Тартаров выбирал себе труп — критически погасив сигарету о стену, обошел весь блокпост, еще на раз осматривая тела с полным комплектом конечностей, в федеральных мундирах, среди осколков стекла и бетона. Ну кто рекрутирует в регулярные войска подобных заморышей? Тартаров — огромный, жирком заплывший под черной курткой с отрезанными рукавами, татуированный, с высоким, черной банданой обвязанным лбом и рыжеватыми, собранными в косичку волосами, — меланхолично разглядывал федеральные трупы безнадежно хилой комплекции.

Неокончательные трупы федералов и спецов сползались к дальней стене и перевязывали друг друга. Одно из тел, рядком, голова к голове, уложенных, булькнуло.Тартаров отчаялся нацепить серый кепи, вытащил нож, зазубренный с одной стороны, подкинул его на ладони и принялся за работу. Он бил каждого по два раза — сначала острием в грудь, а потом рассекал шею так, чтобы повредить позвоночный столб. В акульей кожи рукояти побрякивали спички, иглы с ниткой и рыболовные крючки. Закончив с федералами,Тартаров перебрался к спецам. Подразделение “Выпь” понесло сокрушительные потери в размере трех из двенадцати. Девять спецов, однако, подобрали себе трупы по росту и уже натягивали окровавленно-федеральные мундиры. Кепи обменивали, ботинки оставляли. А за бойницами разгуливали, бормоча и обшаривая cтены, стеклянноглазые мертвецы.

Было так: мотоцикл, хромированный, пыльный, бескрылый, с ревом пожирал побитый оспой асфальт; переваривал же, урча, бензин. Мотор обиженно смолк и Тартаров повел мотоцикл в поводу, придерживая за блестящие рога с черными насадками. Карта утверждала, что до ближайшей бензоколонки около трехсот метров по прямой. По дороге получилось столько же.

Совокупив наконечник шланга с отверстием бака, Тартаров оставил их без присмотра. Оценив требовательную прорезь туалетной кабинки, Тартаров поискал монетку, застрелил бензоколонщика и помочился. Насвистывая, вернулся к мотоциклу, брезгливо выдернул шланг и бросил его под колеса.

Вокруг заскрежетало моторами. Сужая круги, мотоциклисты захлопывали сверкающие забрала на черных, о красных поролоновых рогах, шлемах. Раскручивались цепи, выщелкивались выкидные лезвия, отсверкивали темные горлышки бутылок. Тартаров опустил пистолет-пулемет в кожаную кобуру у седла, обстоятельно слез с мотоцикла и расстегнул куртку. Сбросил ее, на майке обнажился желтый, похабный кулак. Поролоновые рога затряслись, раздался посвист цепей и моторы завыли на повышенных оборотах. Он стянул через голову майку и повернулся к привставшим на стременах мотоциклистам спиной, где синей тушью семь старцев и четыре зверя осаждали престол между лопатками. Поникнув рогами, мотоциклисты переключались с повышенных передач на пониженные. И он развернулся к ним грудной клеткой, на которой из моря выходил зверь с семью головами и десятью рогами, и диадемами, и именами на рогах. Мотоциклисты склонили шлемы, вонзив рога в приборные доски.

Уже на дороге, выпрямившись в седле, он вскинул руку со сжатым кулаком.

В городской черте ему повстречались первые мертвецы. Они натыкались на стены, плелись в кильватере его мотоцикла, пока Тартаров выписывал между домами ленивые круги, и потом он развернулся и уехал, а они все брели и брели.

Тартаров притормозил у пятитонного грузовика подразделения “Выпь” — двенадцать рыл в боевой раскраске совещалось под тентом. Двадцать четыре глаза провожало Тартарова до поворота, а потом обратно, и до другого поворота, и снова обратно. “До города?” — спросил Тартаров.

Мотоцикл установили в кузове. Тартаров сел рядом с водителем и указывал дорогу, и указывал ее сквозь мертвецов.

Переехав первого, водитель захихикал, а когда по днищу ударили второй и третий, капитан ликующе ткнул кулаком в потолок. Четвертого он сшиб открытой дверцей...

Мертвецы рассредоточились. “Выпь” и Тартаров покинули блокпост — их тут же обстреляли. Тартаров и “Выпь” залегли — и вовремя, по мертвецам кто-то бил из гранатомета. В бойнице застряла кисть с тремя пальцами. Спецы в мундирах федералов расползались по полуподвалам.

