Начало накрапывать. Человек поднял голову и тоскливо оглядел низкое свинцовое небо: ливанет или нет?
Несколько тяжелых капель тут же упали на лицо. Поежившись от неприятного холода, он поспешно поднял воротник и, засунув озябшие кулаки поглубже в карманы штормовки, скорым шагом направился к метро "Пионерская".
Длинную вереницу торговых павильонов, обосновавшихся вдоль забора недостроенного Христианского центра, Иван миновал, не задерживаясь. Здание начали возводить еще в бытность секретарем обкома однофамильца русских царей – тот планировал осчастливить обитателей спального района гигантским кинотеатром. Стройка века, конечно, продвинулась чуть дальше планов возведения акведука через железнодорожный переезд. Поросшая лесом ржавой арматуры монстроидная коробка имела все шансы стать памятником величию канувшей в небытие страны – если бы не оборотистые баптисты, сделавшие Собчаку заманчивое предложение.
Повернув на площадь перед метро, Иван пересек ее, торопясь оказаться под длинным козырьком здания станции и, взбежав по ступенькам, занял удобную позицию на углу, подальше от стеклянных дверей.
Хлынул дождь. Площадь вспухла грибами зонтов. Ливень мгновенно окрасил густо-каштановым цветом скульптурную группу на выступающем из парапета станции мысе. Вода азартно выбивала дробное стаккато по крупу скачущего жеребенка, стекала потоками по одежде бегущих рядом детей. Иван невольно поежился и подумал о гриппе. Улыбнулся, чуть тряхнул головой, как бы признавая неуместность ассоциации с бронзовым олицетворением пионерского детства…
Люди на подиуме все прибывали. Неутомимое жерло подземки раз за разом извергало толпы пассажиров. Задние напирали на передних. Над лесом взволнованных голов поднимался чуть заметный парок. Пресс спин бесцеремонно вдавил Ивана в нишу между газетным ларьком и колонной, прижал к грязной стене здания. Наконец, не выдержав давления, толпа скатилась по ступенькам и бросилась врассыпную.
Сразу стало легче дышать. Он сделал шаг вперед.
– Мужчина, сигареткой не угостите?
Иван обернулся на звук голоса. Челка черно-белыми перьями, нарисованные на лице-маске глаза, короткая кожаная юбчонка. "Лет четырнадцать, не больше. " - Он отвел взгляд.
– Не курю.
– А потрахаться?
– А ремня по заднице?
– На садо-мазо отдельная такса, – невозмутимо ответствовала недоспелая гурия.
– Слушай, тебе чего надо?! – зло прошипел он. – Я не курю, и не трахаю детей. Понятно?
– Ну и дурак! – констатировала девица.
Иван открыл рот, собираясь разразиться гневной тирадой, но неожиданно поймал укоризненный взгляд стоящей поодаль интеллигентного вида сухонькой старушки в драповом пальто и архаичной шляпке. Смутившись, он резко повернулся и выскочил под дождь. В спину ему раздалось презрительное фырканье.
"Довели страну, суки! – матерился Иван, яростно прыгая через пузырящиеся лужи. – В рот им и в дышло!"
Да и сам хорош – связался с малолеткой! Ему вспомнились удивленно-грустные глаза давешней старушки. Черт знает, что она подумала! Иван резко затормозил. Поганый день!
За шиворот лилась вода. Он отряхнулся, как собака, всем телом и, на ходу вытаскивая кошелек, ринулся в ближайший магазин.
– Девушка, две "Троечки" и бутылку "Гжелки", пожалуйста, – Иван протянул смятые купюры.
– Вам открыть? – привычно поинтересовалась продавщица, отсчитывая сдачу.
– Да, одну.
Распихав по карманам штормовки водку и пиво, он вышел на улицу и, зайдя за павильон, жадно припал к горлышку открытой бутылки. Острый кадык насосом заходил вверх-вниз, пивная пена белесо пузырилась в уголках рта. Опустошив бутылку, Иван перевел дух и вытер рукавом мокрое лицо.
"Маша права, – машинально опустив бутылку в карман, он зашагал по проходу в торговом ряду. – Я всегда думал только о себе! – предательские мысли вернулись к утреннему разговору с женой. – Ну почему она так со мной… Я стараюсь на работе, дома… Я люблю ее, наконец!"
Блуждающий взгляд уперся в дымящийся под навесом мангал.
– Почем шашлык, хозяин?
– Сороковник порция, – ответствовали сквозь пелену дождя и дыма. – Готовых нет. Ждать будешь?
