Сначала проявилась режущая боль в затылке, как после неумеренного употребления карассы, потом эта боль, чуть притупившаяся, расползлась по всему телу ноющей волной, затем на коже появилось чувство холода и сырости, потом пришли звуки в виде звонко падающих капель воды и мерного далекого шума, не вызывающего никаких ассоциаций, а потом…

Потом Бог открыл глаза. Перед его взором постепенно прояснялись очертания серой, выложенной каменными блоками, стены с вмурованными в неё ржавыми железными кольцами и покрытой неопрятными клочьями коричневого лишайника. Он повернул голову налево – высоко под потолком, зарешёченное ещё более ржавыми чем кольца прутьями, неровное отверстие, которое давало всё довольно тусклое освещение. Направо возвышалась добротная железная дверь с небольшим окошком на уровне человеческого роста. Потолок был далеко, ещё более неровный чем стены и сырой, источающий капли влаги.

Куда меня занесло!?

Бог попробовал двинуть рукой и обнаружил, что прикован к стене устрашающей толщины цепями, тоже ржавыми, но не настолько, чтобы с ними можно было бы справиться.

Последнее, что он помнил – какой-то кабачок на окраине Хрисса, заплёванный до безобразия пол, покрытый давно сгнившей соломой, какие-то девки, слишком страшные, чтобы у него возникло желание, даже после десятой кружки карассы, какой-то одноглазый тип, сидевший напротив и пытающийся выдать за дружелюбную улыбку свой оскал, в котором не хватало нескольких зубов. Были нестройные крики пьяной толпы, распевающей донельзя похабную песенку, шум драки в углу, много кружек карассы – всё как и неделю назад, и год, и сто лет. Всё как всегда. Вот только обычно пробуждения после попоек были гораздо более приятными – мягкое широкое ложе, устланное мягчайшими белоснежными тканями, воистину райские ароматы из золотых курильниц в углу залы и ослепительные улыбки личных прислужниц, приветствующих господина мира нежными голосками. Предстающий глазам и прочим органам чувств пейзаж никак не соответствовал этому райскому образу. Скорее он был его полной противоположностью.

Уж точно это не грёзы после “райской травы” - попытался пошутить про себя Бог:

Они всегда куда менее реалистичны. – уже более угрюмо пробормотал он вслух.

Потом попробовал призвать свои силы. Как и следовало ожидать, из этой затеи ничего не выло. Таковы были условия схождения божества в низший мир – никакой силы, никаких сверхъестественных способностей. Впрочем, именно их отсутствие и придавало особую изюминку этим приключениям: риск, которого так недоставало в размеренной божественной жизни. Случалось, что тело убивали, тогда Бог возвращался к себе в Обитель мгновенно и неся в себе память о последних секундах жизни. Случалось, что он попадал в тело калеки и мучился несколько дней, прежде чем смерть не находила его. Условие возвращения было одно – тело должно умереть. Подобного происшедшему в этот раз ещё не было. Впрочем, что-то же сделают с узником, в теле которого находился Бог: если не казнят, то сошлют в рудники, где можно найти тысячи способов покончить с мешающим телом. Эта мысль приободрила его. Он попробовал потянуться, но цепи ограничивали каждое движение. Боль в теле поутихла, однако, ломота в мышцах оставалась.

С ржавым скрипом отворилась дверь и в камеру заглянул дородный, рыжий, неопрятно одетый охранник. Заметив, что узник очнулся, он осклабился, показав широкую дыру вместо передних зубов, и довольно гыкнул:

- Что, смутьян, попался! – он подошел к полулежащему человеку и лениво пнул его по рёбрам.
- Эй, полегче! – еле пробормотал сквозь острую боль Бог. Происходящее все более ему не нравилось.
- Ха-ха! Полегче тебе будет на виселице, паскуда!
- Как ты со мной разговариваешь! Я Бог этого мира! – произнёс узник и сразу же понял всю глупость подобного заявления. Никто из людей этого мира не знал о подобных приключениях божества, более того, никто не знал, что Бог посещает мир.. Честно говоря, многие вообще в него не шибко-то и верили.
- Ежели ты Бог, тогда я верховный жрец Хилон. Щас я тебе буду служить. – развеселился стражник.
- Эй! – он высунулся в коридор.