Тартаров прикинул, что гранатомет впишет и его в уличный натюрморт, вскочил и побежал между мертвецами. Он пригнулся за ближайшим — снайпер выбил мертвецу мозжечок. Следующий цеплялся за Тартарова, размеренно приближалась бормочущая подмога, и Тартаров ковылял по улице, пока висевшего на нем мертвеца не прострелили насквозь.
Тартаров полез в канализационный люк и застрял. Над ним застрелили еще нескольких мертвецов. Тартаров попытался спрятаться под обвалившейся стеной — мертвец едва не отхватил ему правую ногу, а по левой выстрелил снайпер.

Сутулясь и ужимаясь, Тартаров боком добрался до грузовика и нырнул под тент.

Из кузова пятитонки Тартаров вылетел на мотоцикле. Вздернув колесо, он покатился навстречу мертвецам, расстреливая их из пистолета-пулемета. Брызнули мозги. Ему прострелили переднее колесо — с шипением отлетела покрышка и колесо спускалось все ниже, пока не высекло искры ободом, в стороны с треньканьем выстрелили спицы. На полпути к земле он встретил спидометр. Упавшим мотоциклом Тартарову придавило ногу. К нему брели мертвецы с булавочно торчащими спицами.

Некоторое время Тартаров отстреливался, свободной ногой отпихивая стальную тушу мотоцикла, потом отбросил пистолет-пулемет. Согнувшись, он схватился за раму. Головной мертвец задел проволочку, на уровне щиколотки растянутую над мостовой. Осколками разнесло делегацию мертвецов и пополам разрезало мотоцикл. Тартаров увидел, как откуда-то сбоку вылетела дымовая шашка, за ней вторая и третья. Улицу заволокло. Отпихнув, наконец, фрагменты мотоцикла, Тартаров пошел, прихрамывая, на источник шашек.
За рукотворным туманом скрывалось подразделение “Выпь”.

Первый же встречный снайпер рассказал о штабе и его сбросили с верхнего этажа. Двое спецов закрепили на коньке крыши катушки десантных тросиков. Один с пистолетом в каждой руке присел под окном. Двое спустились в подвал и зарезали связиста на коммутаторе. Еще двое ввели Тартарова, обнаженного по пояс, на теле его в разных позах располагались двадцать четыре старца и восемь животных.

Лежал на столе мертвец, выставив все внутренние органы наружу, и доктор в преимущественно белом халате под наблюдением офицеров тыкал в него то ланцетом, то указкой. Военные с живым интересом разглядывали препарированного. Доктор объяснял, что для упокоения из черепной коробки мертвеца надо удалить большую часть мозга, а краснолицый полковник доказывал, что никакая пуля не способна выбить из мертвеца все мозги одним махом. “Удалишь левое полушарие, он будет хватать тебя правой. Удалишь правое, схватит левой. Выбьешь полтора полушария — он будет ползти и кусаться”.

“Это не единственный мозг, — сказал Тартаров. — Достаточно перебить позвоночный столб, и он с места не сдвинется. А для этого годится удар ножом, выстрел в спинной мозг. Можно еще штык-ножом и даже лопатой!”

Краснолицый полковник побагровел. “Из дисбата?” — спросил лейтенант.

“Никак нет”, — выставился спец. — “Шпиона у мертвецов отбили”.

Нервно дернув веком, Тартаров взял у него из кобуры пистолет и выстрелил полковнику под челюсть. Мозг организованно эвакуировался из полковника. Из окна спец с двух рук свалил на стол лейтенанта.

Началась операция. Федералы, таская кровоточащие приманки на автопогрузчиках, распределяли мертвецов по дворикам и между складами. Тартаров, одолжив снайперскую винтовку, встал на парапет и заглянул в окуляр восьмикратного прицела. Начиналась лекция "Как убить мертвеца: теория и практика". Мертвец предстал коричневой окружностью. "Возможно, конечно, бить и в живот", — он отрегулировал прицел и выстрелил. — "Не запрещается целить в грудь". Тартаров взял повыше. "Некоторые рекомендуют голову", — он целился дольше и выстрелил дважды. —"А они все равно, все равно способны передвигаться и атаковать".

Раздался жуткий вой, сирены, громыхнуло. Тартаров выронил винтовку. Что-то загорелось. Черный дым потянулся сразу с нескольких сторон и закрыл солнце. Снизу полопались стекла и один за другим склады стали оседать.