– Хорошо, – Иван исследовал содержимое кошелька. – Две порции и пива. У тебя какое?
– Бочкарев, – парень подставил пол-литровый пластиковый стакан под кран.
– Годится, – кивнул он, протягивая деньги, – сдачи не надо.
– Да, ты заходи, чудак-человек, чего мокнешь-то? – улыбнулся шашлычник. – Садись за столик, я сам принесу.
Половчей ухватив мокрой рукой прогибающийся стакан, Иван вошел в импровизированный зал. Под навесом уместилось четыре летних столика. Он выбрал дальний от прохода и плюхнулся на жесткую решетку пластмассового кресла. Вынул из кармана и поставил под стол пустую бутылку. Его била крупная дрожь. Мокрая одежда, октябрьский холодок и выпитое залпом пиво дали неприятный эффект. - "Черт!" - Иван сделал несколько торопливых глотков и полез в карман за водкой.
– К-хм! Молодой человек, бутылочку сдавать будете? – раздался откуда-то сбоку простуженный хрип.
"Этого еще не хватало, нигде покоя нет!" – тяжко вздохнул Иван и оглянулся. Здоровенные армейские бахилы с чужой ноги, бурые заляпанные мокрой грязью брюки. То ли куртка, то ли полупальто без верхних пуговиц с торчащими из дыр клочками сентипона. Заросшее спутанной пегой бородищей лицо землистого цвета и растянутый в угодливой улыбке щербатый рот. Первостатейный бомжара!
Иван неприязненно поморщился, но готовые было сорваться грубые слова замерли на губах. На засаленном лацкане надетого под курткой пиджака мокро поблескивал синей эмалью ромбик с бело-золотой каймой. Посередине ромба золотая змейка обвивала чашу, но не традиционно – слева направо, а наоборот. Два колоса и буквы на ленте – ЛВИ.
– Salve magister!1 – вырвалось у него.
– Salve! – мужик спрятал улыбку в бороду и слегка поклонился. – Так как же на счет бутылочки?
– Конечно, конечно, – смущенно заторопился Иван.
– Bonum initium est dimidium facti2, – вожделенная бутылка в мгновение ока исчезла в потрепанной хозяйственной сумке женского образца с оборванной застежкой. – Благодарю за помощь.
Иван успел заметить, как дрожат руки у спившегося ветеринара, и невольно поморщился. "Да я же ничем не лучше, – мрачно констатировал он про себя. – Кандидат наук! Днем стригу уши питбулям и яйца котам в клинике у недоучки-однокашника, а по ночам пишу никому на хрен не нужные статьи по генетике и микробиологии. Права Маша, ох, права – прожектер, безынициативный слюнтяй и пьяница! Друже, тебе сорок лет – и всего один шаг до помойки. Будь честен хотя бы перед собой!"
– Постойте! – решился он.
Уходящий бомж недоуменно обернулся.
– У меня сегодня день рождения… Есть бутылка водки, составьте мне компанию, magister.
– Удобно ли? – приглашенный бомж озадачено огладил мокрую бороду. – Я, право… – он неуверенно шагнул к столику.
– Удобно, удобно, – заверил Иван, указывая рукой на свободное кресло. – Прошу без церемоний.
– Саныч, ты опять здесь? – подошедший шашлычник поставил на стол тарелку с дымящимся мясом, кетчупом и хлебом. – Сколько раз тебе говорить, не лезь к клиентам, – зло процедил он. – Вали отсюда, чмо болотное!
– Это мой однокурсник, – забормотал Иван, виновато пряча глаза. – Вместе учились… давно… теперь вот встретились… Знаете, как сейчас бывает…
Парень неопределенно хмыкнул.
– Вот, – Иван быстро протянул ему последний полтинник. – Пожалуйста, принесите нам еще одну тарелку, вилку и стакан пива.
– Дело, конечно, твое, мужик, – шашлычник брезгливо передернул плечами, но деньги взял. – Не забудь потом дихлофосом опрыскаться.
Иван покраснел.
– До чего же хамский у нас народец, – тихо пробурчал он в спину шашлычнику. – Приставили мудака к лохани с углями…
– В общем-то, он прав, – строго заметил Саныч. – Санитарные нормы.
– Ах, оставьте! – отмахнулся Иван. – Здесь…
Перед бомжом бухнулась тарелка с кривоватой алюминиевой вилкой. Стакан с пивом приземлился плавней, но все-таки часть пены выплеснулась на столик.