Через некоторое время ещё один стражник, такой же жирный и неопрятный, внёс в камеру деревянную миску с кашей, непонятного цвета и происхождения, кусок чёрного хлеба и помятую кружку с жидкостью, которая потом при ближайшем рассмотрении оказалась дешёвым и отвратительным на вкус пивом.

Жри. Вкуси, так сказать, последние радости жизни. Толпа любит, когда на виселице болтается человек с набитым желудком.

Он заржал, ещё раз пнул узника. На этот раз между ног и вышел. С грохотом закрылась дверь и стало тихо.

Ну погоди, вернусь назад – устрою тебе райскую жизнь! – со злостью прошептал Бог.

Ничего, эта скотина что-то говорила про виселицу. Вешают тут в полдень, так что страдать осталось недолго, хотя способ умереть не самый хороший.

Бог закрыл глаза и попытался уйти в себя по методу элессийских монахов. Однако ничего не получилось: мешала боль, мешала бугристая стена и пол, мешала сырость. К тому же владыка мира так толком и не взялся освоить методы монахов за две тысячи лет их существования – постоянно откладывал, постоянно что-то мешало. Когда у тебя впереди вечность это способствует неспешности бытия.

Его попытки уйти от боли прервались уже знакомым лязгом двери. Но в неё вошел не стражник, а высокий старик в белоснежных одеждах высшего жреческого сословия с огромным сапфиром на шее. Это мог быть только высший жрец Хилон. Все надежды на то, что причиной его нынешнего состояния послужило богатое и незаконное прошлое бывшего владельца тела, рухнули.

Жрец некоторое время молчал, разглядывая узника своими пронзительными серыми глазами, потом отошёл к противоположной стене и сложил руки на груди.

- Ты знаешь кто я такой? – тихо спросил Бог.
- Да. – коротко бросил жрец. В его глазах мелькнуло что-то. Какое-то выражение, которое очень не понравилось узнику.
- И ты знаешь, что я могу сделать после казни?
- Догадываюсь.
- Ты не боишься моего гнева? Почему?
- Узнаешь в полдень – с торжеством в голосе ответил Хилон.
- Знаешь ли, у меня остались кое-какие способности, например способность убеждать толпу – я ведь могу сказать им кто я такой.
- Возможно – задумчиво произнёс жрец - Впрочем, тебе завяжут рот, дабы смертник не смущал своими речами честных горожан.
- В чём дело!? – яростно подался вперёд узник, насколько это позволяли цепи.
- Я ждал этого дня 40 лет, подожди до полудня и всё узнаешь. – спокойно ответствовал жрец и вышел.
- Я сотру тебя в порошок, змея! – заорал Бог вслед.

В ответ прилетел поток воды, метко выпущенный стражником из-за порога.

Ванна, для его божественной милости. – гоготнул толстяк и захлопнул дверь.

Время до полудня текло очень медленно, словно желало как можно более насытить воспоминаниями сознание узника. Очень быстро камни под спиной и задом оказались невероятно острыми и холодными а капель с потолка оглушающе звонкой и сводящей с ума. Богу не оставалось ничего другого, кроме как строить планы мести вероломному жрецу, даже мечты о райских удовольствиях, которые ждали его в Обители казались нереальными и невозможными и совсем не радовали.

Наконец, дверь заскрипела, вошло четверо церковных стражников в чёрных одеяниях. Из-за спины у них торчали рукояти мечей, а сами они были совсем непохожими на зажравшихся тюремщиков.

