Чалый звездолёт, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов. По внешнему бронекорпусу перпендикулярно линиям заклёпок от второго до четвёртого отсека тянулся по серому борту глубокий корявый след от бронебойного заряда бластера, прошедшего по касательной. Остальные заряды с орбитальной станции, ловко замаскированной в куче космического мусора, цели достигли. Один из топливных баков вырвало взрывом, полуразбитые движки еле тянули на остатках из второго, с монитора повреждений подмигивал красной полосой носовой дефлектор, попаданием из плазменной пушки вынесенный в область среднерусской деревушки со звучным названием на шестую букву алфавита. Внутренний бронекорпус в нескольких местах пошёл трещинами и воздух с неприятным свистом покидал боевой звездолёт с тактическим номером “102”.

Густлик с самым деловитым выражением лица, на которое он только был способен, заклеивал трещины широким металлизированным скотчем, насвистывая “Весёлую вдову”, прилипшую ещё в годы службы в Космишваффе, куда его звербовали оккупанты.

- Вот всегда так… - прогундел Томаш, отрываясь от пулемёта. – Война идёт между немцами и русскими, а воюем мы, поляки.
- Э! – напомнил о себе Гжесь.
- Да вот ещё грузины.
- А думать надо было, когда американские базы у себя размещали! – Густлик вытянул длинную полоску скотча, накрыл ей трещину под прямоугольным иллюминатором бокового обзора, прогладил, полюбовался своей работой и полез под кресло.
- Ты куда? – Томаш недоверчиво смотрел на двухметрового амбала, пытавшегося втиснуться в узкую щель между креслом наводчика и пультом управления пушкой.
- Там тоже тянет. Не хочу, чтобы в ноги надуло, - послышался хруст ленты, разрываемой крепкими руками. – Думать надо. Сейчас всё было бы по-другому!
- Да ну? – Гжесь крутанулся в кресле и с довольной улыбкой уставился на корячившегося у него в ногах Густлика.
- Да, по-другому! Оказались бы сразу в Красной армии, а не сначала в лагере для интернированных, а потом в Красной армии!
- А разница?
- Разница, кацо, в шесть месяцев сносной кормёжки, - подпоручик Елень гулкими ударами кулака, потрясшими звездолёт, разгладил скотч и попробовал вылезти.
- Уйя! – зад подпоручика встретился с острым углом пустой боеукладки, сброшенной из башни экстрактором.

Грубый железный ящик, упёршийся в башенный трап, ужалил больно. Густлик отпинал укладку ногой, вылез и изрёк, потирая ушибленное место:

- Хорошие звездолёты у русских, только тесные очень. И неудобные.
- Удобств захотел? – повел бровью Гжесь. – Это не к нам, это к твоим бывшим командирам. Как говорил Ольгерд: “Где у американцев запасной унитаз, там у русских запасной пулемёт. У японцев – два!”
- А про японцев он откуда знал?
- Не помнишь? – удивился первый космический механик-водитель кавказской национальности. - Он же рассказывал, как с японцами воевал, когда они потребовали у русских отдать четыре астероида Курильской гряды.

Зашелестел внутренний коммуникатор:

- Ребята! Вы как там? Живы?
- Живы, живы… - с видимым сожалением протянул Томаш, сын того самого пана Чересняка, который в своё время так лихо лупил фрицев прикладом охотничьего лазера, когда они освобождали его родную польскую приграничную планету Подлянки-16.
- Тогда принимайте нас!

Гжесь толкнулся руками, доплыл через всё боевое отделение до командирского пульта и снял блокировку шлюзового люка. Из открывшегося шлюза показалась морда Шарика в собачьем скафандре. Собак, по второму разу привыкавший к невесомости, отчаянно молотил лапами в пространстве, пока его не подтолкнули сзади. От хорошего тычка Шарик вылетел из шлюза, стукнулся головой об пол и забился ещё более отчаянно. Следом за ним из люка появился Янек, облачённый в массивный скафандр, тоже, как и корабль, частично клёпанный. Пущенная им в заднюю стенку боевого отделения кувалда легла аккурат на положенный ей магнитный держатель.

