Гил, как ни странно, с детства любил темноту.
Вот и сейчас он сидел практически в темной комнате. Ну, казалось бы, что стоит сказать “свет”, чтобы вспыхнуло искусственное освещение? Но это развеет иллюзию. Того, что дом – вовсе и не дом, а огромная гора, чуть слышный шум – шорох прибоя, а комната – не комната вовсе, а темная пещера. Гил с детства не очень любил реальность. Наверно, поэтому и стал художником.
Поначалу, необходимость четыре года рисовать только то, что создано человеком, казалась Гилу пустяковой тренировкой. Через два года он готов был выть от перерисовки чужих картин, изображений кувшинов и тарелок. Даже статую он не мог нарисовать – могло сойти за портрет живого человека. В принципе, ему еще повезло. Оригинально составленные кувшины, тарелки и кастрюли могли составить занимательную композицию. Музыканты, поэты, скульпторы – они вынуждены были четыре года лишь отражать чужие идеи, светить чужим светом. И только после Треалла, испытания любовью на право творить, можно было дать волю своей фантазии.
Гил подал заявку полгода назад.
Сегодня пришел срок подводить итоги. И либо уже сегодня Гил сможет начать свое восхождение к славе, либо еще на четыре года вынужден будет рисовать кувшины.
Гил ждал, когда на противоположной стене вспыхнет белым прямоугольником открывшаяся дверь и его пригласят на объявление результатов.
Прямоугольник вспыхнул, ударив по глазам.
- Гил...
Щурясь и моргая, пытаясь разглядеть дорогу сквозь мельтешащие перед ним цветные круги, Гил двинулся на свет.
Яркое освещение огромного зала не порадовало его. Во-первых, больно глазам. Во-вторых, полумрак помог бы скрыть нежелательные эмоции. В общем-то, Гил был уверен в успехе, но кто поймет Треалл.
- Треалл...
Гил уважительно склонил голову, пользуясь моментом, разглядывая серебристые стены, освещающие зал мягким, но неживым светом, такой же потолок, высокие окна и двери с тяжелыми гардинами, выбивающийся из общего стиля каменный пол, гулко отзывающийся на каждый шаг.
Треаллец сидел за огромным деревянным столом, отчего Гил почувствовал себя, как на экзамене в Академии искусств.
Какое-то время они молчали. Гил продолжал изучать зал. Треаллец делал вид, что вообще никого не замечает. Наконец, он нарушил молчание:
- Я должен объявить наше решение, Гил...
Гил опять почтительно склонил голову, как велел обычай, всем видом показывая, что готов принять любое решение.
- Треалл не отпускает тебя, Гил. Ты не прошел испытания.
На какой-то миг Гил впал в ступор. Треаллец, должно быть шутит.
- Как? Почему? – Выдавил он наконец. – Я же доказал свою способность любить!
- Треалл так не считает.
Гилу стало казаться, что его разыгрывают. Кто поймет этих треалльцев? Вот он стоит в огромном зале. Перед ним неподвижный, будто статуя, человек. Да и человек ли? Все это время треаллец оставался полностью неподвижен. Ни жеста, ни движения. Только едва заметное подрагивание губ, когда тот говорил.
- Что же не так? – Гил нервно хихикнул, поспешно спрятал смешок в кулак. – Я действительно полюбил выбранную вами Неллу. Я смог даже принять и полюбить ее придурковатого брата!
- Это не так, Гил.
- У нас скоро свадьба, что не так?! Хотите сказать, что я только делаю вид?
Треаллец распахнул глаза, уставившись на Гила, как на неведомую зверушку, и весь затрясся, повизгивая и похрюкивая от смеха.
Гил запустил руки в волосы и сжал кулачки. Ставшими раскосыми глазами уставился на треалльца.
Вскоре тот угомонился, и в зале повисла тишина.
Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Треаллец, явно ждущий вопроса. Гил, не желающий выпрашивать объяснений своего провала.
Треаллец не выдержал первым:
- И?
- Что и? – Гил решил упрямиться до конца.
- Вижу, ты хочешь что-то спросить меня, Гил.
- Да? Тогда, может, ты знаешь, что именно?
В пору было начать соревнования на то, кто кого переупрямит.
- Знаю, так же, как и ответ, - продолжал треаллец.
- Тебе так принципиально услышать вопрос? – Гил тоже не сдавался.
Треаллец пару раз хрюкнул и, устало распластавшись по столу, уставился на Гила:
- Твой вопрос – плата за мой ответ. За мою искренность и непредвзятость. Это так дорого?
- Я здесь не по своей воле, Треалл. Почему же должен платить?
