1

Шестигранные зеркала из отшлифованного халцедона отражали лестницу, ведущую в никуда.

Туннель освещался скудно. Пламя гигантского костра, разведенного Вильях-Уму на вершине скалы, должно было преломляться в специальных линзах из горного хрусталя и давать ровный спокойный свет на всём протяжении подземной тропы к Пещере Снов. Но то ли великий жрец разучился складывать костры, то ли линзы не протирали последние лет десять – вместо холодного сияния хрусталя его окружали какие-то багровые отблески, мечущиеся тени, наплывы кровавой тьмы. Он чувствовал себя спускающимся в огненные бездны Нижнего Мира грешником.

Возможно, скоро так и случится, подумал старый жрец. Я слишком много позволял себе в этой жизни, чтобы надеяться на снисходительность отца нашего, Солнца. Это здесь, на земле сан Верховного Жреца да золотые серьги-блюдца, оттягивающие уши до плеч, дают право почти на всё. А там, на небесах, никто и не посмотрит, какого цвета у меня плащ и как коротко пострижены волосы. Скажут лишь: грешил? Ну так и отправляйся к Супаю, греховодник…

И всё же мне повезло, сказал себе Вильях-Уму. Я не доживу до того страшного дня, когда живые позавидуют мёртвым. Пусть к Супаю, пусть в подземелья Нижнего Мира. На земле будет хуже. Много хуже.

Размышляя о своей посмертной судьбе, он добрался до места, где коридор поворачивал, а хрустальные линзы были врезаны в камень стены таким образом, чтобы не посылать за угол ни единого лучика света. Старик, придерживаясь рукой за шершавую низкую притолоку, нащупал ногой невидимую ступеньку, шагнул… и провалился в абсолютную темноту.

Здесь было страшно – каждому, попавшему сюда, казалось, что он стоит на узком каменном мосту, повисшем над невообразимо огромной пропастью. Вильях-Уму, бывавший в Пещере Снов много раз, знал, что это только символ того поистине чёрного и бессознательного состояния, которое в древней традиции действительно называется Мостом Через Бездну и всегда предшествует истинным снам. Но сердцу, глупому человеческому сердцу, этого не объяснишь – здесь оно неизбежно начинало колотиться в бешеном ритме боевого барабана. Тихо, тихо, прикрикнул на своё сердце Вильях-Уму, если ты и дальше будешь стучать так быстро, я не доживу до Сна четырёх…

Подождав, пока колотушка в груди смолкнет, он, не дрогнув, прошёл по прячущейся в темноте каменной колее, отсчитав шестнадцать шагов, остановился. Медленно, чтобы не потерять направления, повернулся вполоборота влево. Пошарил рукой в непроглядном мраке и едва сдержал вздох облегчения, когда там, как и десять лет назад, обнаружилась стена с длинными рядами отверстий. Ощущение раскинувшейся вокруг бездонной пустоты тут же исчезло – он по-прежнему находился в подземелье, просто очень тихом и тёмном.

К левой руке жреца была тонкой золотой цепью прикована связка из четырёх каменных цилиндриков. Стараясь унять дрожь в пальцах, он отцепил первый цилиндрик и погрузил его в верхнее отверстие в стене. Шевеля губами, отсчитал от него несколько углублений вниз и вставил второй. Когда последний стержень исчез в скале, давящее безмолвие подземелья взорвалось изнутри невыносимо резким скрежетом – это поворачивалась на оси гигантская каменная глыба, закрывавшая вход в Пещеру Снов.

Здесь, согласно ритуалу, дозволялось зажигать свет. Старик вслепую порылся в куче деревяшек, наваленных у порога, выбрал длинный и крепкий факел, обмотанный промасленной тряпкой, зажал его худыми коленями, звонко щелкнул кресалом. Обычный огонь, вспыхнувший в этой нечеловеческой тьме, показался ему знаком присутствия божества. Вильях-Уму укрепил зажжённый факел в каменное кольцо над дверью, собрал упавшие на пол каменные цилиндры и, поднапрягшись, притворил массивную каменную дверь за собой.

Святилище было очень, очень древним. Когда первый Инка Манко Капак пришел в долину Куско полтысячелетия тому назад, горы вокруг были уже изрыты лабиринтами пещер и подземных галерей, созданных безымянными исчезнувшими народами для каких-то им одних известных целей. Пещера Снов была одной из немногих, чьё назначение жрецам и ученым инков в конце концов удалось разгадать. Низкий каменный ящик, похожий на усыпальницу горного вождя. Ложе, вырубленное из глыбы диорита и застеленное полуистлевшим покрывалом из шерсти альпаки. Сталактит, монотонно роняющий ледяные капли в искусно выложенный бирюзой и нефритом водоём. В дальнем углу – причудливой формы камень, напоминающий то ли зверя, то ли демона, с плоской широкой головой. В середине головы чернело отверстие, забранное золотой решёткой. Решётку установили лет триста назад, всё остальное убранство пещеры пребывало в том же виде, в котором его оставили неизвестные творцы, сгинувшие в бездне времён.

Последний раз Вильях-Уму был здесь десять лет назад – и не очень-то хотел спускаться сюда снова. В Пещере смутно чувствовалось что-то, безмерно чуждое тому светлому солнечному божеству, которому он служил на поверхности. Может быть, это ощущение рождала близость хозяина Нижнего Мира – Супая, может быть, народ, создавший Пещеру, не любил и боялся солнца, только каждый раз, спускаясь сюда, великий жрец чувствовал себя вероотступником. И он ни за что не вернулся бы в Пещеру Снов без достаточного на то основания. Но сны, мучавшие его последние годы… но видения, явно проступавшие в Зеркалах Пачакамака… но безмолвный зов собратьев, доносившийся к нему сквозь медитации на берегу океана… И в конце концов Вильях-Уму не выдержал. Прошлой весной он снарядил трёх гонцов и перевязал каждого поясом из разноцветных нитей. Гонцы умчались, как быстрый весенний ветер, он глядел им вслед, и перед его мысленным взором тянулись дороги, по которым им предстояло пройти. Он видел скрытые за густой облачной пеленой горные вершины, песчаные пустыни, дающие приют в своих безводных просторах злым и буйным духам, сочную зелень джунглей и унылые пространства болот. Весь огромный континент, погружённый в сонное безмолвие, обитель племён, без зазрения совести пользующихся щедрыми дарами своих богов, и забывших о том, что боги умеют не только давать, но и отнимать.