- Снайпер! Снайпер! – снисходительно покивал Гжесь, покручивая роскошные усы. – Что нового?
- Всё, что мог, починил. Заодно и с Шариком погулял, - Янек пошёл разоблачаться, цепляясь руками за матерчатые петли, прилепленные скупыми порциями суперклея повсюду на внутренних стенках бронекорпуса.

Он приспособился к невесомости ещё до ранения, и пальцы быстро находили петли без всякой помощи глаз. Подтащив себя к стене с креплениями для скафандра, Янек водрузил на законное место шлем, освободив белобрысую шевелюру:

- Я, ребята, понял, кто нас так хорошо отделал.
- Кто?
- Это была не натовская орбитальная станция, замаскированная под кучу орбитального мусора, а русская орбитальная станция без всякой маскировки.
- Тогда чего ж они стреляли!? – гаркнул Густлик, долбанув пудовым кулачиной по своему пульту наводчика, уже бесполезному после прямого попадания снаряда в лазерный дальномер.
- А вы больше латиницей звездолёт расписывайте, - Янек уселся в свое кресло и постучал по обшивке.

В этом месте на внешнем бронекорпусе размашистыми аршинными белыми буквами красовалось “Rudy”.

- “Рыжий” наш им не понравился? – продолжал буйствовать Густлик. - А красные звёзды на борту?
- Глянь вокруг, - вставил своё слово Гжесь. - Кругом одни звёзды. И половина – красные.
- Всё, - с обречённым лицом произнёс Томаш. - Переходим на кириллицу.
- А как же локаторы? - не унимался Густлик. - А как же “свой-чужой”?
- Густлик! – Григорий заговорил приторно добрым голосом, изображая улыбку во всё лицо. - Ты в какой армии служишь? Может, тебе ещё и элетропривод на поворот башни?
- А иди ты! – замахнулся на него Густлик.
- Тише вы, орлы! – Янек легонько стукнул под подлокотнику оскафандренным кулаком. – Смотрите лучше, что из движка выковырял!

Янек взвесил на ладони заострённую 20-мм болванку неразорвавшегося снаряда. При ближайшем рассмотрении оказалось, что она отделана очень тонкой и искусной резьбой. Неизвестный мастер уместил на маленьком кусочке металла несколько довольно точных репродукций с наиболее откровенных сатурнянских храмовых росписей.

- Ух ты! - Гжесь показал большой палец. – Фаберже!
- Скука парней заела, - подытожил Густлик. - Месяцами на орбите без женщин и выпивки. Вот и маются.

Янек потряс в воздухе диковинкой:

- И кто мне после этого скажет, что армия ничему хорошему не научит? Красота спасёт мир! Конечно, если она же чуть раньше не разнесёт его в кусочки.

Последним снаряд взял посмотреть Томаш. Щёки зарделись румянцем, он долго вертел снаряд в руках, потом спросил:

- А чего людей нет, одни сатурняне и сатурняньки?
- Те снараяды, которые с людьми были, разорвались, наверное, - Янек под скафандром пожал плечами. - Ты, Томаш, не переживай, можем обратно слетать, ещё наловить…
- Да… - голос командира сделался тихим и грустным. - Твой баян разнесло.

Томаш метнул испепеляющий взгляд на Густлика.

- А что я? – запротестовал тот. – Да, я предложил баян снаружи повесить, пока хотя бы один ящик консервов не съедим. А то ведь не протолкнуться! Кто же знал, что вот так, за первым поворотом нарвёмся!

Действительно, только что вышедший из ремонта экипаж только вышедшего из ремонта “Рыжего” не ожидал такого развития событий.

- Топлива у нас теперь едва ли хватит до ближайшего ремонтника, - продолжил Янек. – Так что надежда только на наступление дивизии.

