"Под каштаном" было безлюдно. Из динамика телевизора сочился джаз - любимая музыка товарища Леона, квинтэссенция свободы, искусство высшей импровизации, недоступное унтерчеловекам с других миров. Экран горел ровным серым светом - с тех пор, как агенты Целого-Ламы подорвали энергостанцию телебашни, телевидение передавало в эфир одну лишь пустоту. И в этом, подумал Гай хмуро, есть наша вина.
Моя. Наша.
Он расправил плечи, и ткань рубашки протестующе заскрипела.