Осенью вернулся первый гонец с посланием, сплетённым из золотой проволоки с нанизанными на неё изумрудами. Зимой в носилках принесли второго – израненный, едва живой, он сжимал в руке нефритовую табличку с иероглифами, похожими на черепах и горбатых карликов. Третьего гонца Вильях-Уму не дождался, но приплывший с севера капитан торгового плота привёз великому жрецу великолепную птицу-кецаля, и из послания, начертанного тушью на её перьях, тот узнал, что и третий гонец передал весть по назначению, после чего был с величайшими почестями принесён в жертву на вершине самого высокого в Теночтитлане теокалли.

Таким образом, долг был исполнен, срок назначен, и оставалось ждать только самой долгой ночи – единственной, подходящей для ритуала Сна четырёх.

О-хо-хо, кряхтел старый жрец, вытряхивая пыль из покрывала альпаки. Мёрзнуть всю ночь не хотелось, а в пещере было свежо. Вильях-Уму предусмотрительно оделся потеплее, но лежать на холодном камне в его возрасте означало промучиться ломотой в костях по меньшей мере до следующего лета. Поэтому он постарался придать ложу мало-мальски пристойный вид, стараясь не думать при этом о собрате из Паленке, видящем истинные сны на мягчайших подушках из перьев. Кое-как расстелив покрывало на жестком диорите, старик проковылял к оскалившемуся в недоброй гримасе зверю-демону и, расстегнув висевший на поясе мешочек, извлёк оттуда горсть широких, немного загнутых по краям тёмно-бурых листьев, пронизанных толстыми, похожими на человеческие вены, прожилками. Аккуратно разложил их на золотой решётке, сиявшей в голове статуи. Листья едва заметно зашевелились, как будто из отверстия поднимался слабый ток воздуха.

Вновь звонко стукнуло кресало. Слабый голубоватый огонёк заплясал на бурой бахроме одного листа, наткнулся на широкую прожилку-вену, и с еле слышным шипением погас. В холодном воздухе явственно запахло чем-то горьковатым.

Убедившись, что невидимое пламя распространяется по остальным листьям, Вильях-Уму довольно крякнул и поспешно отошёл. Нет ничего хорошего в том, чтобы нанюхаться дыма заранее – глядишь, истинный сон застанет тебя в двух шагах от ложа, и валяйся всю ночь на голом полу…

Он подошёл к диоритовой глыбе и опустился на покрывало, стараясь расположить голову как можно удобнее. Убедившись, что оставшегося куска покрывала хватает только на то, чтобы укутать ступни, старик порылся за пазухой, вытащил немного коры дерева вилька и принялся торопливо жевать. Не успела вязкая слюна наполнить рот, как свет факела заметался и приобрёл явственную фиолетовую окраску, а дальний угол пещеры с изображением зверя-демона затуманился и словно бы стал ускользать куда-то вбок, так, что его можно было видеть теперь только краем глаза. Кора вильки хорошо помогала от головокружения, неизбежного при погружении в истинный сон, но Вильях-Уму всё равно пришлось туго. Несколько минут – а может, секунд, разобрать было сложно, - пещера ходила ходуном, предметы, на которых жрец старался сфокусировать взгляд, уплывали в сторону с быстротой океанских рыб, туман то сгущался, то вновь растекался дымными полосами, и лишь монотонное падение капель в бирюзовый водоём говорило о том, что Вильях-Уму по-прежнему находится в Пещере Снов. Потом всё неожиданно стало на свои места, и Вильях-Уму, выплюнув ставшую безвкусной кору, с интересом огляделся.

Напротив него сидел, подложив под себя ноги и упёршись локтями в колени, маленький сморщенный человечек в одежде из разноцветных перьев. Плоский лоб человечка был скошен так, что, казалось, переходит сразу в заострённый затылок. Огромный нос насквозь пронзала изящная нефритовая палочка.

- Доброго сна, собрат Пакаль, - произнёс Вильях-Уму, старательно выговаривая слова. Считалось, что между собой сновидцы говорят на языке первых людей, едином для всех, но старческое шамканье скрадывало смысл речи даже в истинном сне. Пакаль, также увидевший его, часто закивал.
- И тебе доброго сна, собрат Капак. Это ты собрал нас здесь сегодня, первый раз за десять лет?
- Да, собрат Пакаль. Где же остальные?
- Что касается меня, то я на своем месте, - донёсся громовый голос из того угла пещеры, в котором должна была стоять статуя зверя-демона. Сейчас там был виден роскошный чертог, весь в занавесях из перьев кецаля. На пушистых коврах дымились нефритовые курильницы, с терявшегося где-то во тьме потолка на странного вида волосатых верёвках свисали инкрустированные серебром и лазурью человеческие черепа. Почти скрытый занавесями и черепами, на возвышении, напоминавшем трон и сделанном из костей, сидел огромный, свирепого вида мужчина, с ног до головы разрисованный чёрной и красной краской. Намазанные чем-то жирным волосы были плотно стянуты в пучок, открывая лишённые мочек уши. Татуированное лицо и специально заострённые зубы придавали ему сходство с поедающим детей подземным духом.
– Доброго сна, собрат Капаки собрат Пакаль. Я – Ольхо, владыка Аскапоцалько и верховный жрец Дымящегося Зеркала. – Он замолчал, полагая, очевидно, что такого объяснения достаточно.
- А что случилось с нашим собратом, Ахойоцином, Голосом Солнечного диска Тескатлипоки? – живо заинтересовался Пакаль. –Ещё год назад он присылал нам поздравления с рождением наследника трона Паленке. Здоров ли достопочтенный собрат?
- Наш достопочтенный собрат, Ахойоцин, пребывает сейчас рядом с тем, чьим Голосом он был так долго, - Ольхо ощерился, открывая треугольные зубы. – После победы над собачьими варварами из Тласкалы он был удостоен великих почестей и отправился послом на одиннадцатое небо с благодарственными дарами владыке Солнечного диска. Теперь в ритуале Сна четырёх Теночтитлан представляю я.
- Большая честь для достопочтенного собрата Ахойоцина, - пробормотал Пакаль. – Доброго сна, собрат Ольхо. Но где же четвёртый?

