Я стоял у обрыва и смотрел на белую кипень облаков под ногами. Только сегодня мне было разрешено, да и то с огромным количеством церемоний, выйти из храма. И первым делом я пошёл взглянуть на то место, откуда, по словам жителей поселения, пришёл – на небо. Оно расстилалось до самого горизонта, пенясь белыми башнями облаков. Оно заливало всё вокруг, всё кроме нескольких твердей, взметнувшихся из глубины моря облаков. Море – я не знал, что стоит за этим словом, оно было незнакомым, чужим для того мира, где я проснулся, но оно почему-то подходило к тому, что я видел перед собой. Я попытался понять и почувствовать хоть что-нибудь, что напомнило бы о близости с этим непостижимым миром, скрытым под белым покрывалом. Но чувствовал только любопытство и ещё что-то неясное, но не имеющее ничего общего с миром богов. Облака кружились, словно варево в огромном котле и не было им дела до того, кто стоит над ними и откуда он пришёл.

Я не помнил. Я не помнил ничего из прошлой жизни. Местные люди называли меня богом. Возможно, я и был богом. Но это слово, как и многое другое, ничего не затрагивало в моей душе. Может быть потому, что я ранее говорил на другом языке, может быть потому, что забыл всё. И теперь предстоял долгий путь. Путь к себе.

- Господин! Вам нельзя стоять долго вы ещё не оправились! – молодая служанка из храма, в течение долгих дней выздоровления ухаживавшая за мной, пыталась разобраться в борьбе двух чувств: чувства долга перед храмом и чувства благоговейного страха перед богом. Долг победил.

Богов тут почитают не так… Не так, как где?

Но память надёжно хранила всё в глубине и лишь отдельные слова и образы всплывали на поверхность сознания.

- Хорошо… Я присяду… - незнакомые слова ещё плохо слушались языка. Незнакомые? Но я и не знал других, не помнил. Знал только то, что они незнакомы.

Я вздохнул и сел на прохладный камень. Рука скользнула по шершавой поверхности монолита, растущего, казалось, из самых недр горы. Было тепло и спокойно. Я скользнул взглядом по серой пелене над головой, всегда одинаково однообразной и скучной и устремил его вдаль. Это движение головой показалось мне каким-то естественным, будто я так делал всегда. Но сейчас в нём не было смысла, ибо то, что вверху, не несёт ничего, а значит не может быть интересным.

- Скажи… Есть ещё поселения… кроме этого… - я полуобернулся и обвёл рукой все вокруг - Не пугайся… я не съем тебя.
- Я и не пугаюсь. Все знают, что боги не едят людей. – служанка осторожно приблизилась к камню сзади, оставаясь всё же на расстоянии протянутой руки, теребя подол длинного платья и стараясь не смотреть на мир за обрывом - Это всё называется спрат. Есть ещё шесть спратов, но наш крайний и мы отсюда не сможем увидеть других. Больше нет мест, где мы могли бы жить.
- А там? – я указал рукой вниз.
- Нет! – она с ужасом отшатнулась от края обрыва - Там живут только боги. Люди не могут там жить!
- А почему вы думаете, что я бог? – я поудобнее уселся на камень и закрыл глаза.
- А кто же? Ты появился ниоткуда, ты не знал нашего языка и обычаев. Всех живущих на спратах мы знаем, значит ты вознёсся из неба. И ты… Ты не боишься стоять здесь и смотреть на обитель богов. Мы приходим к обрыву только раз в цикл, принести жертву – это единственное время, когда можно смотреть туда. Господин! Я не могу стоять тут долго. – служанка умоляюще протянула руки.
- Я разрешаю. – я махнул рукой, но увидев напряжение на её лице, сказал: - Иди… Я еще немного посижу… Иди же!

Я проводил её взглядом до ближайшей рощицы деревьев скары, потом снова повернулся к обрыву и замер в задумчивости.

