Под ногами хлюпнуло и чавкнуло. Влажно и жадно. Он, задыхаясь, остановился... поскользнулся, ноги поехали...нелепо замахал руками, пытаясь удержать равновесие...почти коснулся жидкой грязи ладонью, но все-таки устоял: в нелепой позе изогнувшись на одной ноге и раскинув руки.

Чёртова кошка! Чёртова кошка, посмеявшаяся над ним!

- Проклятье! Ты не сделаешь этого!
- Мрррр, дорогой...

Она придирчиво осмотрела выбранную кисточку и несколько раз провела ею по своей ладони. Он судорожно сглотнул и впился глазами в её отражение в зеркале. Каждое её движение было как течение расплавленного золота в песочных часах вечности. Его ответное движение было непроизвольным и весьма выразительным. Рука его скользнула по смуглому плечу к груди, вопросительно поиграла коричневым соском.

- Киска...
- Отстань, ты мне мешаешь.

Кисть нырнула в одну из таинственных баночек на столике. Лицо склонилось к самому зеркалу, розовый язычок напряжённо высунулся, и один зелёный глаз прижмурился. Он сник и разозлился.

- Ты не можешь!
- Я все могу, дорогой. Я больше не люблю тебя, я люблю его.
- Этого мозгляка!.. задохлика!.. человечишку!..
- Человека.
- Да что в нём может быть такого, чего не было бы во мне?! Что уже не есть я?! Я, который может быть любым... и этот...ограниченный...жалкий... Я могу сделать для тебя всё, а что может он?!

Он забегал взад-вперёд, отмахивая рукой своё нетерпение и непонимание. Её подчеркнутые стрелками глаза метнули стрелы через бронзовое зеркало, но он этого не заметил.

- Я подарил тебе Вечность!
- Семьдесят лет...
- Что?..
- Твоя вечность составляет семьдесят лет без одного дня. Двадцать пять тысяч пятьсот сорок девять дней по календарю Ибисоголового. Двадцать пять тысяч пятьсот сорок девять дней. Из них двадцать пять тысяч сто восемьдесят четыре божественных дня и триста сорок девять ничейных... Ты действительно подарил мне вечность - для подсчётов - гораздо больше, чем мне хотелось бы... ту самую вечность, когда ты был не со мной...
- Да я работаю как вол! Днём и ночью! И ты думаешь, что он даст тебе больше? Да он не протянет и сорока!
- Он отдаст мне всю жизнь...

Чёрные брови птицами разлетелись к вискам, повинуясь движению умелой кисти в умелой руке. Она отшвырнула кисть и повернулась к нему с грацией недовольной кошки. Слова упали разбитым кувшином.

- С тобой скучно. Твоё всемогущество утомительно и предсказуемо. Какой смысл требовать что-то у любовника, когда ты наперед знаешь, что это ему ничего не стоит? А вот он... я никогда не знаю, на что он способен.
- Я назвал тебя своей Хатор...
- А знаешь, как он меня называет? "Красота, пришедшая ко мне с небес". И иногда добавляет: "во славу Солнца". Забавно, не находишь?

Судорожно сжались кулаки, и золотые ногти впились в сияющие ладони. Гнев поднялся мутной водой.

- Ты пожалеешь об этом. Останься.
- Пожалею, если останусь.

Дверь хлопнула, занавесь колыхнулась.

Его окружало бесформенное. То, что под ногами, пока (уже) имело форму, но легче от этого не становилось. Не становилось легче и от осознания того факта, что где-то, в этой грязи затерялась вместе с остальными и та прекрасная форма, что была (будет?) ею. Нет, всё-таки тогда (сейчас?) всё иначе. Тогда каждый его чих творил вселенную, даже не потому, что он этого хотел, - просто потому, что иначе не могло было быть.