Вильях-Уму покрутил головой, пытаясь разглядеть последнего участника ритуала, но никаких следов его присутствия в пещере не обнаружил.

- Я никого не вижу, - сообщил он собратьям. – Но гонец из страны Змеиного Озера прибыл ко мне раньше ваших. Я уверен, что четвёртый сейчас явится.

Ольхо с грохотом хватил кулачищем по подлокотнику своего костяного трона.

- Если ритуал нарушен, - заявил он, - значит, боги не хотят нашей встречи. Я пришёл не для того, чтобы ожидать какого-то пожирателя лягушек, который, скорее всего, истинных снов-то и видеть не может! Если Дымящееся Зеркало оскорбится, Теночтитлан будет вынужден послать в южные княжества карательную экспедицию. Лучше бы этому невеже поторопиться!
- Достопочтенный Ольхо, - твёрдо сказал Вильях-Уму, прилагая титанические усилия к тому, чтобы не шамкать, - по договору, заключённому двести пятьдесят лет назад нашими предками-сновидцами, княжества, которые вы называете южными, включая страну Змеиного Озера, находятся под защитой Империи Четырёх Соединенных Стран Света, и великий Теночтитлан не может карать их иначе как навлекая на себя неотвратимый удар возмездия со стороны Тауантинсуйю. Поэтому не следует горячиться раньше времени, тем более что…
- Тем более что достопочтенный собрат из страны Змеиного Озера только что к нам присоединился, - перебил его Пакаль и энергично затряс какой-то цветной погремушкой. Тряс он, по-видимому, для того, чтобы указать направление человеку, появившемуся там, где в реальности Вильях-Уму находилась каменная дверь пещеры. Это был полный круглолицый мужчина с длинными чёрными волосами, в зелёной накидке, увешанной дисками красного и белого золота. На лице – ни краски, ни татуировок. Он сидел на соломенной циновке перед небольшим каменным очагом, левой рукой опираясь на деревянную палицу, а правой на высеченную из чёрного камня фигуру зверя. За его спиной взмахивали тончайшими крыльями подвешенные на невидимых нитях золотые бабочки. Наконец-то культурный человек, с облегчением подумал великий жрец. Он уважал своих северных собратьев, но их странные вкусы порой внушали ему отвращение. Впрочем, страна Змеиного Озера всегда испытывала благотворное влияние Империи Четырёх Соединенных Стран Света и могла считаться почти цивилизованным местом.

Четвёртый сновидец поднял руку и под его ладонью двумя изумрудами блеснули глаза ручной пумы. Вильях-Уму поразился – то, что он поначалу принял за статую, оказалось живым существом. Великой силы должен быть этот сновидец, сказал он себе, если смог провести сквозь врата истинного сна бессловесного зверя.

- Добрых снов, собратья, - произнёс вновь прибывший звучным, красивым голосом. – Тискесуса, Сипа княжества Гуатавита.

Ольхо пренебрежительно фыркнул. Пакаль спросил вкрадчиво:

- Ты, кажется, первый раз видишь истинный сон, достопочтенный собрат Тискесуса?

Сипа нахмурился:

- Меня готовили к этому с детства. Не моя вина, что я стал сипой лишь три года назад, победив остальных князей в тяжёлой междоусобной войне. Но я помню слова клятвы и знаю, для чего собираются сновидцы, участвующие в ритуале Сна четырёх.

Пума негромко заворчала.

- Прекрасно, - сказал Вильях-Уму. – Итак, все мы в сборе. По праву старейшего из живущих ныне сновидцев и выполняя волю покровительствующих нам богов вас позвал сюда я, Вильях-Уму Капак Юпанки, великий жрец Солнца в империи Тауантинсуйю. Все вы встречались с моими вестниками и знаете, о чём мы будем говорить. Но прежде чем начать, я хочу задать вам единственный вопрос: есть ли здесь кто-нибудь, кто не видел бы ужасных знамений, предвещающих конец нашего мира?

Он медленно переводил взгляд с Пакаля на Ольхо, с Ольхо на Тискесусу, и с каждым мгновением ему становилось всё тяжелее глядеть им в глаза. Тискесуса, смутившись, запустил пальцы в короткую шерсть на загривке своей пумы. Наконец, Пакаль, заёрзав, сказал:

- Все мы видели, достопочтенный собрат. Потому и согласились прийти. Знаешь же – последние годы нам всё труднее договариваться меж собой.
- Каким было последнее знамение, Капак? – отрывисто спросил Ольхо. Покачивающиеся черепа отбрасывали странные тени на его разрисованное тело.

Я не сумею сказать, подумал вдруг Вильях-Уму. Произнести это – всё равно, что выпустить на волю злого демона. Но демон всё равно окажется на свободе, неважно, скажешь ты им или нет.

