Я был в отличном настроении и с утра решил сходить в библиотеку. Причём не в эти новые мнемо, стерео, аудио, или гипно, а в обычную со старыми книгами из бумаги.

Я всегда был старомоден. Помню как мама меня ругала:

- Опять ты засел за эти старинные книги! Нет, чтоб погонять где-нить на чешуйчатом. Я в твои годы дома бывала не больше двух часов в день.

Она так выражалась потому, что тогда была уже на последней фазе взросления, но всё же ещё взрослая. Потому присела со мной рядом на диван, убавила звук телевизора и взъерошила мои волосы. От этого у меня возникло сладкое чувство, и я, не отрываясь от книги, потёрся затылком о её рукав.

От воспоминаний меня оторвал голос:

- Привет, Сашка!
- Привет, Юлеш, - сказал я.
- Ты о маме вспоминал? – спросил он.
- Давно рядом идёшь?
- Да. Мне моя мама вспомнилась, вот я и догадался.
- Понятно.
- Ты в библиотеку?
- Да.
- Читать или перечитывать?
- Как повезёт, - улыбнулся я, - Предсказать заранее невозможно. Может, старое что хорошее откопаю, а может, новые какие перевели на бумагу.

Мы вышли на обрыв, заросший низкой травой. Справа был замок на холме, в котором размещалась моя библиотека. До него с нашего холма был переброшен узорный каменный мост. Слева открывалась далёкая перспектива с лесами, пересекавшей их рекой и далёким морем почти на горизонте. Сзади в сторону моря пронеслись на бреющем полете три чешуйчатых.

- Это мои, - сказал Юлеш, - Ну, пока!
- Пока!

Он помахал делающим вираж драконам и убежал.

Хорошую задумку всё же реализовали эмбриомеханики. Сколько лет прошло, а у детей чешуйчатые – самая любимая конструкция летательного аппарата. Ну ещё бы! Ведь огромный пласт старой литературы - фэнтези, начинающийся ещё со сказок о Змее Горыныче, посвящён им. Не использовать эти знания было бы грех.

Я взялся за массивное кольцо и открыл дверь библиотеки.

Шёл урок истории. Урок давно уже перевалил за половину, и я совсем перестал его слушать, поддерживал только эмоционально, и углубился в свои размышления. И зачем нужны учителя? Хотя совсем без учителей не обойтись. Они нужны хотя бы для толчка и поддержки.

Я не слушал декламатора, но ухо сразу резануло новым, несоответствием:

Но кибернетический гид мой,
Настолько буквально меня перевёл
Что я саркастически хмыкнул…

- Юлеш! - прервал я декламатора, - у нас урок истории, а не урок импровизации! Ты опять хулиганишь!

Он смущённо шмыгнул.

- Я ценю твои импровизаторские способности и математический талант, но не надо своими способностями упиваться. Знания, накопленные веками человечеством, небезынтересны. Не спеши их изменять, не узнав толком. Кто продолжит?

Вызвалась Настя:

- Можно я продолжу за Юлеша. Он как всегда воображает.
- Не кокетничай, - сказал я, - что будешь читать?
- “Монолог” Цветаевой.

Уж сколько их упало в эту бездну…

Мысли опять потекли сами собой. Да, детям сейчас разве только из литературы может стать понятно, что такое смерть. Ох уж эта бессмертность. С одной стороны, можно прожить сколько угодно, с другой - умереть, если этого захочется. Вообще, в каком мире мы живём? Если б хоть кто знал тогда… Действительно бы с ума сошёл. Детство продолжительностью в 70 лет. Да и то это условно. И никакое это не детство, в том понимании. Уже через пять лет ребенок всему обучен, и является вполне самостоятельным членом общества, хоть и только с состязательными правами.

Пикнул сигнал.

- Всё, дети. Урок окончен. Завтра урок проводится в Детском Музее литературы. Всем быть в ливень.

В назначенное время собрались почти все, не хватало только Юлеша. Вот он прибежал, запыхавшись.

- Юлеш, я же сказал в ливень, а не в грибной дождик, - пошутил я игрой слов.
- Заходим, - обратился я ко всем, - сегодня мы идём в сектор фантастики.

Многие, конечно, сразу застряли в именных залах. Например, Юлеш умчался со своими друзьями в зал Стругацких. Опять, наверно, будет проходить полосу препятствий Зона. Что-то они загадают на этот раз?…

Потом я всех собрал в общем зале.

