной позе.
Ему повезло.
Ненадолго.

Сразу две термические гранаты отправились в дверь лаборатории. У Вартана хватило остатков разума, чтобы шагнуть в сторону от проема, из которого, пару секунд спустя, выплескивается тугой факел пламени.

Он шел долгими коридорами из здания наружу.
И огонь следовал за ним.

* * *

Слепящий свет прожекторов. Темный асфальт и странные кирпичные стены на нем. Автоматные очереди.
Теперь его боялись до ужаса. Его пытались расстрелять издалека.
По тревоге подняли всю охранную сеть. Спешным порядком вызывали подмогу с иных объектов компании. На базе, кроме давно забывших, что такое война было и десяток профессионалов, прошедших третью кавказскую войну. Их вооружили всем, что было в запасниках боевой комнаты базы. И автоматы, и шоковые гранаты, и даже незаконные пока для частных компаний гранатометы.
И много иного, много такого, что могло вызвать шок у местных органов правопорядка.

* * *

Любил ли он ее? Когда-то он точно знал ответ на это вопрос. Сейчас он забыл его.
Это было лишнее. Сейчас ему нужно было другое.
Он должен был продержаться еще полчаса – этого было достаточно, чтобы самолет ушел в столицу, где была зона владения другой корпорации. “СибконТ” не сможет уже перехватить самолет и побоится там действовать открыто. А значит, потеряет время. То драгоценное время, которое нужно Сержу, чтобы спрятать Ингу так, чтобы ни одна контора долго не смогла ее найти.
Вартан надеялся, не найдут никогда.

О, они были умны, они знали свое дело, им удалось найти его самое уязвимое место. И его любовь, и лучший результат его экспериментов. Как же его угораздило влюбиться в свое творение?
Она ему нравилась всем, каждым своим проявлением, каждым движением, каждой своей мельчайшей черточкой.
Она была идеальна. Ведь он ее создал.

В одном они ошиблись.
На самом деле он полюбил ее только сейчас.

* * *

Темные синие полосы… серые и черные ленты, обвивающиеся на мгновение вокруг него и вдруг срывающиеся потоком… уносящиеся вдаль… желтые, расплывчатые пятна – окна домов или фонари?… черное, глушащее все звуки и взгляды полотнище над головой… и тихое, нежное полыхание впереди…
Ласковое прикосновение знакомого образа.
Она его ищет, она в диком беспокойстве пытается его увидеть. Она жадно шарит взором вокруг, пока идет к самолету. Какой-то парень поддерживает ее под руку. Второй идет позади и несет небольшую сумку. Вартан чувствует, что где-то впереди, уже в самом самолете сидит третий. Лучи внимания всех троих направлены на Ингу. Один из них откровенно боится. Страх его виден серой пеленой, закрывающей взор. Двое других более спокойны. Один, видимо, что-то принял для спокойствия, чем замедлил свою реакцию. Но – спокоен. Лица всех троих смазаны – они ему незнакомы.
Он видел только ее лицо, только ее изумрудные глаза, чувствовал только запах ее волос и нежность будущих прикосновений.
Дотронулся до нее и смотрел, как расслабилось ее лицо, и вспыхнули радостью глаза.
Она менялась, как меняется узор неба и облаков под порывами ветра, и оставалась цельной, как целен лишь образ великолепной драгоценности. Она всегда представлялась ему изумрудом, нежнейшим живым изумрудом.
За мгновение до того, как приклад лейтенанта охраны ударил его в висок, он шепнул нежно… а вот и я… и все будет хорошо…

* * *

Удар в голову бросил его наземь.
Он ободрал щеку о влажный бетон и уткнулся лицом в место, где бетон встречался с красным кирпичом.
“Красное, – подумалось ему. – Почему? На красном не видна кровь…”
Прямо перед его глазами висел клочок паутины, трепетавший на осеннем ветру, но все никак не решавшийся оторваться от привычного кирпича и полететь вдаль, туда, куда летят по осени паучки, павшие листья и души умирающих.
Пахло сырым кирпичом и смертью.
Ему всегда казалось, что именно так должна пахнуть смерть.

Раскаленные спицы вошли в его спину.
В последние свои мгновенья он был счастлив. Счастлив, как никогда в жизни. Он успел! Боль от пуль, рвавших его тело, была для него сродни чувству, испытываемому юным любовником, когда тот, наконец, получает в свое распоряжение давно желанное тело любимой девушки.
Он ждал каждый из этих яростных кусочков металла. Он жаждал их, и радовался каждой новой волне острой боли, что приходила с ними.

Темная чаша неба начала свой разбег…