В груди вновь застучала бешеная колотушка.

- Он родился, - выдавил из себя Вильях-Уму, с ужасом чувствуя, что вновь начинает шамкать. – Это произошло всего несколько дней назад. Далеко, очень далеко отсюда. Он низкого происхождения. Его ждёт трудная жизнь, много бед, много тревог. Вся его жизнь связана с водой. Море несколько раз попытается убить его, но он выживет. И в конце концов он построит огромные плавучие дома и пересечёт на них восточный океан. Он пройдёт дорогой, которую проложили древние люди, не раз приплывавшие к нам с востока, но на этот раз всё будет иначе. По его следам хлынет бесчисленный народ, голодный и жадный. Через шестьдесят семь лет они высадятся на твоих землях, Пакаль. Расскажи нам, что ты видел в своём колодце.

Пакаль снова затряс своей погремушкой – непонятно, зачем. Сморщенное лицо его казалось отрешённым и застывшим.

- Я видел множество белых людей, - сообщил он. – Они сыпались из огромных домов, над которыми трепетали белые полотнища, как зёрна из бобов какао. Потом они сожгли свои дома в знак того, что теперь их земля здесь. С ними были страшные животные, с длинными змеиными шеями и пастью, как у крокодила. Они садились на них и с рёвом неслись сквозь джунгли.

Пакаль замолчал и некоторое время сосредоточенно что-то жевал. Вильях-Уму смотрел на него, как завороженный, вспоминая проносившиеся перед ним картины грядущего.

- Но они прошли мимо моих земель, - неожиданно сказал он, поворачиваясь к Ольхо. – И устремились во владения императора ацтеков. Поведай нам, достопочтенный собрат, видел ли ты белых демонов под стенами великого Теночтитлана?

Ольхо скрипнул зубами, но сдержал рвущийся наружу гнев.

- Нет, - ответил он с достоинством, - этого я не видел. Но Дымящееся Зеркало, богу которого я служу, показало мне иное. Заброшенные города в джунглях, опустевшие руины Паленке и Чичен-Ицы. Звери, гуляющие в развалинах некогда гордых дворцов. Слава народа майя развеялась, как дым под солнцем, и только каменные статуи безмолвно вопрошали небо о причинах гнева богов. Но моему богу, могущественному Уицлопочтли, не было жаль их, ибо ваш народ предал забвению заветы предков, и проливал столь малое количество жертвенной крови, что это ни на день не могло бы отсрочить грозящий нам всем конец света…
- Ага, - закричал Пакаль, подавшись вперёд, и пума, лежавшая у ног Тискесусы, грозно зарычала, подняв красивую голову, - значит, ты не видел, как с Солнечного Теокалли сбросили изображение твоего бога, выковыряв из него все драгоценные камни? Твоё дымящееся зеркало не показало тебе, как горел Теночтитлан, словно жертва на погребальном костре, и как лучшие воины ацтеков гибли в воде и пламени? Как бородатые дьяволы рубили их, словно солому, своим чудовищным оружием? Как пал последний владыка ацтеков, преданный всеми? Что ж, твой предшественник был мудрее тебя, достопочтенный Ольхо! Он, по крайней мере, не боялся увидеть свою судьбу…
- Хватит, - рявкнул Вильях-Уму, поразившись про себя, откуда у него взялись силы на такой командирский окрик. – И без того ясно – беда коснётся всех. Тискесуса?
- Лет через семьдесят, - хмуро кивнул сипа. – Наши кедровые дворцы сгорят в пламени. Святилища Великой Змеи будут преданы поруганию. Священное озеро станет последним приютом для сокровищ, собиравшихся на протяжении столетий. Народ муиска исчезнет с лица земли.
- Ну, а что скажешь ты, почтенный старец? – Ольхо был в ярости, но сдерживал себя, беспрестанно раскачивая висящий почти перед самым его лицом череп. – Какая судьба ждет Тауантинсуйю?

Вильях-Уму вспомнил искаженное смертной мукой лицо последнего Сапа Инки, корчащиеся в пламени плавилен золотые деревья и цветы храмовых садов, вереницы рабов, спускавшихся в смертоносные серебряные рудники под присмотром белых демонов… и с трудом проговорил:

- Гибель. Разрушение. Конец династии. Конец цивилизации. Конец всему.
- Вы не сможете сопротивляться? – потрясенно спросил Пакаль. Вильях-Уму горько усмехнулся.
- Нельзя сопротивляться богам. А они будут как боги. Неуязвимые, владеющие магическим оружием, посылающим гром. И они будут другие, совсем другие. Придёт время, и не вы, а ваши дети увидят их и поймут – они – порождения иной Вселенной, непохожие на людей. Причины, толкающие их на завоевание нашего мира, неясны. Они не исполняют древних пророчеств, не бегут от страшных болезней или свирепых врагов, как это порой бывало раньше. Им не нужна кровь жертв, хотя крови они прольют немало. Они не ищут и воинской славы, ибо все их победы будут одержаны с помощью черной магии и черного предательства. Единственное, чего они хотят – это золото, но зачем оно им, совершенно непонятно – ведь они не поклоняются солнцу, а непосвящённое солнцу золото красиво, но бесполезно…
- Можно было бы подумать, что они ищут выгоды, - задумчиво произнес Пакаль, - но в моих видениях они выбрасывали нефрит из своих седельных сумок, словно ненужный мусор, не нужны были им также и бобы какао…
- Золото, - добавил Тискесуса, - они ненавидят золото! Однажды я видел сон… бородатые демоны собрали всех наших золотых бабочек – даже в Тауантинсуйю нет подобной красоты! – и переплавили в квадратные камни. Эти существа враждебны всему живому, они –порождения бездны… Вильях-Уму, собратья, их нужно остановить!