– Гуляй, однокурсник, – ухмыльнулся парень. – Твой день.
– Vanitas vanitatum3, – вздохнул Саныч. – Кажется, Вы упоминали о водке до того, как нас прервали, – его темные зрачки подернулись дымкой вожделения.
– Ох, простите, – Иван извлек из кармана бутылку и, прикрываясь столешницей, свернул пробку. – Вам с пивом?
– Предпочитаю отдельно! – из бомжачего походного ридикюля на свет божий появился мутноватый стакан.
– А я с пивом, – Иван щедро плеснул гостю прозрачной жидкости, налил и себе. – Продрог, как собака. Вы в каком году наш институт заканчивали?
– В семидесятом, – ответил отставной ветеринар. – Ну, за alma mater!4 – и поднял свою посудину.
Выпили не чокаясь. Гость цедил водку медленно, смакуя. Иван большими торопливыми глотками хватил половину стакана и скривился, заталкивая в рот кусок шашлыка.
– Извините, не представился, – спохватился он. В желудке разлилось приятное тепло. – Барков Иван.
– Саныч, – с достоинством кивнул собеседник.
Иван опустил глаза. "Дурак ты со своими именами-фамилиями". Виновато засуетившись, он начал перекладывать гостю мясо из своей тарелки.
– Угощайтесь. Повторим?
– Не откажусь. За ваше здоровье, именинник!
Выпили. В голове у Ивана слегка поплыло.
– А что это вам, Ваня – вы разрешите мне вас так называть? – в праздничный день дома не сидится? – осведомился Саныч. – Вот и вымокли весь. А ведь могли б в квартире, в тепле, да под закусочку приличную.
– А… – безнадежно махнул рукой Иван. – С женой поругался.
– Неужто выгнала? – Саныч участливо покачал головой. – Именинника-то?
– Да нет, – Иван откинулся на спинку стула, его глаза затуманились, – она у меня добрая, Марьюшка моя, наготовила всего… Только пилит меня, – тоскливо изрек он. – Правильно, наверное…
– Знакомо, знакомо… Коли за дело, что ж и не потерпеть. Им ведь тоже нынче не легко, – философски изрек Саныч, задумчиво изучая дно пустого стакана. К шашлыку он так и не притронулся.
– За дело? –Иван с досадой бухнул кулаком по столешнице. – А я не делом занят?! В клинике по двадцать операций на день. Купирования, кастрации, переломы, роды, черт знает что еще. А дома?! Работаю, как вол, статьи, исследования. Лабораторного материала нет! Оборудования нет! А она…
Он судорожно разлил остатки водки, достал последнюю бутылку "Балтики" и, сорвав черенком вилки пробку, располовинил содержимое в стаканы. На сей раз Саныч не возражал, только аккуратненько прибрал в сумку пустую тару. Чокнувшись с собутыльником, Иван залпом проглотил напиток.
– "Я тебе не нужна! Я в доме, как вещь! Ты меня не любишь!" Разве я должен ей что-то доказывать? – Иван пьяно навис над столом, упершись ладонью в тарелку с недоеденным шашлыком. – Что я, пацан-петеушник со спермотоксикозом? Я кандидат ветеринарных наук, между прочим!
Бомж участливо молчал.
– Эх, начать бы все сначала, – мечтательно протянул Иван. – Нет, не заново родиться, а так… положим, с окончания института. Задним умом-то все крепкие. Уж я-то знаю что делать. Ну и, конечно, с Машенькой обязательно. Все бы у нас по-другому получилось… Хорошо, светло, счастливо!
– Вы в этом уверены? – неожиданно по-деловому осведомился Саныч. – В подобных экспериментах, как известно, нет никакой гарантии успеха.
– Уверен, – снисходительно улыбнулся Иван, мечтательно откидываясь назад. – Только кто ж тебе рай на халяву подарит?
Вытряхнув из кошелька на стол горстку монеток, он потыкал их пальцем.
– Пятнашка всего, а водка кончилась. Тоскливо, друг!
– Знаете, я думал оставить на утро, – смущенно забормотал интеллигентный бомж. – Есть у меня заначка. А, ладно… для хорошего человека и последнее отдать не жалко. Только идемте-ка отсюда! – он бросил опасливый взгляд в сторону шашлычника. – Расшумелись мы сегодня.
– Плевать, – качнулся Иван. – Старые студиозусы отмечают день рождения.
– Нет, так нельзя, – Саныч решительно поднялся из-за стола. – Мне тут жить.
– Понял, нет проблем.