Треаллец снова засмеялся.
- Что же, учитывая, что ты не прошел испытание, Гил, я не буду настаивать... – Выдавил он, давясь от смеха.
Вот тебе искренность и непредвзятость. Оказывается, треалльцам не возбраняется издеваться... Гил почувствовал, как медленно нагревается, краснея, кожа...
Треаллец начал издалека:
- Ты знаешь, откуда взялась традиция Треалла, испытания любовью? – Монотонно протянул он, всем своим видом демонстрируя, какое одолжение делает Гилу.
- Да, в школе у меня был курс истории.
- И все же? – Треаллец подпер рукой щеку и уставился в потолок.
- Чтобы творец не нанес вред всему живому, - произнес Гил, чувствуя, как накаляется еще больше. Мало того, что Треалл не пожелал его отпустить, так над ним еще и издеваются, заставляя вспоминать прописные истины.
- Понимаешь ли ты, Гил, что говоришь? – С видом наимудрейшего старца произнес треаллец.
- А... Э... – Гил растерянно почесал пылающую щеку. - Что тут можно понимать?
Треаллец вдохнул, и голосом святого мученика на парапете заученно произнес:
- Ты знаешь, Гил, какую роль играет Искусство в нашем мире. Сможет ли художник передать в портрете душу ненавистного ему человека? Смогут ли поэт и музыкант сложить оду к нежелательному для них событию? Смогут, Гил. Но они исказят реальность. И это может привести в необратимым последствиям!
Треаллец театрально вздохнул. Ему бы на сцену читать пафосные монологи (“О, любимая, ты разбила мне сердце! Ты оставила мне единственную дорогу – вниз головой со скалы. Прощай же, любимая!”), а не объявлять приговоры.
- Важное событие утратит свою значимость, великий человек – свое величие. – Продолжал треаллец. - Поэтому так важно, чтобы творец мог полюбить любого человека, просто уже потому, что он человек. Только тогда искусство станет живым. Изображение лесного пейзажа – неотличимым от настоящего леса, статуя – будто живая...
- И поэтому вы заставляете полюбить выбранного наугад человека. – Подвел итог Гил.
- А любишь ли ты меня? – Усмехнулся треаллец.
От неожиданности Гил закашлялся. Если треаллец еще немного поиздевается – Гил просто обожать его начнет!
- Все гораздо сложнее, Гил.
- В смысле? – Выдавил из себя Гил.
- Вопрос не просто в любви к человеку. Такому же, как и мы с тобой. А если тебе понадобиться отправиться в другой мир? Сможешь ли ты передать его реальность без малейшего искажения? Сможешь ли принять, понять и полюбить тот мир, его жителей, его традиции?
- А ты думаешь, мне все нравится в этом мире? Но я же принимаю и люблю его. И я полюбил Неллу! Вы же знаете, что сначала она совсем не была мне симпатична! – Гил почти кричал. – В чем, собственно, проблема? Надо будет – и демона и орка полюблю!
Треаллец вымученно вздохнул, устремив взор вверх.
- Я так и знал, что ты не поймешь...
- Ну, так объясни!
- Ты думаешь, что твое испытание было в том, чтобы полюбить эту, как ее там, Неллу? – Иронично поинтересовался треаллец.
- А разве нет? – В тон ему ответил Гил, вытаращив глаза и помотав головой.
Треаллец снова вздохнул, покачав головой. “Когда же это закончится?” - отчетливо читалось в его глазах.
- Это было еще одним шансом. Переэкзаменовкой, если хочешь. Настоящее испытание ты завалил, подав заявку в Треалл. Настоящим испытанием были те четыре года рисования кувшинов.
Гил недоумевающе уставился на треалльца.
- Ты говоришь, что любишь Неллу, - продолжал тот. – Кто она?
- Скульптор...
- Она еще не отпущена Треаллом и лепит горшки и посуду, так?
- Зачем ты спрашиваешь, Треалл, ты же сам все знаешь!
- Сколько раз ты рисовал ее работы? – Не слыша вопроса пытал треаллец.
- Один. Она сделала какой-то набор, под заказ. Чашки-тарелки. Чем-то он ей нравился, и она уговорила меня его нарисовать.
- Уговорила? – Уточнил треаллец.
- Да, уговорила! – Завопил, не выдержав, Гил. Его голос эхом прокатился по залу, повторяя услышанное. – К тому времени все эти чашки-плошки-поварешки у меня уже в печенках сидели!