Он внезапно замолчал, будто боясь, что нарушил субординацию. Ему никто не ответил – тяжёлая тишина висела в пещере, удушливая, как дым от горящей шерсти альпаки. Потом Пакальвновь затрещал своей погремушкой.

- Достопочтенный Капак, - осведомился он, - сколько, сказал ты, лет отделяет нас от того чёрного часа, когда толпы демонов хлынут на наши земли?

Вильях-Уму произвёл в уме сложные вычисления.

- Почти бак тун по вашему счёту. Человек, которому суждено проложить демонам дорогу, высадится на островах восточного архипелага через сорок два года, но пройдет ещё не менее двадцати пяти лет, прежде чем первые из нас встретятся с демонами лицом к лицу.

Мысленно он проклял куцый, ограниченный дар предвиденья, позволявший сновидцам заглядывать лишь в самое близкое грядущее. Мы оказались не готовы, подумал Вильях-Уму с горечью, мы слишком медленны в сравнении с неудержимыми белыми дьяволами. Если бы мы узнали о грозящей беде во времена первых Инков, или хотя бы при великом реформаторе Пачакути… Можно было бы объединиться с севером, пусть даже с этими фанатиками из Теночтитлана, построить цепь неприступных крепостей на берегах восточного океана… Он чувствовал себя слабым и беспомощным, и это было хуже всего. До гибели их мира оставалось почти семьдесят лет, но что можно сделать за такое ничтожное время?

- Наши жрецы владеют магией, позволяющей убивать на расстоянии, - прервал ход его мыслей Пакаль. – Если мы объединим наши силы, то тот, кто проложит путь народу демонов, умрёт ещё в колыбели. Мудрый Капак, как долго ты сможешь удерживать образ человека, о котором ты говорил нам, в своем истинном сне?

Вильях-Уму опять прикрыл глаза, и отчётливо увидел маленького, красного, захлёбывающегося плачем младенца, лежащего в странной деревянной люльке и завёрнутого в какие-то тряпки. Неужели это ты, подумал он в тысячный раз, неужели тебе суждено разрушить наш мир? Ты, такой крохотный, ничем не отличающийся от детей истинных людей, вопящий комочек – убийца миллионов? Остановить твое дыхание, заставить тебя замолчать навсегда – неужели этого будет достаточно для того, чтобы спасти цивилизацию?

- Да, Пакаль, - сказал он, подумав, - да, я могу держать его достаточно долго. И твои маги сумеют оборвать нить его жизни. Но это не сулит нам избавления. Так… может быть, отсрочку… на несколько лет.

Он поднял голову и по очереди встретился глазами с каждым из сновидцев.

- Вы вправе не верить мне. Но знайте, что много раз я заглядывал в будущее в поисках спасения и не нашёл его. Там, за бескрайними водами, копится зло, и оно неизбежно прорвется сюда, словно поток, пробивший трещину в плотине. Мы можем убить одного, но ему на смену придут десятеро. Мы убьем сотню, но за ними поднимется тысяча. Они не остановятся, потому что таков закон их существования. Наша гибель предрешена.
- Хватит! – заревел Ольхо, хлопнув ладонью по висевшему перед ним черепу с такой силой, что верёвка с треском оборвалась, а череп, громыхая, запрыгал по полу. – Надоели ваши бабские бредни! От тебя, Пакаль, я, конечно, мог ожидать чего-то подобного, но ты, Капак, меня просто поразил! Я лучше думал о сыновьях солнца, клянусь! Да, все мы знаем, что надвигается конец цикла. Да, небеса гневаются и готовы упасть на землю. Но всё это происходит не в первый раз! И если вы забыли, что существует средство предотвратить светопреставление, то я, Ольхо, верховный жрец Дымящегося Зеркала, напомню вам – это кровь! Кровь и человеческие сердца! Наши предки были мудры, они знали, что только свежая и горячая кровь жертв способна утолить жажду солнечного диска, и только та боль, которая возносится к небесам с вершин теокалли, может удовлетворить богов! Да, в последние годы повсеместный упадок нравов привел к тому, что владыки и жрецы перестали состязаться между собой в пышности жертвенных ритуалов! И видения, которые посланы нам небесами, говорят не о том, что гибель неотвратима, а о том, что нам следует приносить богам куда больше трепещущих сердец, чем это было доселе!

Он вскочил с костяного трона и забегал в своем чертоге, яростно отбрасывая с дороги занавеси из перьев кецаля.

- У нас есть семьдесят лет! – кричал он. – За семьдесят лет Теночтитлан проведёт десять победоносных войн! Орлы и Ягуары приведут в столицу десять раз по сто тысяч пленных. Мы зальём кровью равнину Анауака, мы построим из черепов теокалли выше пирамиды Солнца! Нам потребуется сто тысяч жертвенных ножей, и дымящиеся сердца будут биться на алтарях наших храмов, не останавливаясь ни на минуту! И тогда вы увидите, что боги проявят милость, и бородатые демоны навсегда исчезнут в просторах восточного океана…
- Собрат Ольхо, - перебил его Тискесуса своим громким и звучным голосом, - мой народ не примет такую жертву ради своего спасения.

Ольхо остановился, ошеломлённо глядя на сипу Гуатавиты.