Вставая, Иван покачнулся и всем весом навалился на собутыльника. Старик, оказался на удивление крепким – выдержал, не дрогнув.
– Ну… пшли! – кандидат ветеринарных наук икнул и расхохотался. – К тебе в гости…
– Почту за честь, – церемонно ответил бездомный гостеприимец.
Они расположились за станцией метро между проржавевшими контейнерами и кучей строительного хлама. Стульями им служили старые ведра из-под фасадной краски. Саныч торжественно извлек из сумки два стакана и бутылку водки.
– Дорогой Иван, сегодня вы оказали мне уважение. Несмотря на мой затрапезный вид, вы признали меня равным себе, посадили за стол, согрели и накормили. В моем роду существует неписаное правило: теперь я должен по достоинству оплатить щедрость вашей души. У вас день рождения, и я сделаю вам подарок. Величайший из даров. Готовы ли вы принять его, друг мой? – величаво закончил бомж выспреннюю тираду.
Пьяный кандидат наук мучительно икал, не замечая перемен в манере речи короля помоек.
Саныч по-птичьи склонил голову на бок, внимательно изучая человека.
– Не потянет, – тихо прошептал он.
Иван встрепенулся, шмыгнув носом.
– Холодает.
– Кстати, Иван, вы серьезно? Насчет попробовать заново, – Саныч свернул крышку и осторожно понюхал водку. – Вроде нормальная… Не боитесь?
– Наливай, – Иван решительно подставил стакан. – Семь бед – один ответ.
– Кто знает… – неопределенно протянул Саныч. – Ну, за успех нашего предприятия!
Сивуха опалила горло. Иван до слез зажмурился, борясь с накатившим приступом тошноты, но протолкнул пойло в желудок. В глазах поплыло. Он перевел взгляд на собутыльника и задохнулся от изумления. Саныч преображался на глазах. Исчезли грязные бахилы, портки и куртка. На плечах у него оказался невесть откуда взявшийся белоснежный халат. Да и сам он чудесным образом распрямился, подрос. Даже давешняя пегая борода веником приняла благообразную "профессорскую" форму. Чудо-бомж деловито копался в своей походной сумке.
"Угораздило же так нажраться! – Иван ошалело протер глаза, пытаясь сфокусировать изображение. – Точно – "белка". Поздравляю, пациент Барков!"
– Не волнуйтесь, с вами все нормально, – бросил через плечо Саныч, извлекая из ставшей вдруг безразмерной сумки какой-то объемистый предмет. – В любом случае, delirium tremor5 не входит в число побочных эффектов. Разве что легкое, быстро проходящее похмелье, – он водрузил на бочку ящик, похожий на кофр "Самсонит" средних размеров, и по-свойски подмигнул Ивану.
– Это что? – вяло спросил тот, тупо уставившись на отливающую серебристым металлом крышку ящика. И вдруг тень мгновенного узнавания пробежала по пьяному лицу, осоловевшие глаза наполнились ужасом.
– Совершенно верно. Это контейнер для транспортировки органов, – твердой рукой Саныч пригвоздил вскочившего было Ивана к месту. – К сожалению, адаптация дара невозможна без, скажем так, некоторой трансплантации. Не беспокойтесь, технология неоднократно апробирована и вероятность летального исхода на этой стадии исчезающе мала. Доверьтесь мне!
– Мужик, да ты ох…
Крик захлебнулся в умело прижатой к носу марлевой повязке. Мир вокруг Ивана завертелся, взорвавшись разноцветными искрами фейерверка, и померк. Сквозь вязкую пелену наркоза угасающий слух уловил, как бомж монотонно считает:
– Девять… десять… одиннадцать… двенадц…трин…ч…

***

– Извините, Иван Антонович, профессор Кронинг по международной, будете говорить?
– Хорошо, соединяйте, – академик недовольно нахмурился и нажал в кнопку селектора.
– Hi, Mike! How are you? Debra? Children? Thanks, I'm fine6. Что у тебя за проблема? – Иван перешел на русский язык. – Не ворчи. Упражняйся, тебе полезно. Так… так… Вот оно, значит, как… Послушай, Майкл, ты сидишь в штатах, а я в России! И ты заявляешь мне, что вы до сих пор не можете запустить второй завод… Я знаю, что ты ученый и очень ценю твой вклад в науку. Но извини меня, Майкл, для чего ты держишь столько менеджеров, если ни один из этих олухов не может внятно втолковать акционерам – или они умерят свои сиюминутные аппетиты, обеспечив финансирование, необходимое для развития нашей технологии, или… В конечном итоге свет не сошелся клином ни на "Биодайнамикс", ни на США… Нет, Майкл, ты не понял меня. Я хочу и буду с тобой работать… Перестань, у тебя отличный русский. Не обижайся, но именно сейчас ты должен, просто обязан проявить твердость. Если у вас все пойдет, как того хочу я, мы получим прорыв через одиннадцать месяцев… Верь мне, дружище. Я надеюсь на тебя… Хорошо. До встречи в Стокгольме.