Она была капризная, непредсказуемая, опасная, как сама пустыня. Искренняя, порывистая, восхитительно нелогичная, как сама жизнь. Он никогда не мог понять... Интересно, почему это, притом, что установить материнство всегда проще, чем отцовство...она... переспав со всем, что имело признаки мужественности, умудрилась войти в историю матерью всего троих детей, в то время как его числили отцом уже не первого десятка династий. И она всегда дразнила его этим. Он даже не догадывался, что она способна ревновать. До того самого раза... Тогда она просто взбесилась, и поклялась, что убьёт и мать и дочь. Он вспомнил, как она ворвалась в город, дикой львицей, раздирая в клочья любого, кто имел несчастье оказаться на её пути, теряя рассудок от запаха крови и собственной ярости. Каукет на ее голову, ему пришлось просто-напросто напоить её, чтоб остановить.

- Моя голова... о-о-о-о... моя голова...
- Все в порядке, моя львица, сейчас пройдёт... выпей немножко...
- Что со мной?.. я умираю?..
- Глотни... вот так... всё будет хорошо... Нельзя же столько пить...
- Я не пила... я вообще не пью...
- Я напоил тебя.
- Ты?!
- Я... Несколько бочонков лучшего красного вина...Тише, тише, успокойся, Сехмет... Не мог же я допустить, чтоб человечество погибло от твоей глупой ревности...
- Ты... ты... подонок! Ты напоил меня?! Как ты посмел?!

Она дёрнулась к нему с явным намерением выцарапать глаза, застонала, и её стошнило прямо ему на колени.

Он бежал, бежал... бежал... бежал... Вверх по течению времени, назад, назад, отменяя собственное творение, собственную жизнь, собственное всесилие и... бессилие. Задыхаясь от гнева, судорожно заглатывая Шу пересохшим ртом.

Он любил её. Любил тогда и любит теперь. И будет любить, пока и если то, из чего он возник не согласится принять его обратно. Дурак он был, если думал, что когда наступает ничто, всё кончается. Он убеждал себя в этом, когда видел, как навстречу его бегу поднимается Нун. Поднимается, чтоб затопить сперва его правнуков, потом поглотить внуков, потом пожрать его детей, и, наконец, замереть у его ног, оставив как в начале в конце только его и холмик грязи под ногами. Последняя первая форма посреди бесформенности. Последнее первое воспоминание. Они прислали её к нему, устрашившись его гнева. Трусливая Девятка, решившая откупиться её плотью и ее искусством. Когда он увидел это, он просто рассмеялся ей в лицо. А потом...

- Тебе это удалось, Баст...
- Мне всегда все удаётся, мой царь...
- Хвастунишка!

Он медленно проследил золотым ногтем потную дорожку от ее губ к подбородку и дальше по выгнутой шее. Она тихо фыркнула и потёрлась о его руку... вывернулась, поймала его палец губами...тихонько рыкнула... и вдруг её глаза оказались совсем рядом с его, а её прямые чёрные волосы легли плащом на его солнечно-рыжие и укрыли их от остального мира завесой ночи.

- Ещё бы мне не удалось...
- Сознайся, идея была этой стервы Исиды?
- Какая разница, Солнце моё?

Никакой. Она ткнулась носом в его ладонь, задышала влажно, и он понял, что готов простить не только нахального мальчишку, выкрикнувшего на суде глупую дерзость, но и весь мир, если миру это зачем-то понадобится.

Он понял, что сделать сейчас последний шаг назад будет окончательным проигрышем. Ну уж нет. Он принимает вызов. Игра с заданными границами... Непривычно, но он уверен, что справится. Иди с миром, любимая... Он улыбнулся, зябко передёрнул плечами и... чихнул. Тотчас Вокруг наполнилось влажными вздохами. Он не стал оборачиваться, чтоб не смущать юную пару. Тефнут, его девочка, ещё придет к нему в своё время. И у него будет целых двадцать пять тысяч пятьсот сорок девять дней... почти семьдесят лет... И тут он испугался.

Оставалось почти семьдесят лет, но что можно сделать за такое ничтожное время?