- Здесь собраны только отрывочные фразы, дошедшие до нас. Многие авторы их не известны, – стал рассказывать я.

Я подвёл детей к стене.

- Вот эта единственная фраза неизвестного автора, которая до нас дошла, - указал я на стену.

На стене было начертано:

Оставалось почти семьдесят лет, но что можно сделать за такое ничтожное время?

- Это прямо как наши 70 лет до возрастания, - сказал Юлеш.
- Да, возможно только это и послужило поводом для сохранения фразы. Мы же находимся в секторе фантастики, - подтвердил я, - с литературной точки зрения фраза средненькая, даже по тем, древним, понятиям. Но остроумная. Вам почти семьдесят лет, без 4, до возрастания.
- Успеете? – улыбнулся я.
- Успеем! - заголосили все.
- Злые языки даже утверждают, - продолжил я рассказ, - что кроме этой фразы автор в книге ничего не написал. Но специалисты, занимающиеся энтропией литературы, утверждают, что удалось выудить ещё слова, связанные с этими, о каких-то марсианских камнях и пачке сигарет. Но ведь больше им ничего не удалось обнаружить. Причём на графике были обнаружены сателитные пики других авторов. Но это не соавторство, потому как корреляционный анализ это опроверг. И тогда чаще писали отдельно. Так что дело с этой фразой тёмное…
- На сегодня - всё, - решил я закончить занятия, - завтра у нас написание сочинения на заданную тему.
- А давайте возьмём темой эту фразу, - вмешался Юлеш, - добавим ещё сателитных пиков!
- Молодец, Юлеш. Очень остроумная гипотеза, – похвалил я, - но одна фраза не может являться темой, ее можно вставить почти в любой рассказ. Я понимаю, что уж ты со своим импровизаторским талантом развернёшься, но я задам всё же настоящую тему. Всё! Все свободны.

Часть учеников решила остаться ещё в музее. И большая часть мальчишек, возглавляемые Юлешем, умчались опять в зал Стругацких. Так как Зону они благополучно прошли, наверно побегут в отдел моделирования самосвёртывающихся цивилизаций. Если Юлеш опять будет моделировать, то его друзьям придётся попотеть. А может у них и вообще не получится его цивилизацию развернуть, уж больно высок у него индекс Эстора.

- Тема нашего сочинения будет такое явление, связанное с древней литературой, как литературная критика. Сейчас критика литературы представляет только исторический интерес. Началом сочинения будет зарисовка одного читателя тех времен об одном известном писателе:

Я сижу и читаю книгу. Недалеко сидят критик и литературовед. Критик возбужденно пощёлкивает ножницами и одним глазом косит в раскрытую книгу "Психические растройства в пубертатном возрасте". Литературовед нервно постукивает печатью "Для детей младшего школьного возраста" в чернильную подушечку. Здесь же сидит Писатель. Он нервничает, с него капает пот. Иногда он вытирает лоб большим клетчатым платком. В отдалении стоит притихшая толпа читателей.

Я переворачиваю последнюю страницу и поднимаю задумчивое лицо, книга не сразу отпускает меня.

Вдруг я улыбнулся.

- Да... Хорошо. Нет, это ни литературоведу и ни критику мы не отдадим. Писатель сам постарался, чтоб его книгу поняли. Её даже, наверно, дети понять смогут. Ну а кто не поймёт, пусть у детей и спросит.

Я протягиваю книгу радостно улыбающемуся Писателю и говорю:

- Отдайте читателям. А литературоведу и критику мы её потом, может, дадим почитать, если они себя будут хорошо вести.

Писатель относит книгу читателям. Толпа читателей начинает радостно гомонить. Раздаются даже крики: "УРА!"

Критик и литератор в ярости. Критик приготовился прочесть отрывок из своей книги, а литературовед поставить печать прямо на лоб писателю. Но писатель зажал уши, ловко увёртывается от литературоведа и убегает "заглянуть в бар и пропустить рюмку коньяка", чтобы "очухаться и заодно решительной мерой снять давление".

Тут из ликующей толпы читателей ко мне подбегает девочка и спрашивает:

- А то, что в этой книжке написано - правда?

Я говорю:

- Правда...