Закончив разговор, академик переключил селектор:
– Алла Владимировна, зайдите ко мне.
Вышколенная секретарша в строгом костюме почти мгновенно возникла на пороге кабинета.
– Слушаю, Иван Антонович.
– Напомните мне, пожалуйста, сегодняшнюю программу, а то этот пентюх Кронинг меня совершенно с панталыку сбил, паникер.
Секретарша подавила неуместную улыбку. Ей нравилось и место работы, и оклад, но академик Барков слыл человеком импульсивным, жестким, даже жестоким. Проработав в его команде восемь лет, она стала почти незаменимой и все равно не могла до конца предугадать, как этот гениальный ученый отреагирует на ее действия или проявление эмоций.
– В десять тридцать ученый совет, – начала она хронометраж, чеканя по памяти. – В час торжественное открытие нового здания института. Прибудут президент с супругой, министр обороны, наш министр, главный гебист, мэр и прочая камарилья.
В чем она была стопроцентно уверена, так это в органической неприязни шефа к политикам и карьеристам от власти, а потому позволила себе взвешенную вольность согласно табели о рангах.
Академик неопределенно хмыкнул и дернул плечом.
– Дальше, Алла Викторовна.
– В восемнадцать часов банкет в загородной резиденции президента по случаю вашего юбилея. Все.
– Банкет, – Иван пружинисто прошелся по кабинету, сцепив за спиной руки. – Банкет… А работать-то когда? Нет, я понимаю – нашим бонзам только водку жрать, на большее у них и ума не хватает. Но у меня же дело! – он все больше и больше заводился. – А салют у них, часом, не запланирован из сорока залпов? Целые сутки псу под хвост!
Секретарша молчала, внимательно отслеживая перемещения шефа.
– Спасибо, Алла Викторовна, вы свободны. Прошу вас в течение часа меня ни с кем не соединять, хочу поработать.
– Иван Антонович… – секретарь замялась.
– Говорите же, что случилось, – раздраженно бросил Барков. – Пожар?
– Только что звонили с вахты, приехала Марья Сергеевна…
– Да… – грозный академик как-то разом сник. – Лучше бы пожар… Ладно, спасибо, Алла, идите.
Дверь за секретаршей тихо закрылась. Иван подошел к окну и посмотрел на низкое свинцовое октябрьское небо. Еще с утра, уезжая из дома, он почувствовал себя некомфортно, но отнес это состояние на счет внутреннего протеста против неизбежности официозных мероприятий. Теперь же что-то осторожно кольнуло с левой стороны груди.
"Да нет, ерунда. Я же здоров, как бык!" – отмахнулся Иван. Действительно, он не обращался к врачам уже девятнадцать лет. Практически со дня окончания института. Не потому, что игнорировал хвори, а потому, что не было повода. В глубокой задумчивости академик прислонился лбом к холодному стеклу окна.
– Ванечка!
Он обернулся на звук голоса жены, растянув губы в дежурной улыбке.
– Здравствуй, Машенька.
Эфирное создание. Чуть слышный шорох шелка и гармония тонов с головы до пят. Идеальные пропорции женских форм и плавность выверенных движений. Чарующий аромат духов и искры драгоценных камней. Казалось, само совершенство впорхнуло в кабинет академика.
Барков опустил голову, пряча раздраженный взгляд.
– Ах, Ванечка, – бархатное сопрано обволакивало, поглощало, вызывало эрекцию. – Я только что узнала! – на выдохе она едва коснулась поцелуем его губ. – Подумать только, третий Нобель подряд! – еще один поцелуй, словно прикосновение крыльев бабочки к щеке. – Да еще и в сорокалетний юбилей!
– Извини, Маша, я хотел тебе позвонить… замотался, – мямлил Иван. – Ты же знаешь, у меня работы по горло…
– Знаю, знаю, – щебетала жена. – Бедненький ты мой! Все время работаешь, – она ласково пригладила его непокорные волосы.
Иван вздрогнул, как от электрического разряда.