Они умело и сноровисто расковали узника и подняли на ноги. Сначала его вели по длинным тюремным коридорам, потом вывели в пыльный двор и засунули в крытую повозку, запряжённую двумя полумёртвыми клячами. Затем, ещё долго трясли по булыжным мостовым старого города, пока вдали не начал расти мерный гул, внушающий ужас каждому смертнику, гул не знающей жалости и сострадания толпы, собравшейся на площади в ожидании развлечения. Скоро из общего гула стали выделяться отдельные звуки: плач младенцев, визгливые голоса ругающихся женщин, хриплые крики торговцев и отборный мат стражи, пытающейся сдержать толпу. Несколько камней и предметов помягче ударили в борт повозки, послышался свист кнута и повозка остановилась.

Смертника вывели наружу. Бог огляделся. Он стоял у большого дощатого помоста, возвышавшегося в рост человека почти в центре главной городской площади. Шагах в 10 от помоста волновалось море человеческих голов, отделённое от места казни лишь тонкой шеренгой стражников. Бога подтолкнули в спину и заставили подняться по деревянной лестнице на помост. В центре его стояла вопреки ожиданиям не плаха или виселица, а большой жертвенник. По его краям курились благовониями медные кадильницы и горели ровным багровым пламенем толстые чёрные жертвенные свечи. Чуть поодаль возвышался алтарь, в котором смертник узнал главную достопримечательность центрального городского храма. Около алтаря в полном храмовом одеянии стоял Хилон. Он махнул рукой стражникам и те подвели Бога к алтарю.

- Как я тебе уже говорил, я ждал этого дня 40 лет… Я вижу на твоем лице нетерпение. Так уж и быть, я открою тебе секрет сегодняшнего действа. Я собираюсь принести тебя в жертву.
- Кому? – тупо спросил ошеломлённый смертник.
- Конечно тебе самому, идиот! – с усмешкой ответствовал жрец. - Это будет самая грандиозная жертва. Кровавые гекатомбы жрецов первых династий, которые ты так любил в древности ничто по сравнению с этой жертвой.
- Тогда я был молод и глуп. – пробормотал Бог - Но в чём смысл? Я всё равно вернусь к себе в Обитель и тогда…
- Что тогда? - уже открыто улыбнулся жрец - Покарать ты меня не сможешь, твоя божественная суть не позволит – я же принесу тебе самую большую жертву, которую можно принести Богу.
- Но тебе-то какой смысл? Чего ты добиваешься для себя?
- О! Это уже другой вопрос и ответ на него ты получишь позже, сразу же после смерти. Привяжите его, пора начинать. И заткните ему рот, хотя в таком гаме всё равно его никто не услышит. – Жрец махнул рукой страже и повернувшись к алтарю, вытащил из потайного места древнюю книгу.

Бога подтащили к столу и умело и крепко привязали за руки и ноги к жертвеннику.

- Толпа получит сегодня особое развлечение, как ты помнишь, человеческих жертв тебе не приносили уже 2 тысячи лет. Ах, да, это ты сам явил свою волю, запретив подобные знаки внимания богу. Начинайте!

Над площадью взлетел пронзительный звук трубы и стало вдруг невероятно тихо. Вперёд выступил городской глашатай – толстый зычный мужчина в ярких пурпурных одеждах.

Сегодня состоится умертвление опасного преступника, кой смущал слух добропорядочных горожан словесами неспокойными и бунтарскими. Сей человек отвергал Бога и призывал к разрушению храмов, поэтому его принесут в жертву Владыке нашему, да пребудет он вечно…

Снова рёв трубы, толпа всколыхнулась и загомонила. Жрец выступил вперёд, неся в одной руке жертвенный кинжал, а в другой руке золотую чашу. Толпа взвыла и стихла. Жрец подошёл к жертвеннику.

- Сегодня особый день – тихо произнес он - До встречи. – и повернувшись к страже: Снимите с него кляп, пусть толпа порадуется его воплям.