Мертвецы по трое, по четверо напрыгивали на спецов. Сразу растащили на части федералов. Тартаров прыгнул, зажав головы двух мертвецов под мышками, и разбил их о бетон. Перебросил одного на другого. Свернул следующему шею — тот цапнул кого-то позади. Мимо проскочил спец с двумя пистолетами, обвешанный мертвецами. Тартаров раскидал еще десяток — стало слишком тесно. Они воскресали все быстрее. Вскакивали мертвые федералы. Он проламывал им головы. Вскакивали мертвые спецы. Он отнял у дважды убитого федерала огнемет, нацепил сбрую с баллонами. Мерно вышагивали горящие, потрескивающие мертвецы.

Снайперы упрямо били в обугленные головы. “Диверсия!” — бегали кругами федералы, добивая упавших сапёрными лопатками. — “Диверсанты! Подорвали!” Собрав уцелевших спецов, Тартаров провел рейд по дымящимся складам. Он осмотрел поле боя вокруг хранилища бензопил. Среди локтей, пальцев, предплечий, прочих суставов, Тартаров углядел кисть с тремя выженными шестерками и поднял ее. Большой лоб его блестел.

“Будет бомба: сейсмическая бомба, подземный сдвиг расколет город на три части! — вскричал он, размахивая трофейной кистью. — Горе тебе, город крепкий! В один час пришел суд твой!”

Собралась сочувствующая аудитория. Тартаров сражался со сбруей и баллонами.

“Вспомните, как появились мертвецы? Они ведь встали на третий день, к полудню или после часа, верно? А до этого была саранча с золотым ободком и скорпионьими жалами? И инкубационный период в пять дней? На золоченом ободке ее знак лаборатории — доктора Аваддона Губителя, так было, как я говорю?”

Капитан-лейтенант с убранными под белую фуражку волосами усомнилась в существовании сейсмической бомбы открыто. Тартаров выпустил в нее остаточный заряд огнемета. Фуражка слетела, рыжие волосы вспыхнули. Тартаров схватил капитан-лейтенанта за воротник кителя и потащил по земле, ударил о баллон огнемета. Его заинтересовали руки: вывернув ее запястья, Тартаров одну за другой стащил капитан-лейтенантские перчатки. “Вавилонская блудница!” — сжимая запястье, он оторвал капитан-лейтенанта от земли и, выше подымая три выженные девятки, выдернул руку ее из плечевого сустава. Капитан-лейтенант так визжала, что он еще раз ударил ее о баллон.

“Мне нужен их первосвященник”, — Тартаров бросил капитан-лейтенанта себе под ноги, наступил на кисть с числом и повернулся на каблуке. Капитан-лейтенант не отреагировала.Тартаров осмотрел аудиторию. — “Есть у кого-то еще такие значки?”

Нервной цепью выстроились федералы, срывая серые, с прорезями и без пальцев, перчатки и демонстрируя руки. Отдельной группой разматывали бинты. Тартаров, у гидранта со сбитым краном, надзирал за смывающими кровь. Выявляемые оттягивали момент — но вот кого-то сшибли с ног, кого-то понесли. Порядком мумифицированный боец поскакал к штабелю с оружием у склада спортивного инвентаря. Его забили хоккейными клюшками. Секстантов подвешивали за руки, трансформируя их шестерки в девятки, и расстреливали. Мертвые, они вновь начинали дергаться в петле, и их расстреливали еще раз.

“Я верю в белую расу, — объяснил Тартаров подготовленным. — Белые под пытками не раскалываются.” К первому подвешенному, негру, Тартаров применил молоток. На арабе испробовал электродрель. К индусу перешел с кипятильником. “Тут есть еще склады со станками, кислотами и компрессорами”, — сказал Тартаров индейцу.

Двое федералов с молотом, разбежавшись, протаранили дверь. Тартаров вошел первым, подсвечивая фонариком дымные сумерки. От жаровен на первом этаже клубились ладан и фимиам, из светильников на галереях курились мирт и гашиш. Секстанты хватали со стен посеребрянные серпы. Спецы и федералы стреляли наугад, разлетались безделушки слоновой кости, звенело серебро, осыпались стекла. Вращающийся серп промелькнул мимо Тартарова и поразил спеца.