- Нас всего-то сто пятьдесят тысяч, - продолжал между тем Тискесуса, - а теперь, после кровопролитных войн между княжествами, осталось итого меньше… Вы хотите принести в жертву миллионы пленных. Это много больше, чем весь народ муиска. Муиска некровожадны. Пусть мы погибнем, пусть белые дьяволы воцарятся на наших землях, но мы не будем покупать своё спасение такой страшной ценой.
- Да кто ты такой, - зарычал Ольхо и оборвал рёв, потому что чёрная пума сипы в одно мгновение преодолела призрачное расстояние между ними и оскалила пасть, глядя прямо ему в лицо. Вильях-Уму рассмеялся. В истинном сне невозможно причинить собеседнику физический вред, так что Ольхо растерялся по неопытности, но контроль Тискесусы над зверем был достоин восхищения.
- Достаточно, - сказал жрец, отсмеявшись – смех получился горьким. – Собрат Ольхо, вы вольны приносить какие угодно жертвы, но если ты наберёшься смелости заглянуть в будущее своего народа, то поймёшь, что это не спасёт Теночтитлан. Нас уже вообще ничто не спасёт, понимаете? Дело, что называется, решённое.
- Достопочтенный Капак, -Пакаль, искренне забавлявшийся страхом Ольхо, оживлённо тряс своей погремушкой, - что же мы, в таком случае, решаем? Для чего собрались здесь? Только лишь для того, чтобы погоревать о мире, который нам суждено потерять?
- Нет, - твердо ответил Вильях-Уму. – Горевать впустую – занятие, достойное разве что глупых женщин. Я собрал вас, чтобы предложить план спасения.

Пакаль удивленно поднял брови. Тискесуса осторожно спросил:

- Я не ослышался? Достопочтенный собрат сказал “спасения”?
- Спасения, спасения, -сварливо подтвердил Вильях-Уму. – Но не спасения наших стран и городов, для этого, как мы уже убедились, у нас не хватит ни сил, ни времени. Кое-что, конечно, уберечь можно… За семьдесят лет мы успеем построить потайные убежища для самых драгоценных святынь… Допустим, мы спрячем священные книги, статуи богов и мумии правителей… Но всё это будет мертво без своих владельцев, а их, увы, не останется.

Он помедлил, собираясь с мыслями. Предстояло сказать самое главное, то, для чего он и затеял весь ритуал Сна четырёх, и теперь он очень боялся, что дар убеждения ему откажет.

- Когда-то, - продолжал Вильях-Уму, радуясь, что остальные внимают ему в торжественном молчании, - наши предки пришли в этот мир с погибшей в океане земли. Тогда боги даровали им огромный мир с высокими горами, плодородными равнинами, лесами, полными птиц и зверей… Мы приняли это наследство как должное, мы не ценили щедрость богов.

Но мы получили от своих предков ещё один дар, и его мы должны сберечь во что бы то ни стало. Это дар предвиденья, тот, который позволяет нам в истинных снах прозревать будущее. Много раз сновидцы спасали свои народы, предсказывая надвигающиеся несчастья, много раз мудрые правители успевали подготовить государство к очередному испытанию… Не наша вина, что на этот раз вышло по-иному. Срок, отпущенный нам, слишком мал, а беда слишком велика. Собратья, я предлагаю не открывать тайну предстоящей нам катастрофы ни нашим владыкам, ни собратьям-жрецам, с тем, чтобы став известной, она не вызвала бы преждевременного страха в народе. Будем действовать скрытно, ибо наша власть достаточно велика, чтобы подготовить убежища даже не разъясняя, зачем именно они нужны. Но главное, собратья, я предлагаю вам немедленно создать особые обители, в которых будут воспитываться наши преемники, носители дара. И чем их будет больше, собратья, тем лучше!
- Возражаю, - крикнул Ольхо, - заветы предков не позволяют умножать число сновидцев более трёх на государство!
- Заветы предков! – фыркнул Вильях-Уму. – Предки и помыслить не могли, что придёт время, когда искусство истинного сновидения окажется бессильным перед внешней опасностью! Если бы у нас было не три, а триста три сновидца, если бы ритуал Сна четырёх проводился бы не раз в десять лет, а ежегодно… Да что говорить! Мы должны сохранить дар, доставшийся нам с кровью наших общих предков. Мы должны пестовать женщин, которым наши воспитанники передадут эту кровь. Такие женщины должны быть красивы и умны, они должны понимать, какая задача стоит перед ними… И когда придет час, когда бородатые дьяволы огненным вихрем промчатся по нашим землям, они не убьют этих женщин. Нет, они возьмут их себе в наложницы, а если женщины будут достаточно умны, то и в жёны. И дети, которые родятся от этого противоестественного союза, также будут нести в себе кровь наших предков, а вместе с ней – дар предвиденья. И кто знает, может быть, когда-нибудь наступит день, когда они обратят свой дар не в будущее, а в прошлое, и увидят нас. Им, и только им, нашим наследникам, нашим единственным потомкам, которым удастся избежать всеобщего уничтожения, этим несчастным ублюдкам, в чьих жилах будет смешана божественная кровь первых людей и ядовитая слизь белых демонов, откроются тайны наших убежищ и секреты священных книг… Твой народ не исчезнет бесследно, сипа Тискесуса! И письмена твоего народа, Пакаль, будут когда-нибудь прочитаны понимающими глазами! И слава Теночтитлана, достойный Ольхо, воссияет в сердцах тех, кто пронесет искусство истинного сновидения через бесчисленные века!

Он замолчал, чувствуя, как прилила к вискам кровь и часто-часто заколотилось сердце. Если они сейчас станут спорить, подумал старик, я не смогу возражать. Скоро, ох, скоро отправлюсь я к нашему Отцу-солнцу, и провалитесь вы все с вашими мелкими земными проблемами…

Но никто не возражал ему, даже Ольхо без движения сидел на своем чудовищном троне, и лицо его было задумчиво. Потом Тискесуса проговорил тихо:

- А если их миру будет когда-нибудь грозить беда… То, быть может, нашим детям удастся то, что не удалось нам…

Свет факелов заметался по стенам, отбрасывая уродливые тени. Чертог владыки Аскапоцалько начал заволакиваться чернильным туманом, Ольхо покидал их, по-прежнему отрешённо сидя на своем троне. Пора просыпаться, подумал Вильях-Уму, даже самые долгие ночи когда-то кончаются…