- Уговорила, - подвел итог треаллец. И устало, сотый раз на день, продолжил. – Как ты можешь говорить о любви к этой своей Неллу, если ненавидишь то, что она делает? Если плоды ее рук вызывают у тебя отвращение. Как можешь говорить, что любишь людей, если так относишься к тому, что они дают тебе?
Гил молчал, думая только о темноте. Как хорошо было бы окунуться во мрак, забыв о Треалле, оказаться в своем собственном мире. Если вот здесь, сейчас, погасить свет, то можно будет увидеть сотни звезд на небе. Их свет будет отражаться от серебристых стен так, что можно будет представить, что это и не комната вовсе, а продолжение неба, и Гил легко шагает по звездам.
- Треалл дал тебе шанс, Гил. – Монотонно бубнил треаллец. – Направил тебя. Мы делаем так со всеми, кто не может понять сам. Но ты не полюбил свою Неллу. Ты полюбил то, что могла дать тебе эта любовь: возможность творить, ключ к славе, себя в этой любви. Но никак не девушку. Ты все понял, Гил? Вопросы есть?
Гил облизал пересохшие губы. Поднял глаза на треалльца.
- Да, Треалл, есть вопросы.
- Ну, говори... – Протянул треаллец, взглянув на часы.
- Ты сам любил когда-нибудь?
- Я прошел испытание любовью, как ты понимаешь. И люблю людей, люблю тебя, твои картины, твои...
- Я не об этом, Треалл. – Прервал Гил. Злость переполняла его. Хотелось так же издеваться, иронизировать, изобличать... – Не просто абстрактно любить человека. Любил ли ты когда-нибудь женщину, так чтобы хотеть вместе с ней построить дом, вырастить детей?
- Служителям Треалла запретен этот путь. – Треаллец напрягся.
- И ты рассуждаешь об истинности моей любви, Треалл? – Гил рассмеялся. - Как ты можешь судить о том, чего не познал сам?
- Мы опираемся на древнее знание...
- Таких же, как и вы сами! Да вы представить себе не можете, как многогранна любовь! Что происходит с человеком, когда он любит! Я рисовал то, что мне ненавистно только потому, что полюбил, Треалл. Но тебе не понять этого. Ты пытаешься вогнать любовь в рамки, навязать ей правила и логику – влюбись, эксперимента ради, чтобы понять, как это глупо. Любовь не терпит ограничений. Она свободна! Разве возможно любить все и сразу, Треалл? Это будет означать только то, что ты не любишь ничего, ты равнодушен, ты живой мертвец! И ты хочешь запретить мне творить? Да, что для меня запреты существа, не способного любить и мыслить самостоятельно, живущего чужыми идеями и пытающееся заставить всех делать тоже самое? Мне не нужно твое позволение, я выше всех вас вместе...
- Как ты смеешь оскорблять Треалл? – Треаллец вскочил, ударив кулаками по столу. Загремел на весь зал, пробуждая суетливое эхо. – Ты знаешь, что тебя ждет?
- Расслабься, Карх! Ведь он прав.
Голос доносился от зашторенной ранее двери. Теперь она была распахнута и сияла черным пятном на фоне горящих стен. А рядом, прислонившись к стене, стоял человек. Обычный человек в простом сером костюме. Штаны, сюртук, рубаха. Какая-то тряпка на шее. Забывший обо всем Гил уставился на незнакомца, так нагло разговаривающего с высшей силой, с Треаллом.
- Опять ты, - шипел тем временем треаллец Карх. – Как же ты мне надоел! Когда ты уберешься, наконец?!
Незнакомец усмехнулся и, не обращая внимания на треалльца, обратился к Гилу.
– Я объясню тебе. Гил, ты прав. Настоящая любовь, она, действительно, свободна. Так же, как и талант. Он не терпит правил и ограничений. Взлетает ввысь, будто птица вырвавшаяся из клетки, стремится к солнцу. И тогда никто не в силах будет его удержать или направить в нужном направлении. Для него уже существует только одно – свобода. И только любовь может захомутать его, подчинить себе. Поэтому они, - незнакомец кивнул в сторону треалльца, - и трясутся так над этой традицией, испытанием любовью. Не понимая, что любовь способна не только подчинять, но и возносить до небес. Ты понял это. Иди и твори, Гил. Ты прошел испытание любовью – ты свободен...
- Но Треалл... – Гил никак не мог переварить все увиденное.
- А что тебе Треалл, когда ты познал свободу? Иди.
Под негромкое ворчание треалльца, Гил послушно двинулся из зала. И уже в дверях поспешно обернулся:
- Эй, а кто Вы?
Незнакомец улыбнулся:
- Такой же, как и ты теперь, Творец...