Он спихнул с коленей Шарика, разложил пристёгнутый к скафандру планшет, и с минуту водил пальцем по бумаге. Как только командир открыл рот, чтобы обнародовать своё решение, корабль основательно тряхнуло. Так, что он затрещал, готовый в любой момент разломиться на мелкие части. Янек прикусил себе язык, Гжесь больно дернул себя самого за ус, Густлик ругнулся ударившись головой об полоток, Томаш зажмурился и сжался в комок, видимо ожидая большого, последнего взрыва.

На секунду все в боевом отделении 102-го застыли, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, что же это всё-таки было.

- Кто на этот раз заскучал? - едко бросил Густлик.

Ударило ещё раз. И ещё. “Рыжему” основательно досталось по башне, он сбился с курса и завертелся вокруг продольной оси.

- Гжесь! – заорал Янек. - Стоп машина! Стабилизаторы! Мы на минном поле!

Григорий так резко подал топливо в маневровые реверсы, что всех буквально расплющило по креслам. Желудки у всей четверки как по команде то подкатывали к самому горлу, то брякались куда-то в пятки, пока не подоспели двигатели стабилизации – звездолёт выровнялся. Выдохнули хором, облегченно и громко, с хрипоцой. Конечно, тридцатьчетвёрка способна выдержать и куда больше повреждений, но никому не хочется проверять это именно на своей машине. Сколько легенд о тяжелораненом стрелке-радисте, тоже из дивизии имени Леха Валенсы, который привел З-34 к ремонтнику чуть ли не на ручном приводе после того, как убило всех остальных членов экипажа, разбило пушку, один двигатель и пробило внешние баки. Имя этого геройского поляка изначально было неизвестно, но потом рассказ некоторое время ходил в новой версии, в которой тяжелораненый хорунжий Семецкий приводил изуродованный звездолёт на базу и умирал на руках своих товарищей из “Войска Польского”.

- Холера! Что-то мы легко отделались, - проворчал Густлик.
- Противопехотные, - предположил Янек, разглядывая окружающее пространство в командирский триплекс.
- Сволочи, - процедил Гжесь. – Они же запрещены!
- А кто и когда их запрещал? – Янек не отрывался от прибора. - Принцесса Диана, которая всю жизнь прожила на острове. Конечно, она добивалась отмены противопехотных мин, с её стороны было бы глупо, если бы она добивалась запрета на морские. Кто запрещал? Америка с Англией, которые за морями-океанами. А Ольгерду на границе с Китаем, и через 50 лет после наложения запрета было наложить на этот запрет.
- Да… Ольгерд молодец был, - помянул Густлик первого, покойного командира 102-го. – На половину только поляк, а молодец!
- А на вторую половину? – у Томаша понемногу проходил “синдром улитки”, он медленно выпрямлял подтянутые ноги и боязливо выглядывал из-под глубоко надвинутого шлемофона.
- Русский.
- А на какую половину он был русский, а на какую поляк?
- На верхнюю - русский, а на нижнюю - поляк, – сострил Гжесь. – Водки выпьет, а она вся выше пояса держится, до ног не доходит, не усваивается. Посмотришь, идет – не качается совсем, вроде и не пьяный вовсе.
- Точно мины! Гляньте! – почти крикнул Янек.

И в самом деле даже через узкие смотровые щели виднелись поблескивающие впереди мелкие и крупные шарики противопехотных и противотанковых мин. Хитрые натовские сапёры знали, что русские, экономя внутреннее пространство своих кораблей-грузовиков, любят перебрасывать крупные массы пехоты прямо на броне космических танков. Вокруг каждой большой, мощной кумулятивной мины вился рой маленьких, способных пробить броню обычного боевого пехотного скафандра или “телогрея”, простого скафандра для выхода в открытый космос. Конечно, вместо солдат можно бы и ящик с консервами приторочить снаружи, но они ведь такие… Скажут “Ничего не знаем, метеоритом сбило!”, а потом за ними можно хоть на другой конец галактики летать по следу из пустых банок.