Жрец поставил чашу рядом с телом жертвы, поднял кинжал и принялся читать заклинания из книги Бога. Заклинания из какой-то её древней части, такой древней, что сам Владыка смутно помнил её содержание. Слова древнего языка зловеще разносились по всей площади, молча и трепетно внимавшей действу. Наконец, жрец перешёл на современный язык:

“Да приблизься ты к Богу, стань одной крови с ним, стань плотью от плоти его, впусти в себя его божественное сознание…” - эти слова старой жертвенной речи сейчас казались жертве весьма двусмысленными. Сознание плыло и двоилось, то ли под действием благовоний, то ли заклинаний, оно сжималось в точку, слова жреца уплывали куда-то в сторону, единственным, что ещё цеплялось за органы чувств, был кинжал в поднятой руке жреца. Но вот кончились слова и клинок прянул вниз, вонзаясь в плоть Бога, разрезая его грудную клетку. Ослепительная боль, пронзила жертву, вопль, в котором не было уже ничего человеческого, ввинтился в небо и тьма опустилась на Бога.

Он уже не видел, как жрец подставил под поток крови чашу, как, подняв её обеими руками, что-то прокричал, выпил кровь и рухнул как подкошенный под дикие вопли толпы, продавливающей кольцо охраны. Но всё, что было потом уже не имело значения.

Боли не было, в теле ощущалась какая-то лёгкость. Правда, под спиной было что-то твёрдое и холодное, зато вдали щебетали райские птицы.

Я дома – подумал про себя Бог и открыл глаза.

Непорядок. Почему я здесь, на Ступенях Судьбы, а не в своих покоях. – Владыка попытался призвать свою божественную суть, но ничего не вышло. Было тихо и спокойно на мраморных широких ступенях и в саду, окружающем величественное здание.

- Проклятие! Что произошло!?
- Ты удивлён? – послышался знакомый голос.

Бог повернул голову и увидел Хилона, выходящего из Зала Судеб. Жрец был в золотых одеяниях, с изумрудным обручем на голове.

- Всё очень просто и, одновременно, очень сложно. Я очень рассчитывал на то, что все произойдёт именно так. И вот я здесь, а ты там. Никто никогда не приносил в жертву самого Бога, это можно было бы сделать всего один раз. Но я попытался представить последствия. Ведь тобой заповедано, что тот, кто принесёт самую грандиозную жертву, получит в Обители высокое место. Творцы гекатомб древности наверно стояли по твою правую руку?
- Да. Но они быстро мне наскучили – тупые и невежественные жрецы – ответил Бог, поднимаясь со ступеней.
- Ну а что может быть грандиознее, чем жертва в виде Бога? И какое место может быть выше, чем твоё? Я, конечно, ещё немного подстраховался, когда благословил кровь твоего тела стать кровью Бога. Но это, похоже, было излишним. Кстати, как тебе причина казни – хула на Бога?
- Какова ирония, – пробормотал бывший Бог - Что ты со мной теперь сделаешь?
- О, ничего такого, что сделал бы со мной ты. Я отправлю тебя вниз, на землю… Знаешь ли, я даже дам тебе шанс вернуться назад. Твоему телу лет 25 и при соответствующей благочестивой жизни ты сможешь протянуть лет 70 – достаточный срок, чтобы что-то придумать. При твоём уме и твоих знаниях, а их я оставлю, у тебя есть шанс.
- Как ты узнал, когда и где я спускаюсь на землю?
- А вот этого я тебе никогда не скажу – догадайся сам. Мне понадобилось 40 лет, у тебя будет почти в два раза больше. Прощай!

