- "Четырнадцатое мая. Сегодня девятнадцать человек из младшего состава отравились в столовой. Странно. За завтраком подавали всё те же пельмени с начинкой из свинины. Свинина, конечно, только так называется. Кок говорит, что в пищевом блоке смотрят по составу, если количество жиров и углеводов укладывается в нужные рамки, то добавляют соответственные вкусовые добавки и называют... например, свинина. Или, допустим, что жиров оказалось меньше, а чего-то там больше, так сыпанут "вкусовой пакет 15" и обзовут говядиной. Какая, к чёрту, разница, если все это растёт в гидропонике?

Наступило утро. Солнце, жёлтенькое, словно вымытый лимон, вынырнуло из сине-зелёной пучины моря на востоке, и замерло в бирюзе неба, словно спрашивая: рады ли мне?

Золочёные львы на Приморских воротах гордо оскалили пасти, приветствуя светило, и блики гуляли по острым клыкам. За воротами просыпался Терсис, город Тысячи домов, известный на всех берегах великого моря.

То, что это Иисус, я понял сразу, как только его увидел. Портрет, переснятый с Туринской плащаницы, висел у нас в семинарии на парадной лестнице – огромный, объёмный, освящённый Патриархом. Значит, плащаница подлинная. То-то будут рады наши профессора.

Апостолы, поднимая клубы пыли, следовали за Иисусом на почтительном расстоянии, то есть он шёл как бы один, но при этом с ненавязчивым эскортом. Ученики представляли собой любопытную компанию, и почти никто не походил на канонические лики… Никаких благообразных мужей, а сплошь подозрительные рожи.

В старом парке, в центре города, среди вековых, разлапистых деревьев стояла мраморная статуя. Она не была произведением искусства: длиннобородый старик в развевающихся одеждах вглядывался в далёкий горизонт, опираясь на сучковатый посох. Старая, уже крошившаяся скульптура, покрытая пылью, но почему-то не изгаженная местными птицами, во множестве носившимися в округе.

Влажные от теплой, живой еще смолы сосновые стружки падают в костер и сгорают.

Махом.

В течение одного-двух ударов сердца.

Они горят совсем не так, как хворостинки - даже самые тонкие и сухие. Хворостины огонь сначала облизывает. Пробегает языком по всей длине, от начала до конца, покрывает черным нагаром - как саваном. Потом скручивает, корчит, выгибает в отчаянной древесной судороге. И жрет. Иногда - медленно с расстановкой, попыхивая то с одного, то с другого конца. Чаще - быстро и жадно.

Pages