“Рыжий” завис в самом центре облачка из мин, занимавшего несколько кубических километров. “Рогатая смерть”, где разбросанная пореже, где висящая густыми гроздьями, преграждал путь во все стороны. Каким-то невероятным образом 102-й умудрился не подорвать ни одной противотанковой, и потому всё ещё был относительно цел.

- Гжесь? – окликнул Янек.

Григорий не отрывался от смотровой щели:

- Не пройдём. Густо висят.
- Похоже, выставляли перед боем, но потом позицию сменили, - добавил Густлик.

Он смотрел в свой прицельный перископ, чудом уцелевший под прикрытием массивной крышки, закрывавшей его в убранном положении.

- А где могли бы пройти, Гжесь? – Янек с ловкостью обезьяны перебрался по петлям к водителю.
- Вот тут, - Григорий ткнул пальцем в стекло. – Если этих двух противотанковых не было.

Ни говоря ни слова, Янек отпихнул Томаша с места срелка-радиста и передёрнул затвор пулемёта. Ствол по ту сторону смотровой щели дёрнулся, а потом плавно сдвинулся в сторону. Янек, сидевший стрелком-радистом до смерти Ольгерда, привычно принял плечом куцый стальной упор приклада.

- Девятый в угол, - бросил он между делом, прицелился и нажал на спуск.

Короткая очередь хлестнула по мине, указанной Георгием, но не подорвала её. Рогатый шар отлетел в сторону, натолкнулся контактом взрывателя на противопехотку и они вместе растворились в темноте множеством мелких осколков.

- Шестой в середину, - ещё раз прокомментировал Янек.

Вторая мина ушла с пути, хотя и не взорвалась.

- Сна-а-а-айпер! – похвалил Густлик.

Пока механики, громко и со вкусом матерясь на все лады, осматривали повреждения 102-го, его экипаж отдыхал, насколько это позволял “уголок отдыха” в ангаре корабля-ремонтника. Янек, сидя за маленьким столом, флегматично перебирал подаренный ему одним русским пехотинцем маузеровский лазерный пистолет. Томаш слонялся по окрестностям с большим вещмешком, изредка спрашивая механиков, не собираются ли они выбрасывать вот эту штучку или вот ту. Густлик по обыкновению поглощал трофейные консервы из больших цветастых тюбиков, развалившись на потёртом диванчике. Шарик просто дремал, пользуясь тем, что на ремонтнике гравигенератор. Гжесь разглядывал в иллюминатор проходившие мимо корабля колонны “Войска Польского”.

Медленно и величаво уплывали вдаль по орбите вереницы боевых машин. Танки с польскими белыми орлами на башнях, густо облепленные пехотным десантом. Установки залпового огня, прозванные “Радистка Кэт” за издалека заметные яркие вспышки ракетных пусков. Машины минёров, набитые до боли знакомой рогатой смертью. Следом – военные и санитарные транспорты у иллюминаторов которых теснились любопытные.

Гжесь задергался у иилюминатора:

- Густлик! Ударь меня!
- Ты что, сбрендил? – Елень по такому случаю даже оторвался от тушенки.
- Ударь, что тебе стоит!
- Не буду.
- Янек! – взмолился механик. - Прикажи ему дать мне по морде!
- Янек, зачем ему это?

Командир 102-го довольно заулыбался:

- Ему, наверно, опять какая-нибудь медсестра приглянулась.
- А… - Густлик вернулся к тушёнке, проглотил хорошую порцию и добавил:
- Меня пусть зовет по морде бить, когда ему приглянётся работница морга.

Внезапно, словно из воздуха, возник Полковник, упитанный и весёлый, как и вся дивизия перед очередным наступлением.

- Сидите, сидите, - он повелительным жестом остановил поднявшегося Янека и резво подскочившего Густлика.

Сам тоже присел на диван, снял фуражку, расстегнул пуговицу, давая понять, что намечается доверительный разговор. Ясное дело, начальство доверительные разговоры просто так не ведёт. А раз не ведёт, значит дело намечается особой важности и секретности.