Я снова, уже в который раз, попытался вернуться к началу. По первым попыткам я помнил, что там нет стены, преграждавшей путь в прошлое – её хотя бы можно было бы разбить. Там не было ничего, только серый туман с редкими обрывками неясных образов. И я тонул в этом тумане и блуждал до потери себя, пока не забывал окончательно даже ту малость, что приобрёл в храме и в ужасе возвращался обратно в мир реальных предметов. В мир, в котором я чувствовал себя нереальным, человеком без прошлого, призраком, бредущим неизвестно откуда и неизвестно куда…

В начале была боль. Боль, сплетённая из обрывков неясных образов: яркие вспышки, скрежещущие звуки и непостижимая тьма с острыми иголками ярких белых проколов в ней. Я барахтался в боли, тонул, пытаясь уцепиться за что-то твёрдое и надёжное, но не находил опоры. Я блуждал в море боли, теряя частички себя, сжимаясь всё больше и больше, пока не осталась лишь малая часть. И пока боль не превратилась в покой. В то, от чего не бегут, а к чему наоборот стремятся. Но что-то мешало уйти совсем. Чьё-то лицо. Оно не давало мне раствориться в ослепляющем покое боли. Так продолжалось вечность.

А потом ушло и это лицо, но взамен я ощутил иные ощущения: прикосновения к себе чего-то мягкого, далёкие звуки… А ещё спустя вечность я открыл глаза.

Над головой шелестел зелёный полог. Было тихо и спокойно. Боль куда-то ушла. Ушла совсем. Во всём теле была невыносимая слабость – я не мог пошевелить ни одним мускулом. Но самое страшное было то, что я не помнил себя, не помнил слов, лишь неузнаваемые образы кружились в голове. Я пытался ухватить их, проникнуть в них, но мои усилия скользили по их поверхности. От чрезмерных усилий закружилась голова. Мир вокруг сразу потерял резкость и отдалился: сначала пропали краски, потом заглушились звуки и, наконец, исчезли ощущения.

Когда я снова очнулся, вокруг, казалось, ничего не изменилось. Лишь чуть ушла слабость. Полог над головой был зелёный, из листьев. Слова возникли в моей голове словно из ничего.

Листья… зелёные…

Я покатал эти слова в голове, словно шарики, и они показались пустыми и мёртвыми. Ничего не было за ними, кроме того, что они обозначали напрямую…

Кто я…? Я…

Я попытался произнести что-нибудь, но слова застряли в горле, сухом, словно пустыня.

Пустыня…

За этим словом не было ничего, ни единого образа, ни намёка, ни проблеска узнавания. Слова всплывали мёртвые, сухие и жёсткие. Нечем и не за что было зацепиться.

Я застонал от бессилия и услышал рядом шаги. Я попытался приподнять голову, но не смог удержать: под затылок легла чья-то мягкая рука и губ коснулось что-то мокрое и твёрдое. Послышались звуки голоса, но они были чужими, ещё более чужими, чем те слова, что всплывали в моём сознании. Я как-то понял, что меня просят выпить. Я мгновенно осушил сосуд с водой, открыл глаза и увидел над собой чьё-то лицо. А потом я снова потерял сознание.

Так началось медленное выздоровление.

Моим первым учителем стала храмовая служанка, приставленная к моей персоне после длительной и тщательной проверки её надёжности и принесения внеочередной жертвы богам. С её помощью я разучил несколько сотен простых слов и начал знакомиться с миром, который находился за тонкой деревянной стенкой храма. А ещё я узнал от неё, что я бог.

В этом мире не было ничего необычного, но он казался мне чуждым и чужим, невероятным и странным. Несмотря на то, что я не знал ничего, кроме этого мира.