Жрец взмахнул рукой: вспышка ослепила взор бывшего Бога, а теперь изгнанника, а когда он снова стал видеть, то обнаружил себя сидящим у придорожного трактира. Рядом переступали кони, позвякивая сбруей, чуть дальше какой-то, прилично одетый горожанин, стоя на коленях, сосредоточенно блевал в свиное корыто, а из дверей доносился смешанный с дымом и разнообразным запахом весёлый шум пьянствовавшей толпы. Изгнанник встал и осмотрел себя. Костюм бы хороший, дорожный, сапоги удобными и мягкими. На поясе висел кинжал. А в кармане он нашёл кошель с целой кучей золота и серебра.

“Однако! А Хилон не поскупился. Впрочем, при его нынешнем положении – это всё раз плюнуть и взмахнуть рукой”. – немного уныло подумал изгнанник и вошёл в трактир.

Несколько часов спустя, он всё ещё сидел за столиком, загромождённым грудой пустых баклажек и остатками обильной трапезы. В голове хорошо шумело и уходить решительно никуда не хотелось.

… - Значит вона как?! – донёсся до его слуха пьяный голос.

Изгнанник открыл глаза: перед ним, помахивая полупустой кружкой, сидел какой-то тип.

- Я тебя знаю? – осведомился бывший Владыка, пытаясь сфокусировать взор на собутыльнике.
- А то как же! - с обидой в голосе и по профессиональному бодро отозвался тип - Мы с тобой познакомились, уже давно… Ещё вечером. Я странствующий философ из Элессии – Барт. И знаешь, что я тебе скажу. Нихрена у тебя не получится!
- Не понял. – изгнанник тупо посмотрел на собеседника.
- Ну ты же рассказывал, что ты Бог, которого Хилон того… фьюить…скинул вниз. Крутой мужик, этот жрец – уважаю!
- Я тебе все это рассказал!?
- Я што, похож на придурка? – ещё больше обиделся тип.

“Похож, еще как похож” - подумал изгнанник - “Неужели я ему все разболтал?”

- И ты мне веришь?
- А почему бы и нет. Всякое в мире бывает. Вот однажды…
- Постой. Ты сказал, что у меня ничего не получится: в смысле?
- Вернуться назад.
- Почему? Я молод, у меня ещё куча времени и все здесь осталось – изгнанник постучал пальцем по голове.
- Ты не человек и никогда им не станешь, если не потеряешь память, но тогда ты уж точно не вернёшься в Обитель. Сколько ты живёшь на свете? Тыщу лет? 10 Тыщ?
- Больше, намного больше. – вздохнул изгнанник.
- Вот! - торжествующе воздел палец философ. - Тебе не понять нас однодневок, хоть ты и шлялся по кабакам и притонам, и тем более не стать человеком. Твоё сознание уже сложилось, оно уже не изменится. Мы живём, каждый день осознавая быстротечность жизни, её краткость и соответственно планируем её, а ты привык делать всё не спеша: не получится сейчас, доделаю через сто лет. У тебя другое понимание времени. Ты не сможешь строить планы на свою человеческую короткую жизнь своим нечеловеческим сознанием. – с этими словами философ уронил кружку и ткнулся мордой в блюдо с остатками мяса.

Изгнанник закрыл глаза.

Он не может быть прав! Я знаю и помню всё, что было в этом мире, и у меня есть ещё целых 70 лет! Или всего 70 лет? – бывший Бог задумался, склонив голову. Потом поднялся, обогнул стол и схватил философа за горло:

- Тебя подослал Хилон!
- По… полегче. – просипел философ, безуспешно пытаясь отодрать сильные пальцы.

Изгнанник отпустил жертву и рухнул опять на стул.

- Какое ему теперь до тебя дело – отдышавшись произнёс философ - Сидит теперь там наверху, жрёт райские плоды и имеет райских дев – он хохотнул, опрокинул полупустую баклажку вин себе в рот и, пошатываясь, удалился.

Спать. Сейчас нужно поспать. А завтра я придумаю что-нибудь. У меня ещё так много времени, целых 70 лет.

У него действительно оставалось почти семьдесят лет, но что можно сделать за такое ничтожное время? Особенно тому, кто когда-то был Богом.