Последнее, что он слышал, прежде чем вынырнуть из истинного сна, были насмешливые слова Пакаля, обращенные к сипе:

- Молодость всегда думает, что идущие за нами будут сильнее и удачливее нас…

2

Несмотря на трёхслойную звукоизоляцию стен, потолка и дверей, здесь всегда был слышен тихий, но очень раздражавший Монтехо гул – это работали устройства, обеспечивавшие полную защиту линий связи. Стараясь не обращать внимания на монотонное жужжание, он удобно устроился в кресле, вытянул ноги, положив их на пластиковую панель пульта, и тронул кончиком пальца серебристый сенсор вызова. На экране – одном из трёх, расположенных полукругом – возникла зелёная, аккуратно подстриженная лужайка, столик на ажурных белых ножках, сидевший за столиком невысокий лысый мужчина в костюме для игры в гольф, затем – крупным планом – бокал с мартини и тремя кубиками льда. Монтехо погрозил экрану пальцем. Камера послушно отодвинулась от бокала и уставилась мужчине в лицо.

- Доброго сна, коллега, - сказал Игнатий Монтехо.
- Доброго сна, сеньор Монтехо, - отозвался спортсмен. Никто не знал, почему они всегда употребляли это странное выражение в начале каждого сеанса связи – все они, разумеется, проводили свои видеоконференции в режиме реального времени. Но такова была традиция, оставшаяся бог знает с каких седых времен, и менять её ни у кого не хватало духа.
- Где остальные? – Алан Гудмен, занимавший крупный пост в Госдепартаменте США, был помешан на дисциплине и не терпел опозданий ни от подчинённых, ни от коллег. – Уже две минуты четвёртого!
- Сигнал запаздывает из-за перекодировки, - пояснил Монтехо. – Сейчас они подключатся.
- Доброго сна, джентльмены, - на центральном экране появилось изображение импозантного седого мужчины в дорогом двубортном костюме. Мужчина, судя по всему, находился у себя дома, в кабинете, обставленном в викторианском стиле. Это был Крис Гауэн, руководитель отдела перспективного планирования в Комиссии Европейских Сообществ. – Итак, мы начинаем?
- Минутку, пожалуйста, - попросил Монтехо. Сидней, как всегда, запаздывал. – Информация, которую собирался изложить нам наш коллега доктор Альварес, чрезвычайно важна для нашего сегодняшнего совещания, и я не хотел бы начинать без…
- Упс, - сказал Альварес, появляясь на последнем экране. Он, как всегда, был в старой вылинявшей водолазке и джинсах. – Прошу простить, господа, на большом телескопе опять полетел весь софт… Алан, дайте же наконец пинка вашему другу Гейтсу! Это невыносимо – из-за его акульей жадности весь мир обречён работать на недоделанных бета-версиях!
- Боюсь, что даже лучшие в мире программы не смогут заставить вас являться вовремя, - надменно ответил Гудмен. – Точность, мой друг, не зависит от программного обеспечения – она вырабатывается воспитанием и опытом…
- Джентльмены, - Монтехо примиряющим жестом поднял ладони кверху, - предлагаю перейти к делу. Положение чертовски серьёзное. Все мы уже не первый месяц ощущаем искажение вероятностного будущего. На прошлой конференции мы согласились, что речь, скорее всего, идет о катастрофе глобального масштаба, которая может положить конец земной цивилизации. Но тогда никто из нас не мог точно сказать, с чем именно нам предстоит столкнуться. И вот теперь полученные доктором Альваресом данные как будто могут прояснить дело. Прошу вас, доктор Альварес.
- Буду краток, - Альварес вытер ладони о водолазку. – Большой телескоп в Айерс Рок засек перемещение достаточно больших масс у звезды ЕН-3861 в созвездии Сети. Правильнее было бы сказать, перемещение от звезды, потому что массы эти в настоящий момент движутся прямо на нас.
- Какова природа этих масс? – спросил Гауэн, отрезая кончик сигары.

Альварес усмехнулся.

- Наши телескопы недостаточно мощны для таких задач. Мы, собственно, не увидели ничего, кроме слабых флюктуаций гравитационных полей и странного поведения света… Но если упрощать до предела, господа, то на нас движется эскадра кораблей, каждый из которых имеет массу, превышающую массу Юпитера.
- Кораблей? – переспросил Гауэн. – Вы не ошиблись?
- О, господи, - вздохнул Альварес, - говорят же вам – в телескопы этого не видно. Но, когда машины локализовали эти перемещающиеся массы, я задействовал некоторые хорошо известные вам способности и прощупал эскадру. Так вот, это именно эскадра – военный флот. И идёт он на нас.
- Когда? – коротко спросил Гудмен. Лицо его оставалось бесстрастным, как у игрока в покер.
- ЕН-3861 находится в пятидесяти четырех световых годах от Солнца, - Альварес пошевелил губами, вычисляя. – Пока они не набрали и половины световой скорости, но уж очень быстро они разгоняются… Скажем, пять лет на разбег, лет шесть на торможение… Что ж, господа, шестьдесят пять лет у нас в запасе остается.
- Это флот вторжения? – Гудмен извлёк из кармана миниатюрный компьютер и начал водить по нему электронным карандашом, не переставая глядеть в камеру. – Какое у них оружие?

Монтехо затаил дыхание в ожидании ответа Альвареса.

- Вторжения? Не знаю… Я вообще не могу понять, что им понадобилось в Солнечной системе. Ничем не выдающееся место, таких в Галактике миллионы… Но они идут сюда, в этом я убеждён. Что же касается оружия… подумайте сами, Алан, какое оружие может быть у существ, строящих боевые звездолёты размером с Юпитер?

Гауэн крякнул.