Храм был невелик. К комнате, где я лежал на травяном ложе, примыкали ещё три таких же – в одной жила служанка, ещё в одной хранились храмовые припасы продовольствия, а третья служила местом хранения церемониальных принадлежностей – она одна запиралась на причудливый замок. Каждая комната была высотой в полтора моих роста, шириной и длиной в три моих роста. Всё остальное место в храме занимал большой церемониальный зал – место обращения к таинственным богам. Находился храм, как мне с трепетом поведала служанка, совсем рядом с тем местом, откуда лучше всего видна обитель богов.

Очень скупо служанка со странным именем Калиола рассказала мне о том, где и как меня нашли. 80 циклов назад (время здесь измеряли по изменению освещённости – полной темноты не было никогда) жители спрата были разбужены грохотом, раскатившимся окрест. Однако, когда они выскочили из своих хижин, всё стихло, лишь вдалеке в глубине небесных облаков глухо рокотали зарницы. А наутро один из храмовых служителей обнаружил бога всего в десяти десятках шагах от задней стены храма. Одежду и все вещи, которые были найдены на нём, с почётом возвратили в обитель, а сам пришелец был с осторожностью помещён в храме.

На мне не оставалось живого места, скорее всего я был почти мёртв, однако собравшийся совет семи наставников мудро рассудил, что эти раны, несомненно, смертельные для обычного человека, для бога не более, чем царапины. Как будто подтверждая их выводы, я не умер и раны мои заживали ощутимо быстрее, чем у любого жителя Надоблачья. Так все поняли, что к ним пришел небожитель. И мои попытки разубедить их ни к чему не привели. Да я и не сильно старался: кто знает, вдруг я действительно бог.

Спустя некоторое время, когда я чувствовал себя уже настолько хорошо, чтобы встать и сделать несколько шагов, в моей комнате появился главный настоятель храма. Это был сухой тощий и высокий старик и громким голосом и проницательными голубыми глазами. Он поклонился, сел и долго смотрел на меня. Я первым нарушил молчание.

- Что вы со мной… сделаете? Отправите назад, в небо?
- Разве можем мы распоряжаться волей бога? – удивился наставник - Боги сами выбирают свои пути.
- Но почему я бог? Может быть, я человек из других земель.
- Здесь нет больше спратов и никаких других людей. – сухо ответил жрец, встал и ушёл.

Позже всё тот же наставник рассказал мне историю этого мира. По крайней мере, так, как её понимали жители Надоблачья.

Боги жили под облаками всегда, но однажды им стало скучно, захотели они, чтобы кто-то другой их чтил и любил, поклонялся их могуществу. И предложил один из них создать спраты, вознеся твердь над облаками, дабы можно было принимать жертвы. И созданы были спраты, населены разнообразными животными и растениями, а потом появился человек. И стал он приносить жертвы, и почитать богов. И так длилось, по меньшей мере, последние 20-30 поколений, дальше изустные предания народа Надоблачья не заглядывали…

- Господин! Вам пора назад. Вы ещё не совсем здоровы. – бдительная служанка маячила в дверях храма.
- Разве не бог я? Почему это мной все распоряжаются?

Ещё спустя 10 циклов я окреп настолько, что смог предпринимать более продолжительные прогулки. Я начал изучать окружающую землю.

Спрат представлял собой неправильный круг 20 тысяч шагов в самом широком месте. Чуть холмистая равнина, оживлённая несколькими скальными массивами, где смельчаки добывали яйца и мясо горных тругов – вот и весь пейзаж. Воду люди и животные брали из родников в обилии находимых на поверхности скального массива. Почти единственным материалом для постройки хижин и изготовления необходимых предметов была древесина деревьев скара, в изобилии растущих в центральной части спрата. Реже использовали кости разных животных, по большей части мелких и изредка находили твёрдые и прочные камни, которые ценились очень высоко. Населяло спрат несколько тысяч человек, живших потомственными мастеровыми семьями в отдельных хижинах. Единственное их скопление было в самом центре спрата, вокруг торговой площади. На остальной территории дома были разбросаны редко.