Схватив серп, Тартаров отбил удар, рассек секстанту шею. Метнувшись под крутящийся просверк, вонзил острие в чей-то позвоночник. Секстант, в синем бронежилете поверх черного подира, прицелился в него из штурмовой винтовки — Тартаров метнул серп. Серебряный полумесяц, ударив в кевлар, вышиб секстанта в окно. Жатва переместилась в спальню: из разрезанных подушек взметнулся гусиный дым, со свистом серпы распарывали багряницу и порфир, шелковые одеяла, виссону. Случайно Тартаров снес голову первосвященнику.

С его головой в руках Тартаров вышел на галерею: “Мне нужны шесть сапёров!”

“Да где вы откопали его?” — спросил федерал у последнего спеца подразделения “Выпь” и взглянул вдруг в его серебряные глаза. Мертвец в расшитом подире набросился на спеца сзади, вгрызаясь в его шею, они повалились на ореховый стол, на фигурки из моржевого клыка. Федералы стреляли, пока оба не перестали двигаться.

Из подвального помещения по всем сторонам света открывались выходы в секстантские катакомбы. Пригибаясь, Тартаров и два спеца установили на водопроводной трубе резервуар с красной полосой. Наверху бойцы доставили ему с кухни кастрюлю. Тартаров дал напиться трем федералам и выплеснул воду на жаровню. С полчаса не выпускал он их из комнаты, и почти одновременно лица всех троих начали пузыриться, а сами они кричали и натыкались на мебель. Тартаров не позволил их пристрелить, и они ползали, пока не перемерли. Он взял со стола музыкальную шкатулку и потихоньку распотрошил ее. Ни один из мертвецов не шевелился. “А теперь найдите мне сапёров”, — сказал он. Искали по всему городу и набрали только четверых.

Тартаров повел двух красных и двух синих сапёров по первому туннелю с голубыми осветительными контурами на стенах. Прошли журчащий куб — где-то сверху работали насосы, охладители, вентиляторы. Вдоль труб, охваченных золотистым инеем, Тартаров вывел их в коллектор с двенадцатью выходами: один коридор помечен был ясписом, другие сапфиром, халдиконом, смарагдом, сардониксом, сардоликом, хризолифом, вириллом, топазом, хрисопрасом, гиацинтом, и последний аметистом. По сардониксовому коридору Тартаров вошел в зал с матовыми колпаками в полу. Выход из него перегораживали тягачи. В следующем зале они нашли паукоподобное устройство. От центрального шара длинные, толстые коммуникации протянулись к полушариям в полу, на стенах и потолке. Все поблескивало. “Вот и река”, — сказал Тартаров.

Красный сапёр схватился за шлем, он кричал, неповоротливый в своем панцире, и колотился шлемом о стену. Сразу же к нему присоединился второй красный. Синие, только что снявшие кожух, замерли. На освобожденном таймере все уменьшались и уменьшались цифры. Красный сапёр мучительно стянул шлем. Кожа на его щеках и подбородке, а также вокруг глаз, собиралась в пузыри. Синий сапёр выстрелил в него немедленно, он упал и пузыри полопались. Ответно выстрелил второй красный сапёр: на щиток синего шлема выплеснулись мозги. Другой синий возился с кобурой и красный сапёр успел застрелить и его. Поискал стволом Тартарова и упал на бок, в его шлеме что-то булькало, вовсю шли вулканические процессы. Тартаров вышел из-за полушария с серпом в руке.

Три сапёра лежали неподвижно. Четвертый, с простреленными сердцем и печенью, ворочался в броне. Тартаров распустил свою косичку и обнажил голову. С банданой в руке он постоял над сапёром, и тот, затихнув, как-то поднялся на четвереньки, а с четверенек встал, шлем и бронированные плечи его подрагивали. С бормотанием, слепо, как шахматная фигура, придвинулся он к таймеру, и движения его внезапно обрели четкость. Он вынул инструменты из пояса, повесил небольшие клещи на провод, и работал, бормоча на каком-то языке другой стороны реки. Когда он закончил, Тартаров взмахнул серпом, ударив точно в прорезь между шлемом и броней, и отсек сапёру голову. Три шестерки остались на таймере. “Как антихрист, как антихристос, я видел многие пустые, расколотые города: без конца, рядовые, похожие, как Гог и Магог. Но этот уцелел — ведь я хотел, чтобы он уцелел. Никто, никто не мог знать, что я — человек... Никогда раньше я не был так счастлив.”