– Ты так много сделал и делаешь для нас. Для меня. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь отплатить тебе тем же. Я преклоняюсь перед тобой!
"И поэтому трахаешься с безмозглыми мускулистыми ублюдками. Кусок похотливого мяса", – подумал Иван, с трудом подавив волну брезгливости. Теперь он даже не представлял, как мог девятнадцать лет назад полюбить эту женщину! Нет не женщину – идеально спроектированную и построенную секс-машину, квинтэссенцию либидо, вечно страждущего суккуба.
– Я люблю тебя, Маша, – привычно солгал он.
– Я тебя тоже, – жена перешла на деловой тон. – Иван, я привезла тебе смокинг, – подняв с пола костюмный чехол, она показала его мужу. – Не забудь надеть.
– Хорошо, положи туда, – он махнул рукой в пространство и скривился. Опять что-то болезненно шевельнулось слева в груди.
– Дорогой, ты нездоров? – фарфоровое лицо Марьи омрачила тень участия.
– Пустяки, просто устал, – пробурчал он в ответ, прислушиваясь к себе. – Был тяжелый разговор с Майклом.
– С Кронингом? – переспросила она. – У него такая забавная жена! И детки… Ваня, а мы поедем в этом году к ним во Флориду? Можно после Стокгольма на недельку.
– Не знаю, получится ли у меня. Да и Майкл сейчас прочно застрял в Вайоминге, – Иван говорил медленно, стараясь унять пульсирующую боль. "Чертовщина какая-то!"
Таясь от жены, он сделал несколько дыхательных движений. Вроде отпустило.
– А ты поезжай обязательно, Дебра очень приглашала. Наверное, у нее на примете есть парочка бравых мачо. Так что славно проведете время, пока мы с Майком вкалываем.
– Фу, какой ты пошляк! – Марья надула губы. – Вот нарочно никуда не поеду без тебя!
"С другой стороны я любил ее и сделал счастливой, – размышлял он. – Она и в самом деле счастлива. Получается, свой долг я выполнил. Тебе сорок лет, друже, и ты на самом верху".
Он криво ухмыльнулся и потерял равновесие, успев в последний момент схватиться за массивную столешницу.
– Что с тобой?
– Душно что-то, – Иван рванул жесткий воротник рубахи. – Дай-ка мне воды.
– Может, скорую вызвать?
– Нет, просто дай воды.
Жена налила полный стакан. Иван мелкими глотками выпил его. Боль опять отпустила.
– Чертовы банкеты-фуршеты!
– Ах, да! Чуть не забыла! – Марья мгновенно переключилась на актуальную для нее тему. – Ты не знаешь, Самурай с супругой приедет?
– Какой самурай?
– Ну, Ваня! – ее и без того большие лучистые глаза округлились. – Сорок лет живешь, а все как маленький. Главный наш, – она указала подбородком на висящий на стене портрет, – Самурай, его все так зовут.
– Ах да, я и забыл, – Иван вновь растянул губы в натужной улыбке. – С супругой, конечно.
Марья чуть заметно прикусила губку.
– Маша, ты иди, ладно? – он бросил взгляд на резные напольные часы в углу кабинета. – У меня ученый совет скоро.
– Ну, раз ты меня гонишь… – она чмокнула мужа в нос и выпорхнула из кабинета.
– Сука! – бросил Иван в закрывшуюся дверь.

***
Черный лимузин с мигалками вырулил на пустынный проспект, ПДДешники загодя с утра очистили ставшую правительственной трассу. Иван маялся на заднем сиденье. Тупая боль в груди не отпускала. Медленно, как червь яблоко, она глодала его во время ученого совета, а на церемонии открытия здания института он чудом не упал, пожимая руку президенту. Теперь он ехал на банкет. Промозглый октябрьский воздух врывался в открытые окна, выстуживая салон, но Иван задыхался. Впереди из-за вереницы домов показались подъезды к станции метро.
– Паша, останови, – захрипел Иван. – Тормози же.
– Иван Антонович, что с вами?! – испугался водитель.
– К обочине давай, – Иван согнулся пополам, сползая на коврик.
Натужно взвизгнув тормозами, лимузин вильнул к поребрику и остановился.
Рванув ручку, академик толкнул дверь и успел перегнуться через порог. Его вырвало желчью. Мучительные спазмы не прекращались, выворачивая желудок. Сквозь пелену слез Иван видел ноги бестолково суетящихся охранников. Наконец кто-то, кажется, водитель, раздавил у него под носом ампулу нашатыря. Остро резануло носоглотку. Он еще пару раз глубоко вдохнул и ошалело по-бычьи замотал головой. Белые халаты, ухватив под локти, выволокли его из машины, усадив на носилки. Кто-то рвал с плеч испачканный смокинг, освобождая локтевой сгиб для инъекции.