Управлял всем храм. Точнее жреческий совет, который постановлял начало торговой ярмарки и устанавливал эквиваленты в обмене продуктов разных семей. За исключением необременительного храмового налога, жители были предоставлены самим себе. Подобные отношения были и на прочих других спратах. Общее же руководство жителями Надоблачья осуществлял совет наставников всех семи храмов.

Вскоре я почти полностью восстановил силы и смог предпринять путешествие на другой край спрата, выходящий на прочие земли. Как только свет стал снова разгораться, я собрал немного плодов, прихватил кувшин с водой и тихо выскользнул из храма. Мне уже до смерти надоела опека храмовых служителей – хотелось побыть одному. Я старался поддерживать эту иллюзию, хотя прекрасно знал, что добиться уединения не просто человеку, а богу на столь малой земле почти невозможно. Сначала шли поля, затем начался лес, промелькнули несколько домов, скалы. Я быстро миновал торговую площадь (торговля ещё не началась), делая вид, что мне безразличны любопытные взгляды жителей центра. Далее снова шли леса и спустя какое-то время я вышел к обрыву. Здесь всё было так же и не так. Так же кипели облака под ногами, скрывая обитель богов, так же никого не было на краю мира. Но впереди сквозь поднявшийся от богов туман проглядывали очертания длинной стены, уходящей вправо и влево. Это был соседний спрат. И к нему вёл подвесной мост. Я потрогал канаты из неизвестного материала, натянутые как струна и что-то неразличимо гудящие от натяжения, и наступил на деревянный настил. Длина моста была около тысячи шагов – он медленно и торжественно раскачивался над бездной и в целом не производил впечатление разваливающегося на части.

Вопрос в том, окончательно ли я сумасшедший, для того, чтобы лезть на него…

Посещение соседнего спрата меня разочаровало. Он был копией старого, не точной, и немного другой, но от этого не менее скучной. Ни наставники, ни странствующие сказители ничего не знали, или не хотели говорить про богов и прошлое Надоблачья. Всего за три цикла я обошёл все семь спратов, успел устать от обезоруживающего гостеприимства местных жителей и подобострастия большинства храмовых служителей и вернулся в знакомый и ставший почти родным храм.

Несколько циклов я бездельничал и полностью использовал привилегии божества, при этом стараясь не возвращаться к мысли о том, что божественного в себе я не ощущаю ни на сколько: восстанавливал силы, разговаривал со служанкой и изредка с наставником, и каждый цикл ходил к обрыву. На пятый цикл безделья я поделился пришедшей мне на ум мыслью с одним из младших жрецов – здоровым детиной, всегда мрачным и угрюмым:

- Скажи, а пробовал кто-нибудь спуститься по стене спрата вниз?

Жрец взглянул на меня с ужасом и заторопился прочь.

Вот и поговорили…

Я разлёгся на своем ложе и задремал.

Вернулся детина с наставником. Тот вошёл в мою комнату, постоял около меня некоторое время и сел на скрещённые ноги:

- Человек не может быть в обители богов…
- Это я уже слышал. Придумай что-нибудь получше.

Наставник замолчал, подумал и, подняв на меня взгляд, произнёс:

- Было несколько случаев принесения себя в жертву – люди просто кидались с обрыва вниз. Храм не одобряет такого. Богам не нужны столь щедрые дары. Они не для того творили человека. Несколько человек пропало за последние 500 циклов. Думаю, что они тоже стали жертвой. За обрыв мы провожаем в последний путь тех, кто покинул этот мир. Но никто самовольно и в здравом уме не полезет туда ради любопытства.

Жрец ушёл.

Похоже, за ответом придётся лезть самому.

7 циклов у меня ушло на то, чтобы смастерить верёвку длиной в 200 шагов. Ещё три цикла я сидел в храме: из обители богов поднялось облако и плотно окутало весь спрат. Было влажно, крупные капли воды оседали на всех окружающих предметах, сквозь облачную пелену не различались изменения освещённости, и даже голоса и прочие звуки звучали глухо и невыразительно.