- Новости у меня для Вас. Одна хорошая, вторая как получится. Хорошая вот. Награды вам будут за прошлое наступление. Янеку орден, Густлику орден, Томашу медаль. Шарику вкусную кость с походной кухни.
- А мне? – возмутился Гжесь.
- А твою фамилию никто из штабных правильно написать не может, - развёл руками полковник. - А ошибётся – кому орден вешать?
- Сакахишвилли… Са-ка-хи-швилли… - раздалось от иллюминатора. - Что здесь трудного? Пан полковник, ну хоть вы мне по морде врежьте!
- Не могу, Гжесь, - огорчил Полковник. - Рад бы, да не могу. Нужны вы сейчас на фронте. Все. И ты особенно. Сами знаете, будем брать Гончих Псов силами нашей дивизии, а у немцев здесь большие силы. “Тигры” вот обнаружились. Вчера в первой же разведке 101-й на них нарвался.

В ангаре как холодный ветер задул. Все дрогнули, хоть и не робкого десятка. “Тигр” – машина зверская. Радар его не берёт, “стелс” этот ихний, чтоб его. Окраска адаптивная, простым прицелом не разглядишь. Пушка мощная и скорострельная. Такого и одного-то завалить трудно. А если много…

Полковник продолжил:

- Решили так. 102-й ваш не восстанавливать. Только двигатели чуть-чуть. И пушку. Решили забросить на нём наблюдателей к той звезде, у которой 101-го подбили. Сами понимаете, “Тигр”, его только сзади можно засечь, по соплам. Натовские умельцы как их ни экранировали, а всё равно заметно. Но только сзади. Так что наблюдатель тихо подкрадётся, притворится подбитым, пролетит вперёд, а потом наши основные силы пойдут. Ну а дальше я сказал… Как получится. И сами поработаете.
- Разрешите выполнять? – прямо спросил Янек.
- Стой! Не знаете же тут ни черта. Сейчас вам проводника доставят. Местного.

Долгое пребывание человека в Гончих Псах было заметно. Кроме обломков боевых и транспортных звездолётов постоянно встречался самый обычный космический мусор, за разбрасывание которого где попало в культурных мирах уже давно драли дикие штрафы. 102-й легко затерялся в этой мишуре и выключенной рацией и погашенными огнями ждал начала атаки. Проводник, местный доброволец, облачённый в просторный светлых цветов балахон, сидел смирно, внимательно изучая внутренности “Рыжего”. Экипаж же больше интересовался тем, что происходит снаружи.

Григорий, уже порядком насмотревшийся на такие пейзажи, начал свою очередную байку:

- Мой старый дед, он ещё при Билле Гейтсе жил, как-то заглянул в мой компьютер после покупки второго стогигового харда, и сказал: Дай человеку волю – всю Вселенную загадит. Мудрый человек был мой дед, настоящий грузин.
- Не джедай? – робко спросил проводник.
- Дже что?
- Тихо! Наши пошли! – цыкнул на них Янек.

Действительно, авангард танкового полка втягивался в систему. Почти одновременно с этим вспыхнули совсем рядом с “Рыжим” три огонька. Сначала выстроились в линию, потом треугольником, вершиной в сторону атакующих.

- Я и не заметил, как они подкрались! – испуганно-восхищённо выдавил Томаш.
- Они тоже не заметили, - прошипел Густлик, поднимая перископ наводчика.

Башня 102-го медленно развернулась в сторону удалявшихся “Тигров”. Хватило пяти снарядов. Когда последний “Тигр” развалился на части, Янек пролез к пулемету и, зарядив трассирующими, начал выпускать в вакуум очередь за очередью.

- Это такой сигнал? – озабоченно спросил проводник.
- Нет, - по доброте душевной пояснил Густлик. – Командир так всегда своё имя выстреливает.
- Янек?
- Да. Ян Скайуокер, по-вашему – Анакин.

Уплывали в пространство обломки подбитых “Тигров”, уходила вперёд, на запад дивизия имени Леха Валенсы. А нуль-шишиги всё шуршали в чёрных дырах, сетуя на падение скорости света…