– Да пошел ты со своим долбаным кордиамином! – прохрипел пересохшим ртом Иван, отпихивая врача. – У меня пульс шестьдесят, – он протянул другую руку. – На, проверь!
Халат сноровисто ухватил запястье тремя пальцами и замер, глядя на часы. Наконец профессиональная хватка разжалась, и он ошарашено посмотрел на Ивана. Тот, пошатываясь, поднялся, отряхнулся, как собака, всем телом.
– Отойдите от меня. Не ходите за мной! – он сделал несколько нетвердых шагов и обернулся к пиджакам и халатам, не видя лиц. – Всем стоять, мать вашу, я сказал! – он вытер полой смокинга мокрое лицо и белесую пену, проступившую в углах рта и, глубоко вздохнув, зашагал по проходу в торговом ряду по направлению к ближайшему магазину.
Академик, трехкратный лауреат Нобелевской премии Иван Антонович Барков сидел на пустынных ступенях с задней стороны станции метро "Пионерская", напротив вагончика общественного туалета. Голова его поникла, перед ним стояла початая бутылка "Гжелки", рядом валялись смокинг и две пустые бутылки из-под "Балтики".
Если бы Иван захотел, он мог бы получить не три, а пять, десять Нобелей. Он был не просто гениальным ученым, он владел величайшим даром в истории разума – он ЗНАЛ. Знал каждого человека на планете Земля и его судьбу от рождения до смерти, знал все законы Вселенной, уже открытые и еще нет. Знал, когда погаснет Солнце, исчезнет и возродится галактика. Его знание было абсолютным. Почти…
Для него существовал только один барьер неизведанного – Иван Барков. Он не знал, когда родился, где жил, что делал до двадцати одного года. Походя решая сложнейшие научные проблемы, видя любой объект или явление в его естестве без иллюзорной оболочки реальности, Иван не мог проникнуть в собственное естество. Раз за разом, упорно идя на штурм памяти, он упирался в непреодолимую черную стену небытия. Бесплодная война с самим собой исподволь и незаметно разъедала его изнутри, пока не вырвалась наружу неудержимой разрушительной силой…
Полубезумный Иван сидел на ступенях "Пионерской" и, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, тупо смотрел на недопитую бутылку водки.
– Господин хороший, – раздался над ухом участливый, чуть хрипловатый, голос. – Вам плохо?
Иван бессмысленно замычал, не отводя глаз от бутылки. Чья-то рука осторожно потрогала его за плечо.
– Бедненький, это ж надо так… Из чего они теперь делают-то эту водку проклятущую?
Его опять тряхнули, уже настойчивей.
– Надо же, и богатенькие нынче пьют до синих чертей! Им-то что неймется? Ну, просыпайся, просыпайся. Вставай, родимый!
По обе стороны от бутылки появилась пара стоптанных солдатских кирзачей. Рядом с ними в замызганную бетонную плиту парапета уперлась стертая до половины метла из ивняка.
Иван с трудом поднял голову. Взгляд переместился от сапог к ватным брюкам, прошелся по казеной куртке и, скользнув по дворницкой бляхе, остановился на голове, по-бабьи повязанной платком. Туман в глазах не давал разглядеть лицо. С внутренним оком тоже творилось что-то странное. Иван знал – перед ним женщина, но НЕ ЗНАЛ, КТО ОНА! Ее естество скрывала до боли знакомая черная стена.
Значит, есть выход, есть! Измученный разум ринулся в последний безнадежный бой. Иван крушил барьер тьмы, рвал небытие на части, отбрасывая его ошметки в стороны. Звезды и планеты сыпались в жадно отверзшуюся пасть первозданного хаоса. Колапсирующая реальность, сворачивалась в шар, трансформируя материю в энергию. Наконец в замкнувшемся сгустке чистого поля остались только женщина, мужчина и стена между ними.
Иван остановился и посмотрел на содеянное. Глянцево-обсидиановая поверхность барьера потеряла свою однородность, словно в стеклянном сосуде клубился, оседая, черно-серый туман. В его разрывах начали проступать мягкие женские черты.
Иван машинально вытер рукавом лицо, и в тот же момент пелена спала с его глаз.
– Маша, – в ужасе прошептал он.