Когда облако рассеялось, наполнив особые резервуары божественной водой, я выступил к краю спрата. Основательно закрепив конец верёвки на прочном деревянном жертвенном помосте, я скинул другой конец вниз и некоторое время следил за его полётом, пока он не скрылся в тумане.

…Вблизи стена спрата была не такой однородной и гладкой – каверны и выступы украшали её, делая похожей на кожу какого-то огромного великана. Камень покрывал мох и плети какого-то растения, придавая этой коже нездоровый вид. Я осторожно спускался, перебирая узлы на верёвке. Через сто шагов я окунулся во влажный сероватый туман – поле зрения сильно сузилось и мелькавшая в разрывах стена приобретала какие-то зловещие и причудливые очертания. Туман густел. Наконец, когда от верёвки по мои расчетам осталось всего ничего, произошли изменения. Более-менее ровную стену прочертил безобразный разрыв – узкая (не более шага в поперечнике) расселина, уходившая наискось вверх и, насколько я мог судить, вниз. Раскачавшись, я приблизился к стене и нырнул в расселину. Радость оставалась недолгой: через полсотни шагов спуска расселина окончилась тупиком. Пришлось подниматься вверх. Спустя пятую часть цикла я, обессиленный, вылез на помост и так и остался лежать на спине, восстанавливая дыхание и силы. Отдышавшись, я открыл глаза.

- Нет пути вниз для обычного человека. Или воспользуйся своей божественной силой или тебе придётся смириться с этим.

Наставник подобрал полы своего длинного одеяния и сел рядом со мной.

- Как человек, ты можешь попасть туда только после завершения своего пути жизни: естественным путём ли, или принеся жертву.

Я почувствовал ударение на последнем слове и повернул голову к жрецу:

- Старости мне ещё ждать долго, а доставлять вам радость подобного жертвоприношения я не собираюсь.
- Ты бог и властен сам над своим будущим. Но ты смущаешь жителей Надоблачья своими вопросами, на которые они не знают ответа.

Я не ответил и снова посмотрел вверх. Над спратом висела беспросветная, вечная пелена тумана, ровная и плотная. Взгляд не мог на ней зацепиться, он скользил по ней и падал… падал вниз.

- А что там… наверху?

Наставник удивлённо посмотрел на меня, бросил равнодушный взгляд вверх и встал:

- Ничего. Там вечная пустота. Там нет места ни людям, ни богам.
- Почему?
- Редкие дары приходят только. Верх не даёт нам ничего, ибо ничего там нет.

Я смотрел некоторое время вслед жрецу, потом поднялся сам и, не спеша, побрёл к храму, моему новому дому. Вот только какая-то неясная тоска поселилась внутри. Возможно, именно она заставляла меня изредка кидать взгляд вверх, в Ничто. А может быть, чьё-то туманное лицо, всё чаще являющееся мне в снах и грёзах…

… Я стоял и смотрел на белую кипень облаков под ногами. Каждый день я приходил к обрыву и стоял часами – никто не смел беспокоить меня. Ведь я был богом, беседующим в эти часы с божественной страной, надёжно скрытой под плотным покрывалом. Все знали, что я бог. Наиболее догадливые полагали, что я мечтаю вернуться домой, вниз. Туда, откуда вознёсся. Но они не могли себе представить той тоски, которая охватывает человека вне дома, человека в чужом краю, ибо никто и никогда из них не бывал в чужих землях.

И никто не знал, не мог знать правды. Даже я сам. Правды о том, что я уже почти не смотрю вниз, теперь взор всё чаще поднимается вверх, пытаясь проникнуть сквозь серый туман.

Никто не мог знать, что я просто человек. Человек, мечтающий подняться домой. На небо.