- Вы видели их, коллега? Ну, тех, кто сидит в этих ваших… звездолётах?
- Хороший вопрос, - оживился Альварес. – Можно сказать, что и видел. А можно сказать, что нет. Хотите, попробуем вместе?
- Хочу, - отозвался Монтехо, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Гудмен кивнул, сохраняя по-прежнему равнодушный вид. Гауэн, казалось, колебался.
- Не знаю, способен ли я заглянуть так далеко… Впрочем, давайте.

Все четверо откинулись в своих креслах, отпуская на волю неведомые им самим силы. Это было просто – не сложнее, во всяком случае, чем решать в уме квадратные уравнения. Они это умели. Они умели это всегда.

Они часто использовали свой дар, вглядываясь в бездну времени, и редко – в бездну пространства. И никогда ещё не пытались заглянуть так далеко.

Прошло полчаса, а четверо хранителей будущего всё также неподвижно смотрели в никуда, запрокинув головы. Бесстрастные камеры следили за тем, как по аскетичному лицу Алана Гудмена ползёт жирная зелёная муха.

Очнувшийся Монтехо поймал на себе пристальный взгляд Альвареса. Тот, казалось, уже вполне пришёл в себя, но беспрестанно вытирал о водолазку потные ладони.

- Это ужасно, - пробормотал Монтехо, передёрнувшись от отвращения, - ужасно… Доктор, неужели обитатели звёзд… такие?
- Не скажу за всех, - Альварес пожал плечами, - но, согласитесь, встретить в космосе толпу марширующих с жезлами старшеклассниц было бы куда менее вероятно…

Они посидели немного, ожидая, пока вернутся остальные. Гауэна трясло, Гудмен старался сохранить самообладание, но видно было, что даётся ему это с трудом.

- Итак, мы всё видели, - сказал Монтехо. – Угроза реальна, по-видимому, неотвратима и крайне отвратительна. Ваши предложения, коллеги?
- Готовиться к драке, - Гудмен с силой хватил кулаком по ажурному столику, так, что камера подпрыгнула, а мартини выплеснулся из бокала. – Бросить все ресурсы на оборону и надрать им задницу!
- Алан, - сказал Альварес мягко, - у Земли нет таких ресурсов. Кроме того, технология… Они обогнали нас на многие века…
- Эвакуация, - высказался Гауэн. – Построим флотилию и отправимся куда-нибудь подальше, в сторону от их дороги… Глядишь, ещё и пронесёт стороной…
- Технологии, - снова возразил Альварес, - всё снова упирается в технологии… Мы даже на Марс не можем послать корабль с экипажем, а тут речь пойдёт о световых годах… Если бы действительно бросить все ресурсы планеты, весь её научный потенциал… Через пару столетий это было бы возможно.

Монтехо подавленно молчал. До катастрофы оставалось почти семьдесят лет, но что можно сделать за такое ничтожное время?

- Джентльмены, - сказал он, наконец, - мне сложно что-то вам советовать, вы представляете крупнейшие державы мира, а я всего лишь скромный контрразведчик маленькой латиноамериканской страны. Возможно, грозящая нам беда действительно неотвратима. Возможно, нам всем суждена гибель и конец земной цивилизации неизбежен. Вероятнее всего, это так и есть.

Он запнулся и тут же испугался, что кто-нибудь из коллег перебьёт его, но они молчали и внимательно слушали.

- Но я знаю одно, - продолжал Монтехо, воодушевленный их молчанием, - умереть никогда не поздно. А пока мы живы – мы должны искать выход. Сегодня мы получили штормовое предупреждение. Мы можем начать строить плотину, чтобы море не захлестнуло наши дома. А ведь можно, например, научиться дышать под водой.
- Пожалуй, мне это нравится, - заявил Гауэн, снова берясь за свою сигару. – Семьдесят лет… не так уж это и мало. Если сконцентрировать все наши силы… в конце концов, мы кормим прорву учёных. Признайтесь, Альварес, у вас ведь наверняка спрятан какой-нибудь туз в рукаве?
- Туз? – Альварес грустно усмехнулся. – Если бы туз… так, может быть, козырной валет…

Он извлёк откуда-то из-за спины яблоко и повертел в руках – длинные нервные пальцы скользили по крепким румяным бокам.

- Нам не удастся спасти цивилизацию, это ясно. Но, может быть, мы сумеем построить убежища, которые они не найдут…

Монтехо непроизвольно огляделся. Разумеется, в бункере никого не было, слышался всё тот же монотонный гул защитной системы.

- Когда-то давным-давно, - продолжал Альварес, - мои индейские предки построили в джунглях город-убежище… Далеко от дорог, далеко от населённых мест. Испанцы так и не нашли его, говорят, он до сих пор стоит в сельве. Иногда мне кажется, что я могу его видеть…

Он всё вертел свое яблоко.

- Скажите, Алан, в вашей стране ведутся исследования в области параллельных пространств?
- Что за чушь, Альварес, - сердито ответил Гудмен. – Даже странно что вы верите в подобные сказки…
- Что ж, может это и сказки, - Альварес вовсе не выглядел смущённым, - но я советую вам как-нибудь поглядеть, что делают в этом направлении русские. Правда, не факт, что вы много увидите – у них работают неплохие экранировщики…
- Господа, - сказал Монтехо, который терпеть не мог учёных споров, - я вынужден отключиться. Добрых снов.

Он вылез из кресла и пробежался пальцами по панели пульта. Экраны погасли, но гул, конечно же, остался.

Игнатий Монтехо подошел к массивной стальной двери и набрал на замке шифр доступа. Терпеливо подождал, пока сканирующее устройство проверит сетчатку его глаза.

Вложил в детектор на выходе свою идентификационную карточку.

И лишь покончив со всеми этим скучными, но обязательными формальностями, бодро запрыгал вверх по ступенькам, выбитым в гранитной скале многие тысячелетия назад.