Женщина протянула к нему руки, но уперлась в незыблемую мощь барьера. Иван замер, оглушенный. Его губы невнятно шептали:
– Маша… Машенька… прости…
Туман заклубился с новой силой, наливаясь золотисто-багровым гневом. Из плавного, все убыстряющегося вращения в центре сгущался комок, в котором смутно угадывались очертания человеческой головы. Щербатый рот растянулся в угодливой улыбке, выдвинулся вперед всклокоченный веник бороды.
– Саныч! – выдохнул Иван. ОН ВСЕ ВСПОМНИЛ.
– А я ведь вас предупреждал, молодой человек, – голова укоризненно качнулась, – не у всякого получится.
– Ты отравил меня. Твой яд сожрал мою жизнь. Мою душу. Жизнь моей любимой, – Иван выплевывал слова в невозмутимое лицо. – Ты доволен?
– Ах, оставьте. Какое уж тут удовольствие, – Саныч недоуменно скривился. – Как теперь говорят, ничего личного, только бизнес. Да и фамильные традиции, знаете ли… Возможно, у вас и был шанс, но вы, увы, его не использовали, – грустно констатировал демон-искуситель. – Вы сами этого хотели. Я не виноват. Посмотрите же наконец правде в глаза.
Иван опустил голову, Он больше не мог бороться с самим собой. Блуждающий взгляд остановился на валявшейся у ног водочной бутылке. Руки конвульсивно сжимались и разжимались, он уже не понимал, что делает, сознание меркло.
– Вот так-то лучше, Ванюша, – отечески увещевал Саныч. – Ну, и зачем было буйствовать? Игра есть игра, проиграл – заплати.
– Тут ты прав, надо платить, – прошептал Иван.
Повинуясь внезапному импульсу, он резко нагнулся, ухватил бутылку за горлышко и ударил ею по вогнутой переливающейся поверхности поля. В кулаке осталась короткая "розочка".
– Стой! – завизжал демон. – Остановись, безумец! Ты еще можешь жить. И хорошо жить. Я дарю тебе отсрочку!
Иван распахнул рубаху и всадил стеклянный шип в живот, надавил, проталкивая глубже под левое ребро, повернул и с усилием провел наискосок к грудине. С треском рвалась плоть, кровь горячим потоком хлынула по животу.
Иван выронил скользкое горлышко и проник правой рукой в отверстую рану. Кровь пошла горлом. Он не чувствовал боли. Пальцы проткнули легкое и двинулись дальше. Нащупав там, под ребрами, нечто угловатое и холодное, он ухватился покрепче, рванул что было сил и поднес окровавленную руку к тускнеющим глазам. На ладони, переливаясь всеми цветами, пульсировал, словно живой, какой-то замысловатый механизм.
– Вот, значит, как! – прошептал немеющими губами Иван. Собрав остатки сил, он швырнул механическое чудо в голову демона. – Вот твой дар. Забирай!
– Идиот!!! – истошно закричал Саныч. – Н-е-е-е-т!!!
Взрыв…
– Ваня, Ванюша, – родные руки обнимали его голову. – Ванечка, ты меня слышишь?
"Дождь? – Иван ощутил влагу на каменеющем лице. – Дождь или слезы? Не хочу слез, пусть будет дождь".
– Маша! – порванные легкие со свистом втягивали воздух, выталкивая назад сгустки крови и хрип. – Машенька... Я хотел, как лучше, – из угла рта по щеке побежала новая горячая струйка. – Чтоб нам… Нет… тебе лучше было. Не получилось...
– Не надо мне ничего, Ванечка, – он с трудом разобрал невнятный стон. – Ты прости меня, дуру… Прости… Ничего мне не надо. Только не уходи!
– Я заплатил… Я не могу остаться… Прости, если можешь… Я люблю тебя…
– Ва-н-я!!! – жена с надеждой заглядывала в его стекленеющие глаза.
А он уже видел ослепительно чистый белый свет…

Сноски.
1. Salve magister! (лат.) – Приветствую, магистр!
2. Bonum initium est dimidium facti (лат.). – Хорошее начало – половина дела.
3. Vanitas vanitatum (лат.) – Суета сует.
4. Alma mater (лат.) – Мать-кормилица (почтительно об учебном заведении)
5. Delirium tremor (мед. лат.) – Белая горячка.
6. Hi, Mike! How are you? Debra, children? Thanks, I'm fine. (разг. англ) – Привет, Майк! Как дела? А у Дебры и детей? Спасибо я в полном порядке.